Моему судье - Алессандро Периссинотто

У него оказался неплохой слух.

— Arrête de répéter / Que t'es bon à te foutre à l'eau… / Non Jef t'es pas tout seul.[11]

Вот в чем заключалось чудо: песня, пришедшаяся впору, как сшитое на заказ платье, как шляпа, сделанная по мерке для его рогов.

— Вы понимаете? Моя жена — первая, я хочу сказать, — была как раз крашеная блондинка, а уж то, что она натуральная шлюха, — прямо не в бровь, а в глаз. А сколько раз я собирался броситься в реку! Наверное, рано или поздно, вылакав бутылку дешевого виски, я бы прыгнул с моста. Но видеть Жака Бреля, который поет мне про меня, и рассказывает мою жизнь, и говорит: ну что ты, ну давай, не падай духом, встряхнись, — это, доложу я вам… Хотите верьте, хотите нет, а на следующий день я начал новую жизнь. И как видите, по сию пору жив, нашел хорошую жену, у меня дочка, она работает в Париже, я сохранил бар и гостиницу, что оставили мне родители.

Жалко, что Брель умер, а не то я бы тоже попробовал, вдруг бы он спас и меня. Он споет мне подходящую песню, и я угомонюсь, забуду, что должен убить снова, явлюсь в полицию, с вами, господин судья, мы коротко знакомы, и кто знает, может, через тринадцать или четырнадцать лет женюсь на вашей лучшей подруге, которую тем временем бросит муж.

Вот и опять я отклонился от темы. Из-за Бреля и месье Армана у меня из головы вылетело мое собственное расследование, а впрочем — почему бы и нет, — вдруг настоящим открытием окажется чудо 64-го года.

В понедельник, 10 мая, все повторилось в точности как две недели назад: ожидание в кафе, лифт, улыбающаяся секретарша. Добрый день, подождите минутку, я узнаю, здесь ли он, пожалуйста, проходите, вторая дверь налево.

За второй дверью налево был просторный кабинет с паркетным полом и мебелью — ровесницей здания, источавшими аромат воска и изысканности. Однако рыжий паренек таки сделал карьеру!

— Toi?[12]1 — воскликнул он при виде меня.

Я не разобрал, было ли это простое удивление или замешательство и страх, оттого что он видит перед собой преступника. Читает ли он итальянские газеты? Может, видел мою фамилию в сочетании со словом «убийца»?

Как бы там ни было, он ни о чем не расспрашивал, если не считать обычных вопросов, которые задают старым знакомым.

Мы сразу перешли к делу.

Я расстегнул часы и положил перед ним на письменный стол:

— В этой флэшке вирус, «троянский конь», он делает уязвимой систему защиты от несанкционированного доступа. По крайней мере мою: после трех попыток все равно входишь. Я хочу тебя попросить, выясни все, что можно, про этот вирус: кто его изготовил, часто ли он встречается, когда попал ко мне в компьютер…

— А сам ты разве больше этим не занимаешься?

— Да как-то не очень. И потом, это прямо подстава. Я пробовал разобраться, но не тут-то было, и тогда подумал, может, ты…

— И только ради этого ты приехал во Францию?

— Ну, не только, — отвечал я уклончиво.

Патрик потянулся, чтобы вставить флэшку в USB-порт в своем компьютере, но я его остановил:

— Единственное, что мне удалось выяснить, — этот вирус страшно заразный, моментально поражает такие части оперативной системы, о существовании которых ты даже не подозревал.

— Тогда оставь память: пойду проверю ее в надежном месте, где вирус далеко не распространится.

— Все еще хакер?

— В жизни этим не занимался, — улыбнулся он. — Увидимся в четверг, оставь телефон: если что-нибудь выяснится раньше, позвоню.

Я дал ему визитку своей гостиницы и написал номер комнаты.

— И как же ты теперь без часов?

— Куплю другие, — ответил я. Но если откровенно, нелегко мне было расстаться с этой штуковиной. Три года мы были с ней неразлучны и, в виде единиц и нулей, в ней сохранялась частица моей жизни.

Я вышел, и начался новый день моих скитаний. В библиотеке меня дожидался Эдмон Дантес. Когда объявили, что читальный зал закрывается, я все еще пребывал в XIX веке, в гуще парижских интриг, и в их гуще проведу завтрашний день: если б дед был жив, вот бы расспросить его, как он представляет себе Париж, ведь за всю жизнь он выезжал только в свадебное путешествие, в Лигурию.

В среду около трех пополудни Моррель и Валентина под знаком мудрого изречения «Ждать и надеяться» простились с графом, а я закрыл книгу и сдал ее славной библиотекарше, которая в предыдущие дни всегда откладывала для меня мой экземпляр и уже видела во мне старого друга.

— А теперь? Возьмете «Черный тюльпан»?

— Нет. Может, возьму «Парижские тайны», а может, больше совсем не приду.

Она разочарованно на меня взглянула, и мне захотелось рассказать ей о себе: вот сейчас я жду, пока кое-что выяснится, а как дождусь, останется только совершить убийство. Но я уверен, она приняла бы мои слова за шутку, за неуклюжую попытку прикинуться этаким Джеймсом Бондом. Тогда я набрался храбрости, накрыл ее руку своей и почти шепотом произнес:

— Не беспокойтесь, увидимся через несколько дней.

Мне показалось, она повеселела. Может, я и правда был ей небезразличен.

Один бог знает, как сложилась бы моя жизнь, если бы я чаще находил в себе силы коснуться чьей-то руки, погладить по голове, сказать «люблю».

Небо сплошь затянуто облаками, так что не разобрать, утро сейчас, обед или уже вечер. Я взглянул было на часы, но на запястье на месте верного «крауна» белела полоска кожи. Завтра узнаю ответ.

Однако когда я вернулся, жена месье Армана вручила мне клетчатый листок из блокнота, на котором, старательно выводя буквы, записала сообщение: «Завтра встречи с месье Патриком не будет, все откладывается до будущей среды».

И вот, господин судья, настало сегодняшнее утро. Не стану рассказывать об однообразии прошедших дней, как я без конца делаю одно и то же, как выглядываю из-за занавески, прежде чем посмотреть в окно, чтобы не встретить подозрительный взгляд старого судьи из дома напротив.

Лучше сразу о сегодняшнем маленьком открытии.

— Этот вирус мне никогда не попадался, — сообщил Патрик.

— Значит, распространенность — ноль.

— Похоже, он заразил только тебя. Я проверил в Интернете, разослал сообщение по тематическим группам — никто не видел ничего похожего.

— Тогда это скорей не вирус, а червяк.

— Нет. Во-первых, потому что он распространяется и заражает, как вирус. Во-вторых, потому что это отдельный файл, его загрузка фиксируется в списке файлов, там показано, когда он впервые внедрился в оперативную память.

— Хочешь сказать, дата?

— Именно, но ее не так-то просто установить.

— И что за дата?

— 13 декабря два года назад. Тебе это что-то говорит?

Я подумал секунду и ответил:

— Ровным счетом ничего.

— Жаль, потому что это все, что удалось узнать про твой вирус. Он попал к тебе в часы в этот день, точней, ночь, в час тридцать семь. И само собой, мы выяснили имя файла, но тебе оно уже известно.

— И ничего о том, откуда он взялся?

— Нет. Потому не могу сказать, то ли сначала была заражена память, то ли ты занес в нее вирус из своего компьютера, а может, еще откуда-нибудь.

— Подцепи я его в чужом компьютере, он бы уже проник повсюду, ты же видел, как легко он распространяется.

— Тогда это вредительство.

И он пришел к тому же выводу. 13 декабря.

Это и есть мое открытие.

Почти ничего, но хотя бы теперь я совершенно уверен, что вирус был создан специально для меня, фактически это прямо указывает на Мирко Гуиди.

Не знаю, господин судья, пригодится ли вам такая малость для следующего допроса этого мерзавца, но любопытно узнать, остался ли в его компьютере какой-нибудь след файла с именем vrx400.exe.

Теперь ваша очередь, господин судья.

* * *

Дата: Суббота 22 мая 08.23

От кого: [email protected]

Кому: [email protected]

Тема: Ответа не будет?

Мне неловко, что я не сдержал слова и беспокою вас в выходные, но я не получил ответа на свой последний мейл, и вы даже не представляете, какая тяжесть у меня на душе. Невероятно, но для человека на перепутье важен даже записанный голос судьи, который его приговорит.

Почему вы не ответили? Я что-то не так сказал? Сделал что-то не то?

Вчера мне казалось, я угадываю причину вашего молчания, потом я подумал: «Нет, быть того не может», но сейчас уже не уверен, ошибаюсь ли я: конец может оказаться совсем близок.

Дело было вчера утром, часов в восемь. Я только встал. Отворил ставни и выглянул в окно посмотреть, какая сегодня погода. Старик из дома напротив уже тут как тут, и окно у него тоже распахнуто. Он высунулся и на что-то указывал, как мне почудилось, в мою сторону. Рядом стоял человек, но мне не удавалось его разглядеть, он словно прятался: в окне отражался только темный костюм и белая рубашка, а лицо за стеклом было не разобрать.