Шесть, шесть, шесть… - Алексей Пшенов

– А зачем же вы тогда принесли мне записку Глимскинда? – с обезоруживающей прямотой спросил Егор.

– Сам не знаю. По-хорошему, ее давно надо сжечь, да почему-то рука не поднимается.

– Думаете, у меня поднимется?

– Не думаю. Но оставлять эту записку у себя я тоже не могу. Мне теперь кажется, что если бы я отдал ее Толику, то все было бы совсем по-другому.

– То есть вы отдаете записку мне, и сами умываете руки? – усмехнулся Егор.

– Получается так, – понуро кивнул головой Львович. – Извини, но я, кажется, сам туго соображаю, что делаю. Возможно, совершаю ошибку…

Егору показалось, что Львович снова что-то не договаривает.

– Вам надо отдохнуть. А завтра все будет выглядеть по-другому.

– Надеюсь… главное, не раскисать.

Львович резко поднялся со стула и, расправив плечи, вернул себе прежнюю офицерскую выправку. Он крепко пожал Егору руку и твердым уверенным шагом направился к двери. На пороге отставной десантник обернулся и посмотрел на Егора трезвым оценивающим взглядом:

– Запомни главное: выигрывает только тот, кто умеет вовремя остановиться.

– Полный пинцет, – обескуражено пробормотал Егор, закрывая за гостем входную дверь. – Чего только на свете не бывает.

Он вернулся в пустую гулкую комнату, подошел к софе и, заложив руки за голову, с размаху рухнул на нее спиной. Старенькая софа взвизгнула, словно собака, которой наступили на лапу, содрогнулась всеми своими шпунтами и пружинами, но стоически выдержала свалившийся на нее удар.

Спал Егор плохо. Ему снились то мертвый отец, то какие-то зеленые суконные поля, разделенные заборами из крестиков и палочек, то костяной шарик, безостановочно бегущий по колесу рулетки. А когда под утро сновидения исчезли, и Егор, наконец, провалился в безмятежную темноту, его разбудил телефонный звонок.

– Егор Анатольевич? Это вас из морга беспокоят. Можете приезжать за свидетельством о смерти, ваш труп некриминальный, – сухо сообщил невыразительный бесполый голос.

Конец ознакомительного фрагмента.