Защитник - Конн Иггульден
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
День выдался холодный, хотя, конечно, спартанец делал вид, что не испытывает никаких неудобств. Он очень хорошо знал, что Аристид ждет от него ответа. Афинянин боялся, что Павсаний в конце концов принудит его просить, а потом все равно откажет. Или все-таки он ошибся в своем суждении о регенте? Без спартанской армии Афинам было не обойтись.
– Мне говорили, – сказал Павсаний, – что допущенным в святая святых предлагают какой-то напиток, который действует на человека сильнее, чем вино.
Спартанец говорил с наигранным безразличием, хотя хитрость его была очевидна. Настроение у Аристида испортилось еще больше. Были вещи, достать которые он не мог даже для регента.
– Чтобы войти, – ответил Аристид, – чтобы получить разрешение войти в святая святых, проситель должен провести целую зиму в молитвах богине, приходя каждый день до рассвета. Он также должен выучить стих из Малых мистерий и повторять его каждое утро на восходе солнца, полностью и без единого изъяна. Если он – или она – пропустит хотя бы один день, идти дальше не позволяется.
– Тебя допускали? – спросил Павсаний.
Он мельком взглянул на Аристида, прекрасно понимая, что афинянину нужен его собственный ответ. Да, подумал Аристид, жестокости этому молодчику не занимать. Боги капризны, и Павсания они возвели наверх как раз тогда, когда потребность в нем обострилась до крайности.
– Меня допускали. В первый раз – когда я был еще молод. С тех пор еще несколько раз. Да, есть особый напиток, хотя некоторые от него отказываются. Я не доверяю своим воспоминаниям о том первом разе, хотя они были весьма… яркими. Но, регент Павсаний, я бы…
– И еще нужно знать какую-то фразу? Я видел, как мужчины наклоняются к уху жрицы и что-то шепчут, после чего их пропускают во внутреннюю часть храма.
– Это правда, – признал Аристид.
Он боялся, что регент может потребовать те самые слова в обмен на то, что ему так нужно. Может быть, для него это все просто игра и не важно, что люди в это самое время сражаются и умирают, а статуи Афины разбивают молотками?
Заметив его беспокойство, Павсаний усмехнулся и махнул рукой:
– Не волнуйся, Аристид. Я сам заслужу эти слова… или нет. Выпытывать их у тебя я не стану. Разве тогда они имели бы какую-то ценность? Так, пустые звуки.
Он провел ладонью по деревянной двери, которая была в два раза выше его самого. Аристид почувствовал, как кровь прилила к лицу при мысли о том, что его могли заставить выдать секреты Деметры. А учитывая, что на кону стояло выживание Афин… да, он мог бы, пожалуй, и не отказать.
– Что ж, я увидел достаточно, – продолжил Павсаний. – Если только ты, Тисамен, не хочешь, чтобы я разбудил жриц. Если у тебя есть к ним вопросы, уверен, у них найдутся ответы.
– Я бывал здесь раньше, – сказал Тисамен.
Аристид отметил, что прорицатель не поклонился, но ответил как человек высокого положения.
– Я выполнил все требования, был допущен в святая святых и постиг великие тайны. Раскрывать их запрещено – это опасно для моей бессмертной души. Но то, что было… оно прекрасно.
Известие о том, что прорицатель тоже бывал в храме, не обрадовало спартанца. Двери все еще были закрыты для него. Регент постучал по дереву тыльной стороной ладони и отвернулся – едва ли не с укором.
Он направился обратно по главной улице. Теперь море было слева от него, а стражники шагали справа. Аристид считал себя терпеливым человеком, но сначала он целую вечность ждал прибытия Павсания, а теперь все выглядело так, будто спартанского регента совершенно не интересуют те причины, которые привели его сюда.
– Павсаний, ты подумал о вашей поддержке? – спросил Аристид.
Регент не ответил и просто шагал дальше, кивая как будто в глубокой задумчивости. Почему некоторым так нравится превращать все в поединок характеров? Аристид терпеть не мог обращаться к кому-либо как нищий, с протянутой рукой. Спартанцу же явно нравилась власть над афинянином.
– Ты должен понять, Аристид, – сказал наконец Павсаний, – что народу Пелопоннеса Персия не угрожает. Наша стена через перешеек завершена – можно пройти от одного конца до другого и не найти пути обхода каменного укрепления, в три раза выше человеческого роста. Охраняют стену и железные ворота – единственный проход внутрь – спартанские воины. Работами руководил мой отец Клеомброт, и он же устроил там постоянный пост.
– Именно Клеомброт пообещал от имени Спарты поддержку против персидского вторжения, – быстро сказал Аристид. – Твой отец – человек чести.
Павсаний внезапно остановился и жестко, в упор посмотрел на Аристида. Впервые за все время перед афинянином стоял настоящий мужчина. Аристид выдержал тяжелый, пристальный взгляд.
– Эта клятва была дана перед смертью моего дяди и его личного войска в Фермопилах.
Аристид неплохо знал спартанцев, а потому предпочел промолчать. Наградой ему был румянец, заливший лицо и шею регента.
– Да, афинянин, – сказал Павсаний, как будто признавая правоту Аристида. – Клятва есть клятва. Мы люди чести.
– Мне так говорили. Так вы выйдете из-за своей стены? Зима не за горами, Павсаний. Огромная армия, как та, которую привел Ксеркс, умрет с голоду, если не соберет припасы. Близится тот день, когда им нечего будет есть. Тогда мы сможем вынудить их принять сражение, если вы исполните клятву, данную твоим отцом. Так вы присоединитесь к нам на поле битвы до наступления зимы? Ты выведешь свою армию, как было обещано?
– Мы строили стену не для того, чтобы выходить из-за нее, архонт, – огрызнулся Павсаний и, заметив, что Аристид обомлел от этих слов, продолжил: – Я не говорил, что мы не придем. Но это произойдет не в ответ на мольбы афинян, а в тот момент, когда мы будем готовы.
Лишь призвав на помощь все самообладание, Аристид удержался от резкого ответа.
– Регент Павсаний, я молюсь, чтобы это произошло поскорее. Не только ради афинян, хотя мы в тяжелом положении, но и ради всей Греции.
– Нет никакой Греции, – махнул рукой Павсаний, как будто отгонял назойливую муху. – Есть только такие города, как Спарта и Афины, хотя, кажется, их число значительно сократилось, – со злобным удовлетворением сказал он.
Аристид замер:
– Мы тоже верны клятве, Павсаний. Защитить страну от чужеземного царя. Мы отступили к морю, и я привел сюда восемь тысяч человек, зная, что Спарта, если дала слово, сдержит его, несмотря ни
