Метро 2035: Питер. Война - Шимун Врочек

– Он что, не в себе? – пробормотал шериф. Заключенные переглянулись.

Дьявол шагнул к ним и заговорил. Герда даже сразу не сообразила, кому принадлежит этот хрипловатый насмешливый голос:

– Ну что, индейцы? Как жизнь в резервации? И где, блин, обещанное казино?

Заключенные отступили, словно знали, чем это в итоге закончится.

– Ты… это, – сказал старший. Он внезапно осознал, что остался в гордом одиночестве. – Нарываешься!

Дьявол поморщился. И вдруг ослепительно улыбнулся:

– Я бы сказал: идите к черту. Но… Судя по вашим добродушным внимательным лицам, вы ведь можете и сходить.

Глава 2

Два прожектора

Санкт-Петербург, перегон Достоевская – Лиговский проспект,

21 минута до часа X

А вчера зачем-то выдали усиленные пайки.

Комар оглядел консервную банку, повертел в ладонях. Постучал по крышке. Звук глухой, тонущий в тушенке. Хорошо. Внутри – залитое густым белым жиром красноватое мясо, говядина. Мертвая корова, которая погибла под ножом еще до Катастрофы. И ей там хорошо и уютно, в темной жестяной скорлупе, – откуда мы ее сейчас выколупаем.

Комар достал нож, примерился. От предвкушения заныло в животе.

Мертвая корова, подумал он. Там лежит мертвая корова, пам-пам. И щиплет травку.

От этой мысли по затылку пробежал озноб.

– Ну, не тяни, – проворчал глубоким басом напарник, Сашка Фролов. В его габаритах бас терялся, рокотал, отражался от внутренних полостей, словно там, за грудной клеткой, был целый многоквартирный дом. Казалось, голос Фролова исходит от всего его тела, не требуя особого отверстия для выхода, вроде рта, и излучается всей гигантской фигурой часового, всей его кожей – вроде радиации.

Комар замотал головой, пытаясь избавиться от странного ощущения (мертвая корова, пам-пам), поставил острие ножа в край донышка банки, ударил ладонью. Лезвие с коротким жестяным звуком вошло в металл, увязло. Выступил густой белый сок. Невыносимо запахло мясом. Комар почувствовал, как задергался желудок, и застонал чуть ли не в голос. Корова была забыта. Осталось только одно – еда.

Сейчас, сейчас. Скоро.

– Не тяни, я сказал, – Сашка выдохнул. Нечасто им доставалось такое. На границе с Веганом вообще ничего хорошего ждать не приходится.

Ладно, хоть мяса пожрем. Не все ж помирать. Может, и не будет никакой войны.

«Боже, сделай так, чтобы не было!»

– Не тяни, говорю, – попросил Сашка, и Комар кивнул. Начал резать крышку, продавливая клинком ножа узкую полоску – белая река в жестяных берегах. Крр, крр, кррр. От запаха мясного сока кружилась голова. Громко сглотнул Сашка. В животе у Комара забурлило. Армейская тушенка, жестяная банка с выбитой датой – и все, никаких наклеек. Зато густой слой масла в палец толщиной. Откуда приморцы все это берут?

Крр, крр. Комар вынул нож, быстро вытер лезвие о рукав, положил рядом. Отогнул крышку. Внутри банки, как остров посреди океана белого жира, проглядывали красные волокна мяса.

– Согреть бы, – сказал Комар. Сашка только отмахнулся, протянул руку… Еще чего! «С его-то ловкостью…» Комар бесцеремонно отодвинул руку товарища, достал ложку из сапога, облизал.

– Давай тарелку.

Тушенка. Тушеночка.

Комар с усилием вогнал ложку в банку, в белый жир, красное мясо и повернул. Плюхнул на тарелку Сашки огромный кусок. Фролов довольно крякнул, заворчал, как большое животное. Комар педантично выбрал ровно половину банки, до грамма, до волоконца и переложил на Сашкину тарелку. Помятый жестяной блин. Говорят, несколько раз сталкеры притаскивали одноразовую пластиковую посуду – вот это было бы по-королевски. Комар вздохнул. Белоснежные тарелки, вилки, ложки, стаканчики. Пла-астик. Невероятная роскошь.

А тут, в дозоре, почти нет воды. И свою тарелку каждый вылизывает сам.

Лампа-карбидка тонко шипела, пламя дрожало, желтый свет ложился на лица дозорных, на плечи и оружие. Резкий запах ацетилена. И глубокая, всепоглощающая темнота вокруг. Свет делает тьму только сильнее. Комар поежился, уселся поудобнее, нацелился ложкой. Хотелось не просто поесть, а – растянуть удовольствие.

Сашка зачавкал.

Комар все медлил. Запах тушенки щекотал нос. Приморцы – они расположились отдельно от владимирских, – негромко переговаривались. В последние дни, кроме усиления дозоров, добавилось и солдат. «Кулаки», как называли их местные за нашивки с изображением серого кулака, держались вместе, разговоров избегали. Но все сдержанно, без грубостей. Молчаливые, блин. Засранцы.

Желудок выводил рулады. Комар прислушался, ощущая физическое наслаждение от предвкушения. Сейчас съем кусок – и будет здорово. А дальше – тоже хорошо, но уже не то.

А эти, молчаливые, небось, каждый день так обжираются.

Комар медленно донес ложку до рта, оттягивая момент кайфа. Сашка уже почти разделался со своей порцией. Урчал он, как огромный древний холодильник.

Холодноватый кончик ложки коснулся губ. Еще чуть-чуть. Комар не выдержал. Заглотнул так, что зубы с лязганьем сомкнулись на металле. Мясо оказалось во рту…

И это был взрыв. С цветными фейерверками. Поток бьющего во все стороны наслаждения.

Комар закрыл глаза.

Невероятное ощущение.

Что они туда добавляют? Грибов галлюциногенных?

– Эй! – раздался голос. – Стой, кто идет!

Комар вскинул голову. Тревожно сжалось сердце. Он оглянулся, по-прежнему сжимая ложку в зубах. Тишина. Приморец, который окликнул, некоторое время вглядывался в темноту тоннеля – на голове у него был прибор ночного видения. Но, видимо, так ничего и не заметил, опустился обратно. Очередная ложная тревога, сколько их уже было… Комар пожал плечами и снова вернулся к банке. Тушенка, тушеночка. В банке еще много. Он вытащил ложку изо рта…

И тут это случилось.

Свет карбидки померк. Стал приглушенным. Словно прикрыл глаза ладонью и смотришь сквозь маленькую щелочку. И у него вдруг проявился отчетливый синеватый оттенок. Холодный. Мертвенный.

Свет медленно пульсировал, словно биение чужого безжалостного сердца.

Во рту вдруг прорезался отчетливый металлический привкус. Комар выронил ложку, поднял голову. Он всегда был быстрым. Сашка по сравнению с ним – редкий тормоз, но тут… Комар видел, как приятель застыл, держа ложку у рта, на лице удивление…

Удивление в глазах Сашки Фролова?

Удивление… или страх.

– Что случилось? – Комар осознал, что не хочет поворачивать голову. Не хочет видеть того, что видит сейчас друг…

Сашка Фролов, с которым они вместе прошли путь от голопузых мальцов до взрослых семейных мужиков (хотя Комар уже не совсем семейный), вдруг стал далеким и пугающим.

Сашка молчал, видя что-то, но крик не мог вырваться из его рта. Словно его зашили. Комар смотрел.

Давай, Комар, велел он себе, повернись. Ты сможешь. Раз, два, начал он считать. На счет три…

Три!

Он не повернулся. Затылок занемел, и шея вместе с ним. Точно их залили бетоном.

Комар вдруг понял, что вокруг царит тишина. Мертвая безграничная тишина. То, что раньше было привычным звуковым фоном – дыхание приморцев, сопение Сашки Фролова, кашель, шелест бетонной крошки под подошвами ботинок, трение ткани, звяканье металла автоматов и скрежет ложек, бульканье воды… даже тонкое, едва слышное шипение газа в карбидке, ровный гул горения…

Все это исчезло.

Комар понял, что слышит только нарастающее биение собственного сердца.

Все застыло. «Словно мы уже под водой».

Сашка медленно-медленно раскрыл рот, чтобы что-то сказать ему, Комару, глаза его смотрели на друга в упор… но Комар не понимал. Сашка хотел предупредить, старался изо всех сил, но – до Комара не долетало ни звука.

«Эх, Комар. Эх, Федор, Федор». Он вздрогнул. Давно забытое имя внезапно пришлось кстати.

Он очнулся.

Звуки вернулись. И все закрутилось с бешеной скоростью.

– БЕГИИИИИИ! – кричал Сашка. – Беги, Комар!

Бух-бух-бух, колотилось сердце.

Краем глаза Комар видел, как что-то белесое движется на периферии зрения. Извивается. Автомат был словно за сто метров от него, рука Комара тянулась, но все никак не могла дотянуться…

Затрещали выстрелы. Очередь. Еще очередь. Ударил пулемет, разрывая тишину грохотом. Вспышки пламени. «Печенег» установили здесь совсем недавно, когда обострились отношения с веганцами. Хотя внешне все было «мир-дружба-тушенка», но все знали, что война не за горами. Просто давили в себе это знание. Лучше верить, что войны не будет.

Что войны нет.

Рука Комара натолкнулась на холодный металл. Пальцы сомкнулись вокруг цевья. Комар потянул «калаш» на себя – и вдруг вздрогнул; мороз пробежал по коже. Показалось даже, что автомат покрылся мурашками. От ужаса. Крик был совершенно нечеловеческий…

Кричал Сашка. Сашка упал. Снова поднялся. Наставил свой автомат в темноту…

Комар подтянул «калаш» ближе. Затем рывком поднялся, повернулся.

Сполохи автоматных выстрелов и гулкие выплески пламени из «Печенега». Медленно летящие в воздухе гильзы, в них отражаются вспышки пламени. Дробный раскат металлических гильз по бетонным тюбингам…