Коктейль «Россия» - Юрий Безелянский

так рекламировалась продукция фабрики «Эйнем». Какао «Золотой ярлык», конфеты «Пьяная вишня», карамель «Дюшес» и другие виды продукции – «Трюфели», «Мишки», «Белочки» и прочее-прочее – пользуются большим спросом и по сей день. Уже в наши дни на «Красный Октябрь» приезжал потомок основателя Карл Рудольф фон Эйнем. Ему торжественно вручили, как писала пресса, 5 акций предприятия «Красный Октябрь». Мне кажется, в душе он рыдал…

Рыдал не рыдал, а фотографии на память были сделаны. Кстати, о «фотках». Одним из лучших русских фотографов второй половины XIX века был итальянец Карл Иванович Бергамаско, его модное ателье находилось в Петербурге, на Невском, 12. На Международной выставке фотографии в Берлине перед работами Бергамаско всегда стояли толпы поклонников его искусства.

Другой корифей фотографии – Карл Карлович Булла. Он прибыл в Петербург из Германии еще мальчишкой, сбежав от родителей. Нанялся лаборантом-учеником в мастерскую Дюранта (еще один иностранец), где стал осваивать технологию изготовления фотопластин. Затем подучившийся лаборант стал владельцем фотоателье и основателем целой династии фотомастеров

Булла. Ему помогали сыновья – Александр и Виктор. Булла и сыновья не просто фотографировали, они проявили себя как подлинные фотоживописцы – всем известны портреты Анны Павловой, Шаляпина, Чехова, Репина и других деятелей русской культуры. Карл Карлович Булла и сыновья – это была громкая фирма! После революции сыновья Буллы служили советской власти, хотя в целом жизнь у них была далеко не безоблачной.

Мало кто из старой интеллигенции, особенно из иностранных родов, добровольно пошел служить новой власти. Многие эмигрировали, потеряв в России почти все, некоторые молодые воевали с большевиками в Гражданскую войну, и среди них «черный барон» Петр Врангель. Врангели – древний род пересекающихся прусских и шведских линий, к тому же включающий в себя и Ганнибалову ветвь. Врангели очень гордились, что в их жилах текла та же кровь, что и у Пушкина.

Петр Врангель был одним из злейших врагов «рабоче-крестьянской республики». Его родителям пришлось бежать из России, а надо заметить, что его отец Николай Егорович Врангель был замечательным коллекционером и в эмиграции, в Берлине, подготовил к изданию свои «Воспоминания (От крепостного права до большевиков)».

О, Россия! Страна дикости и культуры. Страна варваров и гениев!..

Они и мы. Восток и Запад

Смотри, как запад разгорелсяВечерним заревом лучей,Восток померкнувший оделсяХолодной, сизой чешуей!В вражде ль они между собой?Иль солнце не одно для нихИ, неподвижною средоюДеля, не съединяет их?

От персоналий вернемся к общим рассуждениям. Сделаем еще один заход, чтобы вникнуть в суть исторического процесса, хотя, конечно, окончательно понять и разобраться в России невозможно. Русь всегда находилась под давлением западного и исламского мира. «Латинщики хуже татар», – утверждал еще Александр Невский.

Восток и Запад постоянно боролись в России. Споры и распри шли веками. Страсти то накалялись, то ослабевали. Особенно бурно развивались события вокруг реформы Никона в 1654 году. Протопоп Аввакум и часть бояр полагали, что русские обряды «старой веры» ближе к первоисточникам христианства.

Старообрядческий митрополит Московский и всея Руси Алимпий говорит:

«Если посмотреть на современную карту России, то увидим, что она находится в границах 50—60-х годов XVII века, то есть в дониконовских пределах. А все то, что было присоединено к нашей стране после никоновской церковной реформы, оказалось непрочным, не удержалось под властью правителей России. Эта реформа принесла исконное Православие в жертву имперскому строительству…» («АиФ», 1999, 11 авг.).

То есть раздел СССР был заложен в XVII веке? Еще один любопытный взгляд.

Затем, спустя почти два века, схлестнулись в горячих разногласиях западники и славянофилы. Грановский, Кавелин, Чаадаев считали, что надо следовать по пути западных стран. Славянофилы резко возражали. Они исходили из мысли, что русский народ особенный, то есть такой, которому указаны другие пути, чем народам западноевропейским. У тех – индивидуализм и борьба личности с личностью за счастье, у нас – община; у тех – политическая свобода, нам этого не надо и т. д.

Проповедник славянофильства Константин Аксаков жаловался на порчу нравов и винил в ней Европу. «Назад», «домой» – вот символ его веры. Эта же идея питала и почвенничество. Его представители (Достоевский, Страхов, Григорьев) утверждали, что Россия, мол, оторвалась от «почвы», то есть народа. Короче говоря, не утихал спор, по какому пути идти, – извечная душевная мка и головная боль лучших умов России.

В лекции 1890 года Ключевский отмечал, что русский народ оказался прилежным учеником Запада, хотя иногда «вдруг закроет свои учебники и, высоко подняв голову, начинает думать, что мы вовсе не отстали, а идем своею дорогою, что Россия сама по себе, а Европа сама по себе и мы можем обойтись без ее наук и искусств своими доморощенными средствами. Этот прилив патриотизма и тоски по самобытности так могущественно захватывает наше общество, что мы, обыкновенно довольно неразборчивые поклонники Европы, начинаем чувствовать какое-то озлобление против европейского и проникаемся верой в необъятные силы своего народа…».

Встанет Россия, да, встанет Россия,Очи раскроет свои голубые,Речи начнет говорить огневые, —Мир преклонится тогда перед ней!

Встанет Россия, все споры рассудит…Встанет Россия – народности сгрудит…И уж у Запада больше не будетБрать от негодной культуры росток.

И кто, вы думаете, такое мог написать? Не поверите! Игорь Северянин в 1923 году, будучи уже не в России, а за ее пределами и ностальгически страдая по родине. И он же афористически выдохнул:

Моя ползучая Россия,Крылатая моя страна!

Такие вот «капризные пароксизмы»!

Сгинь, Запад, – Змея и Блудница, —Наш суженый – отрок Восток! —

выражал мысли определенно настроенной части России в начале XX века Николай Клюев.

Бывали времена, когда русское общество (не народ, а высшие его слои) находилось буквально в плену французских идей, романов, речи. Даже появился глагол «французить», т. е. делать все на французский манер. У Сумарокова, к примеру, Иванушка французит: «Ваш резонеман справедлив…»

Это преклонение перед чужеземным высмеял поэт Иван Мятлев:

Вот в дорогу я пустилась:В город Питер дотащиласьИ промыслила билетДля себя э пур Анет.…………………………………..Берег весь кишит народомПеред нашим пароходом:Де мамзель, де кавалье,Де попы, де зофисье,Де коляски, де кареты,Де старушки, де кадеты —Одним словом, всякий сброд…

Типичный пример смеси французского с нижегородским. Алла Кторова, русская писательница и американская гражданка, написала даже статью «Происхождение простонародных русских собачьих кличек от иностранных слов». В ней она доказывает, что ни одна кличка не имеет русского корня.

– Ну, а как же Жучка?

– От французского «жу-жу».

Ну, это народ. А там, наверху? В высшем обществе кумир Вольтер. Он избран почетным членом Петербургской академии наук. Его переписка с Екатериной II способствовала распространению среди русских дворян вольтерьянства. Вольтера ценили Новиков и Радищев, Рылеев и Пестель. Вольтер был любимым поэтом молодого Пушкина («Ума и мод вождь пронырливый и смелый», – писал российский гений про гения французского). «Сделай милость, любезный Пушкин, не забывай, что тебе на Руси предназначено играть роль Вольтера», – писал Пушкину в 1827 году его приятель Туманский.

Среди поклонников Вольтера в России были Белинский и Герцен, последний писал: «Смех Вольтера разрушил больше плача Руссо».

В русском вольтерьянстве, как утверждает академик Нечкина, на первом плане стоит признание человеческого Разума как главного критерия общественной жизни человека.

Итак, разум и свободомыслие. Однако большинство россиян, закоснелых в самодержавии и деспотизме, сторонились идей Вольтера как заразы. Графиня-бабушка в «Горе от ума» в ужасе воскликнула по поводу необычных высказываний Чацкого: «Ах, окаянный вольтерьянец!»

Настроение общества ярко выразил другой персонаж Грибоедова – Скалозуб:

Я князь-Григорию и вамФельдфебеля в Вольтеры дам,Он в три шеренги вас построит,А пикнете, так мигом успокоит.

Короче, одни проклинали Вольтера как смутьяна русского общества, другие возносили его до небес. У нас всегда крайности. Но Вольтер – это только частица увлеченности России Францией. «Если Россия когда-нибудь кого-нибудь любила, так это – Францию, – утверждает в статье „Галломания“ писатель Виктор Ерофеев. – Она отдала всю свою славянскую душу за Францию. Не спросившись позволения, она бежала за Францией, как дворняжка. Она облизала каждого французского учителя, приехавшего учить барских детей, каждого французского повара. Она любила Францию за бесконечную разницу, которая была между ними, за то, чего в ней никогда не было и не могло быть: за изнеженность носовых дифтонгов, ясность понятий, прогресс, миндалевидные глаза, будуары, за „р“, неподвластное рабской натуре».