Очерки Москвы - Н Скавронский

«Мы сказали, что со времен Гоголя все изучаем нашу разнообразную жизнь, — и конца не предвидится этому изучению, и не предвидится по историческим, разбившим нас на особые мирки причинам, из которых только будущее отдаленное время в состоянии создать всецелую русскую народность, а мы, впрочем, в понятном увлечении настойчиво требуем от литературы этого создания! Да! Мы привыкли всего требовать от литературы, забывая, что многие из наших требований вовсе не ее дело. Итак, литературная разработка наших мирков решительно необходима, что бы ни говорили о разделении работ, об отмежеванных полянах, хотя к числу говорящих принадлежим и мы, но мы вооружались против педантизма в подобном труде, против узости литературного кругозора, против бедности запаса фактических данных, мы никогда не вооружались и не вооружаемся против глубокого и всестороннего знания того или другого мирка. Необходимо, стало быть, и литературное знакомство с миром купеческим». Вот основания, по которым каждому желающему сказать правду следует копаться в изучаемом мирке и пристально вглядываться во все, попадающее под руку среди окружающей тьмы, хотя бы и поднялось на него все, уколонное этой правдой. Много, разумеется, и светлого в Замоскворечье, но в большей части своей оно и до сих пор представляет любопытные, темные, извращенные и курьезные стороны жизни. Это — мир поверий, примет и веры в сверхъестественное и чудесное, мир порч, запоев, заклинаний, заговариваний. К этому младенческому воззрению на природу, в котором пробивается немало народной поэзии, много примешано самых извращенных и испорченных городом поверий. В этом мире все имеет значение: и завыванье ветра в трубе, и растопка печи, и состояние истопленной печи, кипение воды, всход в горшке каши, шум самовара, чесанье бровей, переносицы, кончика носа, правой и левой ладони, карканье ворона, залет в комнату воробья и т. д. и т. п. Тут нашли свои права и значенье: понедельнича-нье, четверговая соль, умыванье с уголька, вспрыскива-нье с разных предметов, стращанье порчей, которая имеет большое влияние на семейную жизнь и нередко ставит мужа и жену в странное, неестественное положе-ие. Посты имеют в Замоскворечье обширное значение и вызвали множество оригинальных блюд, для довольно подробного реестра которых мы пользуемся выпискою из одной меткой статьи, помещенной в одном журнале: «Приняв постную молитву и опохмелившись, Замоскворечье переходит к обеденному столу, на приготовление которого сосредоточиваются теперь (постом) все мысли и заботы женского пола. В течение всей (первой Великого поста) недели стол готовится без масла, а у некоторых, более благочестивых, даже и без горячего. Но эти условия не стесняют однако же нашего купечества. Мы довольно часто бывали на великопостных трапезах и не могли достаточно надивиться изобретательности человеческого ума. Господи! чего, чего только нет на этих трапезах! Тут и тертая редька, и тертый горох, и кочанная капуста, и грузди, и рыжики, и белые грибы, и серые грибы, и печеный картофель, и вареный картофель, и винегрет из грибов, и гренки из грибов, и грибная икра, и ботвинья с груздями, и каша с маковым молоком, и пшено, разваренное с медом, и клюковный кисель, и сладкие похлебки с черносливом, малиной и изюмом, и моченые яблоки, и груши, и брусника, и ворохи калачей, саек, ватрушек и папушников; и все это поедается, да еще как поедается! Не приведи Господи и видеть, а не только самому съедать по столько! Во всем, перечтенном нами, масла, как видите, не слышно и духу; но бывают случаи, когда и купцы делают уступку. Вот, например, был такой случай. Пришлись именины одного купца, и пришлись на грех на вторник первой недели; как быть, что делать? — ни вина, ни масла не дозволяется — а без того и другого что за именины. Не знаем, было ли вино на этих именинах, но нам достоверно известно, что на другой день этот постник подал на одного из своих должников вексель ко взысканию, да еще с кормовыми. Вот и толкуй с такими господами! Он считает грехом на первой неделе напиться чаю с сахаром, а не с медом, а упрятать своего брата в яму ему нипочем и в чистый понедельник.

С субботы разрешается на масло и горячее; тут идут новые приготовления, количество поедаемого увеличивается и число блюд доходит нередко до тридцати. Так проходит время в течение первых трех недель Великого поста. Купцы сидят в лавках, купчихи дома: первые надувают, последние сплетничают.

С четвертой недели начинается перелом, но только не для купцов, а для купчих; после долгого сиденья они начинают сновать по Кузнецкому мосту, Гостиному ряду и Ильинке. Дело в том, что уже остается немного времени до Вербной субботы — дня, весьма многозначительного в жизни купеческих сынков и дочерей: надобно приготовить наряды, чтобы не стыдно было явиться на смотр. Смотр этот бывает на Красной площади, куда стекаются все жертвы, обреченные на брачную жизнь. Накануне Вербной субботы по всему Замоскворечью идет страшная кутерьма, приготовлениям и примериваниям нет конца; женский пол почти не спит в эту ночь, все наполнено завтрашним днем, все ожидает его с замиранием сердца. Не спится в эту ночь и купеческим сынкам. Стоящим на очереди наступает время скоротать свою волюшку. Не один отец призовет с вечера к себе детище и поведет с ним такую речь: «Оденься завтра в хорошую шубу да ступай пораньше из лавки-то, чтобы не опоздать на гулянье: будет Дарья Ивановна кататься с дочками — посмотри… да чтобы понравилась! Будет тебе шалопаить-то».

И вот эти-то кандидаты на брачную жизнь, когда стемнеет и смотр кончится, собираются в каком-нибудь трактире совершать поминки по своей холостецкой жизни. Нам не раз случалось наблюдать за ними в эти минуты; много горечи слышалось подчас в беседе молодежи, много жалоб изливалось на родительскую волю, много сетований на свою горькую участь: «Да делать, вишь, нечего, из тятенькиной воли не выйдешь, да и маменьку не упросишь — внучат, вишь, ей больно захотелось». Порешивши на этом, начинают запивать свое горе винцом, и задушевная беседа скоро переходит в безобразную оргию. Уже на рассвете купеческие сынки отправляются по домам; другой раз они побоялись бы родительской воли, но на эту ночь им дается полная свобода. Тятенька поутру лишь спросит: «Видел ли?» — «Видел, тятенька». — «Ну, что?» — «Да порешимся». — «Ладно, таки нонче попой — выйдешь в город — соседей-то чайком, а то станут спрашивать, так, неравно, не наговорили бы; да вели мальчишкам, чтобы не больно от соседей-то откликали; да что надо из одежи, так сшей». И шьет себе малый одежду, и ждет Красной горки, когда будет пировать с молодой женой.

Проходит Вербная суббота, наступит седьмая неделя, опять прежняя церемония: мытье полов, чистка посуды, хождение в баню, похмелье и обеды в пятнадцать блюд без масла и горячего. Купчихи опять сидят дома и приготовляются к празднику. У купцов же дела по горло: на последней неделе в Гостином дворе с утра до вечера слышится перебранка — это купцы производят расчеты: хозяева ругают мальчиков, что много наели у хлебников, а хлебников ругают, что много приписали, что «мальчик умный и столько не съест»; пирожники, сапожники, портные бранятся с приказчиками, и все это заканчивается бранью самих хозяев между собою. Так начинает проводить и оканчивает Великий пост наше купечество.