Без симптомов (Сборник) - Сергей Смирнов

Я посмотрел вокруг себя другими глазами. Цветы перестали быть для меня какими-то неодушевленными предметами, частью корабельной мебели.

Передо мной была толпа добрых и отзывчивых друзей, которые тихо и искренне заботились обо мне, которые, в сущности, были еще более беспомощны, чем я, в чуждой для них обстановке и поэтому доверяли мне, верили, что и я не оставлю их в беде, а уж они будут стараться вовсю.

Я проникся к ним глубочайшим уважением, и это было не просто уважение - я благоговел перед ними. Я наделил каждый цветок душою, выдумал, смотря по внешнему виду, характер и даже, самому теперь смешно, биографию. Так я перестал чувствовать свое одиночество: со мной было много друзей. Друзей и знакомых. Да-да, некоторые из цветов стали для меня хорошими друзьями, некоторые - просто знакомыми. Почему? Ну, например, когда становилось как-то тоскливо на душе и мне начинало казаться, что помощи ждать бессмысленно, что на Земле меня уже похоронили, я подходил к желтым тюльпанам. Их цветы - как насмешка над всеми трудностями, над всеми нелепостями судьбы. Чинное спокойствие агав подбадривало меня, а маленькие хрупкие фиалки смотрели на меня широко раскрытыми синими глазками, удивлялись и сокрушались: "Мы такие маленькие - и ничего не боимся, а этот, такой большой и сильный, дрожит от страха". Смешно? Возможно. С точки зрения человека, живущего на Земле и гуляющего со своим песиком где-нибудь в городском парке.

Я тоже старался что-то сделать для них. Собрал все цветы, поврежденные в результате моих падений, и занялся, что называется, их лечением: пересаживал, подрезал и был ужасно расстроен, когда несколько цветов все же не удалось спасти. Но это уже не по моей вине: эти цветы росли в ящике, который перед отлетом с базы плохо закрепили на полу оранжереи, и во время аварии он кувыркался в воздухе вместе со мной.

Освещение я не выключал вовсе. Вообще мне здорово повезло и в том, что не вышла из строя энергосистема корабля, иначе я бы превратился в ледышку. Уцелели и холодильные резервуары с твердой углекислотой для подкормки растений.

В общем, жил - не тужил, только вот обеды всегда доставляли мне волнения, ведь питался я тоже только растительностью. Такой психологический настрой: а вдруг вот этот листик, который я сейчас съем, не даст равно столько кислорода, сколько нужно, чтобы прожить всего одну минуту до спасения. Я уж старался питаться лишь морковкой, редиской, огурцами: капусту вообще не ел, хотя ее было больше всего, но ведь у нее такие огромные листья…

В последние дни стало все-таки не хватать воды для цветов, и я подключил к системе автополива резервуар с питьевой водой, так что до самого конца мне пришлось страдать от жажды. За два дня до спасения я открыл последний аварийный баллон с кислородом и после этого окончательно положился на свои цветы: от них теперь уже полностью зависела моя судьба.

Спасение пришло неожиданно. Я спал, когда подошел спасательный космолет. Целый час обследовали развороченные отсеки и наконец обнаружили закрытую и неповрежденную оранжерею. С космолета выдвинули тамбур, приварили его к стене оранжереи с внешней стороны и вырезали в борту дыру.

Спасатели вошли внутрь, увидели меня лежащим на полу, решили, что дело плохо, и стали меня осторожно переворачивать на спину. Я вскочил, спросонок не разобрался, что к чему, чуть отбиваться не стал, потом разглядел смеющиеся лица… Когда стал влезать в тамбур, опомнился, рванулся назад, выкопал первую попавшуюся фиалку, мою фиалку, и вернулся обратно. Спасатели только плечами пожимали. Я видел, как отделяли выдвижной тамбур от оранжереи. На экране мелькнуло светлое пятно вырезанной в борту дыры: там, внутри, продолжали еще гореть лампы дневного света. Это как прощальный жест друга, с которым я расставался навсегда. В тот момент в оранжерее уже царили пустота и адский холод, которые, наверное, быстро расправились с зелеными друзьями. У меня сжалось сердце, и, постояв еще с минуту перед экраном, я ушел из рубки управления. На Ганимеде меня осмотрели врачи, покачали головами и отправили на Землю.

Вот и вся история.

Алексей замолчал.

– Да, - вдруг спохватился он, - та фиалка, которую я успел забрать с собой, она сегодня со мной… Вот она.

Он расстегнул "молнию" на своей дорожной сумке и осторожно достал цветочный горшочек, накрытый пластиковым колпаком. …Когда мы возвращались на шоссе, я заметил, что иду след в след за Алексеем. Я вроде бы усмехнулся про себя и почему-то постарался думать о чем-то другом, но тем не менее продолжал идти так же.

Машина пришла за нами точно в указанное время. Закрывая за собой дверцу, я взглянул на луг и на миг замер, ужаснувшись: откуда это там такой огромный участок поваленной и жестоко смятой травы? Вот ведь, весь луг испортили! Тут до меня дошло: это же я сам… Я как-то опасливо оглянулся. "Как убийца", - подумалось вдруг. Алексей с тоской глядел туда же. Я захлопнул дверцу и почувствовал, что мне стыдно до корней волос. Не знаю, перед кем больше: перед Алексеем или… перед лугом. Кажется, я что-то начинал понимать. Ведь Земля тоже космический корабль. Только очень большой.

Сергей Смирнов. День слепого вожака

Свиязи - птице, дважды в год преодолевающей без отдыха путь между Индией и полярной Сибирью.

Завтра - последний день месяца Верности, День Слепого Вожака. На рассвете, когда солнечный луч коснется вершины Большой Ели, самая старая птица, Мать Стаи, развернет крылья и, потянувшись клювом к небу, возьмет высокий и горький напев великой Песни Поминовения. И тогда вся Стая, заплескав у земли крыльями, поднимется ввысь и, дружно откликаясь на зов птицы, оставшейся на земле, замкнет в небесах один круг - круг памяти о тех, кто не вернулся на родные гнездовья, кого сломили в Пути болезни и ветры. И, опускаясь вниз, навстречу Матери Стаи, все мы на одном ударе крыльев запоем Песнь о Героях, спасавших Стаю и Долг ценой своей жизни. А к полудню к нашим гнездовьям прилетят старики из Стай, вернувшихся раньше нас. Они споют молодым о своих Героях. Они расскажут о Ледяном Пере, который вел свою Стаю в великий небесный холод. Выстроив птиц узким клином, он защитил их крыльями и, промерзая каждым перышком, дотянул Стаю до родного озера. Он первым ударил воду крыльями - и в тот же миг рассыпался весь на тысячу сверкающих льдинок. Они расскажут о Победителе, который вывел Стаю из урагана на сломанных крыльях, и о других прекрасных и отважных птицах, забывавших в день испытания о боли и смерти. Я вновь спою молодым о Слепом Вожаке. Он передал мне перед смертью зов Вожака Стаи, и с того дня я сам - Вожак и хранитель песни о его славе. Мое имя - Кольцо. В молодости я попал к вам, людям, и вы оставили на мне свою отметину, по которой меня когда-то начали окликать в Стае. Теперь нас немало таких на свете. Колец. Но вы, люди, даже если всех нас пометите железными кольцами, никогда не раскроете великой тайны полета. Как ни вглядывайтесь в небеса нам вослед - вам не разгадать ни единого знака, что вычертит в вышине Стая: осенью - исполняя Долг, а весной Верность. Вы, люди, - полуслепые, вы видите лишь половину света. И дана вам природой лишь половина жизни, в другой же половине, над землей, - и не в утробах железных рыб, а на собственных крыльях - вам отказано. Когда, замерев на земле и подняв головы, глядите вы нам вослед, что видите вы в нашем полете? Ничего, кроме взмаха крыльев. Но нет, не одни холода поднимают нас в небо и гонят далеко к теплу и не одно весеннее солнце и новая пища возвращают нас на старые гнездовья. Нет, и солнце, и земля готовят тепло и новую пищу только к нашему прилету: вот в чем правда. И не звезды, не метки внизу, на земле, указывают нам верный путь. Ведет нас свет Белых Ключей, вам, людям, недоступный. Он, свет Белых Ключей, заставляет наши сердца биться в один удар и подниматься на крыло силой единого строя. Вам, людям, чуждо это осеннее томление и счастье великого Пути. Когда наступает месяц Долга, у разных птиц он - свой, мы начинаем томиться внутренним огнем, и радостная тоска собирает нас в один, бьющийся неодолимой силой, готовый взвиться до самого солнца вихрь. Мы ждем тайного дня. Он придет - и с первым лучом солнца от земли, от каждого гнезда потянутся ввысь струи света, свиваясь на верхних ветрах в Белый Ключ, в тропу, уводящую нас от дома к месту зимовья. Сама земля призывает нас подняться в небеса. Два месяца в году весь небосвод мерцает и переливается радужным сплетением Белых Ключей, указующих Стаям исполнение Долга и Верности. Два месяца в году биение наших сердец и крыльев так же необходимы земле, как биение наших сердец нашей собственной жизни. Мы, птицы, - малые капли великого океана бытия, но в наших перелетах кроется тайная животворная сила земли. Без перелетов замолкнут на ней живые голоса и не станут прорастать семена. И вот, чтобы не перестала земля родить живое, чтобы красота не перестала быть красотой и, быть может, само Солнце не перестало светить, в День Перелета должны мы подняться на крыло и, следуя по Белому Ключу, любой ценой достичь другого конца светлой тропы…В дальнем краю, за страной Крылатых Гор, в долине есть озеро. На его берега привел нас в ту осень Белый Ключ. Мы провели положенный срок на южной воде, слишком пахучей и слишком сладкой, чтобы ею можно было радостно утолить жажду, особенно после долгой дороги. Мы дождались месяца Верности и стали собираться в обратный путь… Уже захватывал сердце огненный трепет, уже вздрагивали по ночам крылья, наливаясь перелетной силой. Но дни проходили за днями, а Белый Ключ все не появлялся. И вот однажды утром у нас на глазах с соседних озер поднялись две Стаи. Первую мы невольно проводили глазами, даже не ответив на клич прощания, и, лишь когда скрылась она из виду, тогда вдруг охватило нас смятение: нет, не готовились еще соседи к перелету, делая пробные круги, но уже уходили в Путь по своему Белому Ключу. В страхе замерли мы, пристально, до боли вглядываясь в небо: мы не видели Белого Ключа, что увел Стаю Весельчака, так звали Вожака соседей. Часом позже поднялась на крыло другая Стая… И вновь Белый Ключ остался незрим для наших глаз. Наш Вожак - в ту пору им был Остроклюв - крикнул, когда Стая пролетала над озером: - Где ваш Белый Ключ? Мы не видим его! Вожак улетавших, казалось, не понял Остроклюва, он был удивлен другим событием, и сам ответил вопросом: - Почему медлите? Ваш Белый Ключ поднялся первым среди озер! Известие так поразило нас, что даже лишило сил поддаться панике. Мы сбились в растерянную толпу у берега и лишь испуганно озирались по сторонам, с трудом осознавая, что ужаснее беды, случившейся с нами, не найдешь ни в небесах, ни на земле. Мы ослепли! Мы не видим Белые Ключи! Но страх потерять дорогу домой - не самый великий страх: мы добрались бы, пристроившись к собратьям. Мы испугались больше смерти иного: наш Белый Ключ останется пустым, он не будет согрет нашим дыханием… И померкнет свет дня… и реки остановятся, и не распустятся цветы на земле… если не будет исполнена Верность Стаи - перелет по небесной тропе. Случается, гибнут Стаи в ураганах, холодах и над вашими ружьями - и не меркнет свет: земля крепка всеми летящими над ней птицами. И даже гибнущие Стаи на одну лишь крупицу, но все же исполняют Долг или сохраняют Верность, ибо одного лишь вдохновения взлета на Белый Ключ уже достаточно, чтобы потекла по нему через небеса живительная сила светоносной крови. Но Стая, что не поднялась на Белый Ключ, подобна Изгоям, ослепленным силой больших городов и забывшим о перелетах: она несет земле боль, губит леса и воду, хотя и не вашей силой холодного разума, но черной силой ослепленного сердца. Нашей Стае не было больше места на земле. Кто предал ее страшному проклятию? - Вода, - сказал Остроклюв. - Мы были ротозеями. Вода стала другой, и мы не ушли в тот же день. Нас погубила беспечность. Это была правда. В месяц Долга Белый Ключ привел нас на чистую воду. Но вскоре вы, люди, построили на дальнем берегу новое мертвое гнездовье, пустившее в небо темные дымы, а в воды озера - тихую отраву. Она ослепила нас. Страх и отчаяние охватили Стаю. Но в тот миг, когда мы уже потеряли всякую надежду, послышался голос Слепого. Среди нас он был самым молчаливым. От рождения он не видел света и поднимался в небо в середине Стаи. Однако мы оставляли ему лучшую пищу, и сам Вожак чтил его: он во сто крат лучше остальных чуял опасность, особенно вас, людей: по слуху - шепот и дыхание, а по запаху - ваш пот, табачный дым и масляный дух ружей. Слепой говорил тихо, и не было в его голосе уверенности. Он боялся, что ему не поверят… Он поведал нам, что всю жизнь узнавал Белые Ключи по запаху, подобному тонкому аромату молодой сосновой смолы, и всю жизнь это скрывал, заметив, что остальным, зрячим, это чувство неведомо. Остроклюв первым прозрел наше спасение и радостно взмахнул крыльями: - Отдаю тебе зов Вожака! - воскликнул он. - Слепой! Поднимай Стаю немедля, пока Белый Ключ не закрылся. У нас не осталось времени раздумывать и тратить силы на пробные круги. Слепой, нежданно став Вожаком, несколько мгновений растерянно шевелил крыльями и кружился по воде. Но Остроклюв подбодрил его: - Смелее, Слепой Вожак! Веди Стаю по запаху. В небе о дерево не ударишься. Собравшись с духом, новый Вожак тронулся вперед по прямой, забил крыльями, вода отпустила его, последние брызги, мерцая, разлетелись в стороны… И он устремился ввысь. За ним, спешно выстроившись в крыло, взмыла в воздух вся Стая. Странный это был перелет. Мы не видели перед собой протянувшейся вдаль светлой тропы, и казалось нам порой, что новый Вожак и есть среди нас единственный зрячий, а мы, остальные, с покрытыми мраком глазами летим за ним следом в неведомую бездну. Крылья Слепого Вожака бились с ровным и спокойным свистом. Мы с тревогой вслушивались едва ли не в каждый их взмах: что, если Слепой устанет лететь Ведущим… Сбейся он хоть на миг с Белого Ключа - и мы пропали. Остроклюв, летевший по правое крыло от Вожака, порой окликал его, подбадривая. И мы слышали от него в ответ неизменное: - Свет на крыле! - И голос его не терял силы и бодрости. Какой свет видел он, слепой? Миновал день, а следом - ночь. Навстречу потянул хлесткий, порывистый ветер, и тогда Остроклюв и Прыгун вытянулись впереди Слепого на два взмаха и прикрыли его. Белый Ключ тек точно на север, не опускаясь и не дыбясь волнами, и двое Ведущих, следя за Вожаком, почти на сбивались с его лета. Ни о какой передышке нам нельзя было и подумать… Внизу проплыла страна Крылатых Гор, мерцая голубыми и прозрачными, как лед, вершинами. По ночам мерцали во тьме над нами снега далеких небесных вершин, и, осыпаясь с них, крохотные льдинки, никогда не долетавшие до земли, касались наших крыльев и тихо звенели, ломаясь и сверкая радужными искрами. Потом на востоке, по правое крыло, растекались кольцами по краю земли огненные родники, поднималось Солнце, следуя по своему Белому Ключу, и, перелетев через вершину Горы Мира, опускалось вниз, блистая ослепительно золотыми перьями. Так миновали еще одна ночь и еще один день. На исходе третьего заката мы услышали впереди гул: крохотная вдали, как черная дробинка, навстречу Стае неслась железная рыба. В небесах в пору перелетов нет опасности страшнее ваших железных рыб. Они губят Стаи и силой своего утробного огня разрывают течение Белых Ключей, и потому, летя над землей, железные рыбы ранят саму землю, отравляют ее кровь губительнее, чем мертвые гнездовья. С ревом четырех огромных глоток на крыльях железная рыба стремительно приближалась. Настал роковой миг, когда мы поняли, что она не минует стороной: ее крыло перекрывало наш Путь. Уступить ей дорогу означало потерять Белый Ключ! Крылья еще сами собой несли нас вслед за Слепым, но страх уже гнал наши души прочь, и казалось, что они, словно птицы, поднятые с гнезд внезапным выстрелом, суматошно и бесцельно хлопают крыльями где-то далеко в стороне. - Слепой! - крикнул Остроклюв. - Она летит прямо на нас! Сворачивай влево! Делать нечего, будем добираться на ощупь… Иначе - гибель. - Свет на моих крыльях! - вновь ответил Слепой своим загадочным заклинанием, и в голосе его не послышалось ни единой ноты страха. - Я отдаю зов тому, кто увидит его. Свет поведет вас по Белому Ключу. Улетайте в сторону и следите за мной… Остроклюв, уводи Стаю! Твердый голос Слепого вдруг успокоил наши сердца. Остроклюв повел нас в сторону и вверх, и спустя несколько мгновений мы увидели этот неравный поединок. Мы видели в бескрайнем небе над бескрайней землей маленькую слепую птицу, не уступившую ни взмаха на своей дороге огромной, как скала, ревущей огненными пастями железной рыбе. Уже не страх, а горечь перехватывала дыхание. Мы видели, как одна из огненных пастей поглотила Слепого, и позади нее вылетел стремительный фонтан пылающих перьев. Мерцая и вспыхивая, они летели вперед по Белому Ключу. Они должны были гаснуть, но казалось, не гасли… И чудилось: эти легкие искорки вытягиваются вдаль светлыми струями и далеко, у горизонта, свиваются с тающим сиянием северного края заката. - Я вижу! - вскрикнул я невольно, не сдержавшись. - Я вижу Белый Ключ! Я сам испугался своих слов… - Ты - Вожак! - услышал я крик Остроклюва. - Веди Стаю! И так повел я птиц по следу тех призрачных огней, страшась, что мерещатся мне они от отчаяния. Но пылающие перья Слепого, чудясь ли, вправду ли не погаснув, привели Стаю на родные гнездовья. Родная вода очистила наши глаза: спустя лето, в новый месяц Долга, мы, ликуя, увидели Белый Ключ Стаи, но отныне мне, Вожаку, и всем моим птицам Белый Ключ видится тропой, выстланной из пылающих перьев Слепого. Завтра - последний день месяца Верности, День Слепого Вожака. Этот день придет в миг, когда первый луч Солнца, подобный огненному перу, пронзит небо от края и до края. Завтра Солнце озарит землю в честь Слепого Вожака, никогда не видевшего его золотого света.