Химават - Николай Рерих

На песке вокруг корней запечатлелись самые разнообразные следы. Рядом с широким волчьим следом отпечатались тоненькие копытца дзерена — местной антилопы. Тут же прошел и конь, а рядом с ним осталась тяжелая поступь быка. Наследили разные птицы. Очевидно, все местное население приходило под радушную листву великана. Особенно напомнил нам вяз-карагач раскидистые баньяновые деревья Индии. Каким местом благословенного схода служили такие деревья! Сколько путников под ними получало отдохновения и телесные, и духовные! Сколько священных повествований запечатлевалось под ветвями баньяна! И вот одинокий гигант карагач в монгольской пустыне живо перенес нас под сень баньяна. Мощные ветви карагача напомнили нам и о других могучих восхождениях Индии. Какая радость помыслить об Индии!

Подумалось о светлом гиганте Индии, о Шри Рамакришне. Около этого славного имени столько самых почтительных определений. И Шри, и Бхагаван, и Парамаханса — словом, все, чем народный глас хотел бы оказать свое почтение и уважение. Иногда народ присваивает наиболее почетное имя. Наконец, поверх наипочетнейших, остается одно имя, распространившееся по всему миру — Рамакришна. Имя личное уже обратилось в целое всенародное, всемирное понятие. Кто же не слыхал этого благословенного имени? К нему так идет слово о благе и щедрости. Кроме самых черствых сердец, какое же человеческое сознание будет противоборствовать благу?

Вспоминаем, как вырастало в разных странах познание светлого учения Рамакришны. Вне злобных пререканий, вне взаимоущемлений, слова о благе, близкие каждому человеческому сердцу, широко распространялись, как могучие баньяновые ветви. На путях человеческих исканий как маяки вставали эти зовы о добротворчестве. Мы знаем и не раз слышали, как “случайно” искренние и ищущие находили книги учения Рамакришны. Мы сами замечательно нашли эту книгу.

Сотни тысяч, до миллиона людей сходится вместе в памятный день Благословенного Бхагавана. Сходятся в благожелании, поистине добровольно и обновляются добрыми воспоминаниями и устремлениями. Это замечательное выражение гласа народа. Это народный суд, народное почитание, которое нельзя понудить и заставить. Как лампады засветляются одна от другой — и неистощим огонь, так и такое народное почитание не меркнет и светит через все дни современных мировых смятений.

А ведь много смятений сейчас. Казалось бы, смущен и отвлечен дух народный от основ духовных. Справедливо часто слышится плач о потрясении основ. Но этот миллион сошедшегося народа разве не является живым доказательством того, что поверх смущений дня сегодняшнего живет неиссякаемая духовность и устремление ко благу. Мы оптимисты, и благожелательность преодолевает все препятствия.

В жаркий и душный день, не убоясь расстояний, сходятся путники почтить память Рамакришны. Разве это не замечательно? Не формальная обязанность сводит воедино всех этих разнообразных путников. Чистосердечное благое устремление повелительно приводит их к местам, запечатленным именем Рамакришны. Ведь это для наших дней так необычайно ценно. Необычайно, что среди тяжких трудов, среди сомнений, среди поникновений люди все-таки могут вспыхивать огнем светлым. Сердце их зовет сойтись вместе. Не толкаться, не буйствовать, не разрушать, но слиться единой мыслью о благе.

Великую силу имеет объединенная благая мысль. Как же должно ценить человечество те светлые явления, которые являются побудителями этих объединительных, мощных и созидательных мыслей? Мысль о благе будет прежде всего творяща. Благо не разрушает — оно созидает. Словами блага выясняются те вечные основы, которые заповеданы человечеству на всех лучших скрижалях. Призыв Благословенного Бхагавана к творящему благу навсегда останется великим духовным наследием человечества.

В дни потемок особенно драгоценен свет. Пусть вечно охранится Свет! В своих притчах о благе Рамакришна никогда никого не умалил. И не только в учении, в притчах, но и в самих деяниях своих Рамакришна никогда не допустил умаления. Вспомним его отношение ко всем религиям. Ведь такие понимания тронут самое окаменелое сердце. Широко чувствовавший Бхагаван, конечно, обладал многими чувствознаниями. Дар исцеления он, в свою очередь, отдавал широко. Он ничего не оставил под спудом. Он исчерпывал свои силы в благословенных отдачах. И болезнь его — конечно, через эту отдачу духовной энергии для излечения людей. Но и в них, этих несчетных благородных отдаваниях, Рамакришна явил нам меру свою.

В разных частях света почитается имя Рамакришны, почитается и Свами Вивекананда, который явил лик истинного ученика. Имена Рамакришны и Вивекананды, прославленной когорты их последователей, тоже останутся на самых замечательных страницах истории духовной культуры Индии. Не только так свойственная Индии глубина мышления, но именно всенародно проявленное свидетельство Гуру и челы — ведь это должно так многим напомнить о чем-то очень основном. Проходят века, сменяется качество цивилизации и культуры, но Учитель и ученики останутся в том же благом соотношении, которое издавна было преподано в Индии. Много веков тому назад были записаны слова мудрости. Но сколько же тысячелетий до этого они жили в устной передаче. И как ни странно сказать — в передаче, может быть более сохраненной, нежели даже иероглифы свитков. Умение сохранить точность тоже истекает из окрепшего сознания о совершенствовании в применении чудесных камней прошлого для нового светлого будущего.

Не только неувядаемая ценность учения о благе, сказанного Рамакришною, но именно нужность этого слова и для современности является несомненной. В то время, когда духовность, как таковая, начинает очень часто вытравляться неправильно понятыми формулами, тогда светлое созидательное утверждение особенно драгоценно. Стоит лишь справиться о цифрах изданий миссий Рамакришны. Стоит лишь вспомнить все то огромное количество городов, в которых люди собираются вокруг этого зова о благе. Цифры эти не нуждаются ни в каком преувеличении. Нет неестественной нервности или преднамеренности в происходящих тихих и мысленно углубленных собраниях. Ведь это тоже одно из ближайших свидетельств истинной строительности. Все глубоко осознаваемое не в шуме и в смятении творится, но нарастает планомерно, в высшей соизмеримости.

Мысли о благе, так щедро преподанные Рамакришною, должны пробуждать и благую сторону сердец человеческих; Ведь Рамакришна не отрицатель и не нарушитель. Он строитель во благе, и почитатели его должны открыть в тайниках своих истинное добротворчество. Деятельно это добротворчество. Естественно претворяется оно в творчество на всех добрых путях. Собираясь к памятному дню Рамакришны, люди не боятся пыли дорожной, не устрашаются зноя, изнуряющего лишь тех, кто не проникся стремлением ко благу, к великому служению человечеству. Служение человечеству — велик этот завет Рамакришны.

Чтим Учителя!

Я вспоминаю маленького индуса, познавшего Учителя. Мы спросили его: “Неужели солнце потемнеет для тебя, если увидишь его без Учителя?”

Мальчик улыбнулся: “Солнце останется солнцем, но при Учителе мне будет светить двенадцать солнц!”

Солнце мудрости Индии будет светить, ибо на берегу сидит мальчик, знающий Учителя.

Толстой и Тагор

“Непременно вы должны побывать у Толстого”, — гремел маститый В. В. Стасов, директор Славянского отдела Санкт-Петербургской Публичной библиотеки. Разговор происходил во время моего визита к нему после окончания Академии художеств, в 1897 году.

“Что мне все ваши академические дипломы и отличия. Вот пусть сам великий писатель земли русской произведет вас в художники. Вот это будет признание. Да и “Гонца” вашего никто не оценит, как Толстой. Он-то сразу поймет, с какой такой вестью спешит ваш “Гонец”. Нечего откладывать, через два дня мы с Римским-Корсаковым едем в Москву. Айда с нами! Еще и Илья (скульптор Гинцбург) едет. Непременно, непременно едем”.

И вот мы в купе вагона. Стасов, а ему уже семьдесят лет, улегся на верхней полке и уверяет, что иначе он спать не может. Длинная белая борода свешивается вниз. Идет длиннейший спор с Римским-Корсаковым о его опере. Реалисту Стасову не вся поэтическая эпика “Китеж града” по сердцу.

“Вот погодите, сведу я вас с Толстым, поспорить. Он уверяет, что музыку не понимает, а сам плачет от нее”, — грозит Стасов Римскому-Корсакову.

Именно в это время много говорилось о толстовских “Что есть искусство?” и “Моя вера”. Рассказывались, как и полагается около великого человека, всевозможные небылицы о Толстом и его жизни. Любителям осуждения и сплетен предоставлялось широкое поле для вымыслов. Не могли понять, каким образом граф Толстой может пахать или шить сапоги. Распространялись нелепые слухи о так называемом безбожии Толстого. Но клеветники замалчивали то, что безбожник никогда не смог бы написать прекрасную притчу о трех отшельниках.