Мужчины любят грешниц - Инна Бачинская

Хватит! Пустая бутылка, грохоча, откатилась к стене, лицо горело, веки жгло, ком стоял в горле. И, как результат умствований, мысль о том, что если он сделал один шаг, то сделает и другой. Нужно подождать. Нужно просто подождать…

И еще одна мысль – это же Лиска, черт возьми! Моя Лиска, моя девочка, единственная, та, что до сих пор со мной, оплаканная, незабытая, еще заметен след, еще руки помнят, а я сижу и тупо вычисляю, кому выгодно…

Да плевать мне, кому выгодно!

…Зеркало было старинное, потускневшее и слегка искажало предметы, окружая их светлым ореолом. Оно называлось венецианским, насчитывало около трехсот лет от роду и было забрано в затейливую тяжелую золоченую раму.

Женщина внимательно рассматривала себя, легко прикасалась кисточкой к векам, щекам, губам. Отводила прядки темных волос, поправляла высокий ворот блузки. Она попыталась улыбнуться – улыбка напоминала оскал. Широкие брови, неприветливые глаза, сжатый в нитку рот, челюсти, словно сведенные судорогой… Хороша! Такую обойдешь десятой дорогой, а старухи еще и перекрестятся вслед. Тусклые камешки в ушах и на пальцах. Так себе на вид, но знаток мигом признает подлинность и определит цену.

Она все смотрела и смотрела на себя, узнавая и не узнавая…

Потом потянулась за мобильным телефоном, лежавшим на столике. Подержала в руке, задумавшись, и стала медленно набирать номер. Человек на том конце ответил не сразу, голос хриплый, похоже, только что проснулся.

– Да, – сказал он и откашлялся. – Слушаю. Кто?

…Вот и следующий шаг, подумал я вяло. Что и требовалось доказать. Квод эрат демонстрантум[1]. Женщина. Голос незнакомый, низкий, фразы с затянутыми паузами, как будто она не уверена, что поступает правильно.

– Я вас слушаю. Да, я. Кто вы?

– Меня зовут Ольга. Мы незнакомы. Мне необходимо встретиться с вами…

– Зачем?

– Чтобы поговорить об одном человеке…

– О каком человеке? О… ней?

– Да. О ней. – Похоже, она не удивилась.

– Это вы прислали компакт?

– Компакт? Нет. Я ничего вам не посылала.

– Чего вы хотите?

– Поговорить.

– Почему только сейчас?

– Меня здесь не было. Я живу в другой стране. Раньше не могла. – Женщина говорит медленно, выбирая и обдумывая слова.

– Вы знакомая… Алисы? – Имя далось мне с трудом.

– Да, мы были знакомы. – Она просто повторяет мои слова.

– Хорошо. Когда и где.

Она называет место – кафе-бар «Тутси». В пять. Сегодня…

Пусть мертвые хоронят своих мертвецов. Пусть мертвые хоронят…

Я стоял под холодным душем, пока меня не затрясло.

…Она уже была там. Сидела за столиком в углу. В черной шляпе с черными цветами. В черном платье с высоким воротом. Нездешняя, потусторонняя, страшно худая и бледная. Людей почти нет – рано еще, полумрак, пустые столики. Я, ни минуты не колеблясь, подошел, поздоровался. Она указала рукой на свободный стул напротив. Я сел, уставился выжидательно. Она не отводила глаз, молча вглядывалась, словно пробовала на вкус. Сквозь тонкую ажурную ткань черных перчаток посверкивали кольца.

– Что вы хотите мне сказать?

– Я хорошо знала Алису…

– Вы ее родственница? Она не упоминала о вас.

– Очень дальняя… – Женщина пожала плечами. – Я недавно узнала о том, что случилось…

Недавно! Я не спрашиваю, от кого она узнала. Не суть. Суть в другом – чего она хочет. У меня странное чувство, что я присутствую на спектакле. Женщина в шляпе и кольцах неуместна здесь, чужда, она – актриса, играющая неизвестную мне роль. Мелькает мысль, что я схожу с ума, что у меня мания преследования, что она лишь чудится мне, а протяни я руку – там одна пустота. Словно в ответ на мои мысли руку протягивает женщина – берет стакан и пьет воду. Я слышу, как она натужно глотает. Настоящая, живая…

После короткого молчания она говорит:

– Алиса не могла покончить с собой.

– Откуда вы знаете?

– Знаю. Это убийство.

– Ольга, кажется… – Я с трудом вспоминаю ее имя. – Что вы можете об этом знать? Вас здесь не было! Кому нужно… – Я затыкаюсь, не в силах выговорить страшное слово.

– Алису убили. – В отличие от меня, она не боится этого слова. – Вы же знаете, она не могла уйти сама… Вы знаете!

– Ничего я не знаю! – Я чувствую, как нарастает во мне раздражение. – Я и вас не знаю. Кто вы? Что вам нужно? Откуда вы взялись?

– Алиса была светлым человеком, – говорит Ольга. – Такие, как она, живут радуясь и приносят радость.

Я поднимаюсь – с меня хватит. Кликуша, ведьма…

– Сядьте! – От ее тона мороз идет по коже.

Я послушно опускаюсь в кресло.

– Ее убили. Тот, кто убил, жив и здоров. Вы знаете убийцу.

– А вы?

– Я? – Она, похоже, растерялась. – Я не уверена… – Ольга трет рукой лоб. Сквозь кружево перчаток метнулись блики от камней.

– Я советую вам увидеться со следователем и рассказать про убийцу.

– Вы напрасно мне не верите, – говорит она.

– Чего вы хотите?

– Возмездия!

Высокопарно, пафосно, с надрывом. Возмездия, отмщения, мести, расплаты. Сумасшедшая.

– Кому возмещать?

– Убийце.

– Кто убийца?

Мы общаемся короткими рублеными, неживыми фразами.

– Нужно его найти. Нельзя оставлять… зло ненаказанным. Может повториться.

– Хорошо, я подумаю, – смиряюсь я. – Если у меня будут вопросы, я позвоню. С вашего позволения, – добавляю я и ухожу, чувствуя, что она смотрит мне вслед.

Мне показалось, что она прошелестела в спину:

– Не бойтесь…

На улице я вдыхаю полной грудью холодный воздух, пахнущий тлением и гниющими листьями. Осень. Толпа обтекает меня, машины зажигают фары, наступают ранние сумерки. Ненормальная старуха. Хотя она вовсе не старуха. Но что-то в ней есть… потустороннее. Я непроизвольно ежусь, сквознячок бежит вдоль хребта.

Спустя полчаса я уже жалею, что не выспросил, не присмотрелся, не узнал больше. Что-то ведь она знает! Инерция мышления, отсутствие реакции – старость, не иначе. Замедляю шаг, останавливаюсь, собираясь повернуть назад, но тут мне приходит в голову, что вряд ли она еще там…

Почему она сказала «не бойтесь»? Что значит «не бойтесь»? Кого? Убийцы? Или… Или… Правды! – осеняет меня. «Не бойтесь правды!» Но почему? Почему я должен бояться правды? Чем может угрожать мне правда? Разрушением! Истина всегда разрушает привычный уютный мирок, она жестока, деятельна, бескомпромиссна. И равнодушна. Нужна ли истина? Пережито, забыто, ворошить ни к чему…

Неужели я боюсь?

Оставьте меня в покое, слышите, вы все! Ничего уже не изменишь! Зло… Ходит рядом, с глазами, с ногами-руками, все знает, забегает на огонек, сочувствует, шлет виртуальные открытки к праздникам… Таит правду, крепко зажав ее в кулаке. Смотрит в глаза, улыбается, помня и зная, что в кулаке. И радуется? Или боится? Или забыло? Зло, забывшее о своем злодействе…

Наверное, я схожу с ума. Уехать бы… к черту! И никогда не возвращаться.

А ведь молчание – разновидность предательства. Я сделаю вид, что ничего не было… ни кино, ни сумасшедшей Ольги… Какая разница? Лиска, прости меня! И буду и впредь жить-поживать да добра наживать. Что же происходит со мной? Ольга предлагает мне поискать ответ, ведь проклятое «почему» как крыса выедает мне нутро… Прости меня, моя любовь. Я действительно боюсь. Не убийцы, которого не было. Я боюсь узнать правду, которая причинит мне боль, я боюсь узнать о твоей… измене – ты, такая честная и по-детски прямая, не смогла выбрать… и ушла насовсем. Глупая, нужно было рассказать мне все, мы нашли бы выход!

Я поймал несколько удивленных взглядов – кажется, я разговаривал вслух.

Пусть мертвые хоронят своих мертвецов… так, кажется?

Через пару кварталов у кинотеатра на меня налетает незнакомая девушка, ударяется лицом в грудь, вскрикивает. Я отшатнулся – мне на миг показалось, что это Лиска! Я смотрю на нее в упор.

– Артем Юрьевич! – лепечет барышня. – Артем Юрьевич, извините, пожалуйста!

Она хватает меня за рукав, напуганная моим странным видом. И я прихожу в себя. Передо мной воспитательница детского садика, как ее?.. Я пытаюсь улыбнуться и спрашиваю:

– Куда это вы так мчитесь?

– Домой, – говорит девица, скромно опуская глаза. – У мамы день рождения. У нас гости.

– А где же цветы?

– Я сейчас куплю. А вы… гуляете?

Погода как раз для прогулок – начинается вполне осенний, беспросветный и нудный дождь, мигом заставляя прохожих поддать скорости и раскрыть зонты. Такой дождь – находка для ведущих здоровый образ жизни, так как закаляет не только тело, но и волю.

– Гуляю, – соглашаюсь я, разглядывая девушку. Как же ее зовут?

– Я Аня, – говорит она тихо. Чуткая – поняла, что я забыл ее имя.

– Конечно, Анечка. Я помню, – вру и не краснею. – Вон цветы!

Я увлекаю ее за руку к цветочному магазину, выбираю самый большой букет – что-то шуршащее и пестрое, расплачиваюсь и вручаю ей, несмотря на протесты. Неловкая пауза. Я не спешу прощаться – похоже, мне страшно остаться наедине с безрадостными мыслями. Прохожие обтекают нас. Мы все стоим. У бровки тормозит машина. Казимир опускает окно, кричит: