Котенок Господа Бога. Рождественские истории (сборник) - Людмила Петрушевская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Семен, – неожиданно для себя пискнул он и затем от души отхаркался.
– Сеня, вот поешьте. Я напекла пирожков. И есть шоколад. Вы, наверное, стоите тут до утра? Как же не повезло вам! В новогоднюю ночь!
– А, – махнул рукой мент, который, видимо, уже давно перебирал в уме все несправедливости, учиненные над ним начальством.
– Поешьте, а то мы хотим передать тут кое-какую еду сыну, он тоже с утра не ел.
– Да не положено, – отвечал хмурый Семен.
– Вам пирожка же можно? – не отставала мамаша арестанта.
– Не, – и мент даже отвернулся, чтобы не видеть пухлый прозрачный пакет, который Ванина мама поднесла повыше и приоткрыла.
По казенному помещению поплыл сдобный запах.
– Ну нельзя так нельзя, – согласилась Ванина мама и во мгновение ока накрыла на стол. Горка пирожков на пакете, литровая банка салата оливье, нарезанная сырокопченая колбаса, ломтики сыра, свежий батон… А также вафельный торт и кулек шоколадных конфет. Потом она выложила пластиковую посуду.
Семья Варвары и Ванина родня приступили к делу. Полинка, Маруся и Вероника налегли на конфеты, Санёк же сидел давился пирожком, который мать сунула ему в приоткрытый рот, пока он рисовал домик и елку.
– Ешьте, ешьте, ребята, – сказала мама Вани. – Празднуем Новый год.
Правда, в ее глазах, как непролитая слеза, стоял вопрос, чьи это дети (Ванины?) и куда влип Иван, если они не его.
Она не отрываясь смотрела на пирующих. Иван-то тоже у нее был белесый.
– Пить хочу, – с полными щеками произнес Саня.
Он сидел, кудрявый ангел, и смотрел своими синими глазами умоляюще (ресницы до бровей).
– Ффё, мы ефть не хотим, блин, – произнесла младшая своим перепачканным ртом. Перед ней лежало три фантика.
Мама Ивана обратилась к менту:
– Сеня, дорогой, где у вас тут вода? Я забыла бутылку. Дети вон пить просят, бедные, измучились уже.
Она почти плакала.
Вопрос с отцовством был почти решен, судя по ее растроганному виду.
– Да! – угрожающе, с пирожком за щекой, прорычала Ванина юная сестра. – Нарушение прав человека! Мучить маленьких детей, блин, вообще! Страсбургский суд!
Тут выступила Варвара:
– Да я в ларек сбегаю, принесу. Нечего у них просить. Видать же птицу по полету.
В ней тоже пробудилось гражданское самосознание.
Мамаша Ивана, прирожденный миротворец, подняла руку, призывая к спокойствию.
– Вам принести что-нибудь, Сенечка?
Неожиданно мирно дежурный ответил:
– А че ходить, че приносить, вон он автомат у нас, кофе, какао, шоколад…
И он показал в угол за собой.
– А можно за барьер?
– А че, можно.
Мама Вани посмотрела на мужа, тот демонстративно свободно прошел за барьер и стал там, язвительно улыбаясь, рыться в бумажнике (вылитая Новодворская).
– А вам чего-нибудь мы можем налить? – не отставала мамаша.
И Семен вдруг встрепенулся, кивнул и сказал:
– Мне сладкого чаю с лимоном.
И пошел заключительный акт новогоднего пира, после чего Варвара убрала со стола, а дети стали бегать повсюду, временами тыкаясь в барьер и сквозь балясины разглядывая кобуру. Семен не реагировал.
Тут произошло неожиданное: за барьером, в глубине, открылась дверь, и давешние преступники, двое мужчин и женщина (может быть, только что зарезавшие человека), свободно проследовали через предбанник и вышли на волю.
– Эт-то что же выходит, – сказала, улыбаясь, сестра Ивана и поправила очки, – преступников выпустили, а честных людей держат в тюрьме? Борцов за права человека? Без права на передачи? Без воды? Там же больные люди!
– Да, – подхватил ее отец, – я должен переговорить с руководством. Мы имеем право! Где начальник отделения?
– Вон дверь, на второй этаж, – неожиданно ответил Семен и отодвинулся.
Ванин отец тронулся за барьер и исчез.
Все молча ждали.
Минут через пять из внутренней двери вышел полный немолодой мент в фуражке – по виду начальник.
Увидев народ за барьером, он вскипел:
– Это что такое! Немедленно покинуть помещение! Кто пустил детей? Запрещено! Сейчас же!
– Как вас зовут, здравствуйте, – вдруг сказала мама Ивана.
– Семен, – сбился с тона начальник.
Тут все засмеялись, глядя на нового Семена, даже маленькие девки специально ядовито начали хихикать.
Дети улавливают общую атмосферу очень быстро.
– Сеня, с Новым годом, – воскликнула дерзкая акселератка, сверкнув очками. – С новым счастьем!
Тот вытащил из кармана брюк мобильник, посмотрел в него и вдруг исчез.
Через небольшое время от начальства вернулся отец семейства и с порога провозгласил:
– Фамилия начальника там Акулов! А заместитель Глотов!
Женский пол заржал.
Дежурный переступил с ноги на ногу и поправил кобуру.
Отец продолжал:
– У него сидел еще один, весь затянутый в черную кожу. И говорит мне: «За каким же, блин, хреном ваш сын лезет на митинги?» А я ему: «А за каким, блин, хреном вы служите в милиции?» Он так: «По призванию!» А я ему: «Ну!»
– И скоро их выпустят? – спросила мамаша.
– Сказал, по мере оформления протокола. Не справляются они с задержанными. Много им привезли с площади. И чего было столько к нам напихивать, сказал он. На голову буквально. Те привезли и уехали. А нам всю ночь отдуваться.
– Бред какой-то, – уныло сказала Варвара.
Тем временем в предбанник стал набиваться народ – родственники арестованных и те участники митинга, кого не взяли. Некоторые имели на лицах следы рукоприкладства с кровоподтеками. Время от времени народ обращался к понурому Семену с требованием взять воду для заключенных, оттуда звонят, что хочется пить. Тот бубнил свое «не положено».
Варвара одела детей, взяла на плечи засыпающего Саню, и они пошли прогуляться. Их встретила холодная, с редкими снежинками, ночь. Варвара чувствовала, что сил уже не остается. Дети ныли. Но уйти почему-то было нельзя.
Вскоре ребята запросились в туалет, так и так пришлось вернуться, и Семен пропустил их за барьер.
Народу в отделение набилось много. Судя по тихим разговорам, там стояли уже опытные бойцы, многие прошли через аресты и мордобитие.
– Скоро их должны выпускать, – сказал один парнишка с троцкистской бородкой. – Причем протоколы все вообще какое-то фуфло. Зачем тут их заполняют, непонятно. Причем безграмотно, судя по всему. Судьям бумажки приходят, суды не принимают, отправляют обратно, чтобы оформили правильно. Отделения милиции просто завалены бумажками. Кто этим будет заниматься, у них что, своей работы нет? Тут убивают на улицах просто так, грабят, насилуют, квартиры обворовывают, а менты сидят, в протоколах путаются, потому что ОМОН хватает честных людей на улицах.
И вдруг в глубине открылась дверь, и вышла радостная женщина. Она подошла к барьеру, оперлась о него одной рукой, а другую подняла:
– Не слышу аплодисментов!
Ей радостно захлопали, а потом окружили с расспросами.
– Ой, да там одна девка в фуражке пришла, сидит, заполняет протоколы. Уже, видимо, отпраздновала, еле можаху. А нас в камере семнадцать. Не знаю, сколько в другой. Это надолго.
Тут Ванин отец, посовещавшись с женой и прихватив дочь, исчез.
И в полночь под крик Семена «не положено» по низкому потолку милицейского предбанника застучали пробки от шампанского. Вероника с отцом принесли бутылок, что называется, квантум сатис. Сколько смогли. И в пластиковые стаканчики полилась пенистая жидкость неизвестного происхождения… То есть известного, из киоска.
Иван появился на свет божий, другими словами, вышел на волю, вторым.
Он явно чувствовал себя неловко, что его так быстро выпустили (и отец тоже понимал свою вину, он, видимо, ввернул там, наверху, про трех малолетних малышей). Варвара подхватила детишек и вышла на воздух. За ней выбрались остальные. Все перецеловались с Варварой (кроме Ивана), распрощались. Мама Ивана зорко на это дело смотрела. А он взял у Варвары спящего Саню и посадил себе на плечи. Тут Иванова мамаша кивнула, глубоко вздохнула и уволокла семью в переулок.
Варваре и Ивану пришлось долго тащиться пешком до метро, они пробирались через грохочущую взрывами Москву (петарды и ракеты возносились по дворам, огнепоклонники и пироманы явно избегали орудовать на улице). И в конце концов семейка вышла на ярко освещенную Пушкинскую площадь,
Шел мокрый снежок.
Вверх по Тверской от Манежа валила присмиревшая пьяная толпа довольно-таки замерзших людей (поднятые плечи, опущенные подбородки, руки под мышками и в карманах). Причем шли они как-то порознь, не компаниями – создавалось такое впечатление, что в этом потоке брели преимущественно одиночки и что они справили Новый год где хотели – не сами по себе, по норам, а на людях, там они братались, наливали из припасенных бутылок соседям, все вместе и всласть кричали свое «ура», причем стоя в самом центре Москвы, в сердце России, у кремлевских стен, под звон курантов, плечом к плечу, в восторге.
