Если бы ты любила мечтать...(СИ) - "D_n_P"

— Нет… — замираешь ты, пока тебя двигают ближе к коленям, чтобы дотянуться до телефона.

Чонгук молчит, слышит ли вообще? Дышит тебе в шею, не глядя шарит рукой по столу.

— Нет… — говоришь громче.

Искусанные, болезненно натёртые губы болят. Бёдра под тобой сдвигаются к краю дивана, снова толкаются в тебя. Ты костенеешь от ужаса. Ширинка топорщится между твоих ног, трётся о джинсовый пах. Но теперь стыдно. И больно. Сейчас он найдёт телефон, и сердце твоё рассыпется окончательно.

— Нет! — отпихиваешься, сползаешь на негнущихся ногах. Пятишься, пытаясь одновременно и застегнуться, и пригладить волосы, и натянуть на лицо невозмутимую маску. Всклокоченный Чонгук встаёт следом за тобой. В руках у него трезвонящий телефон.

— Что «нет»? — спрашивает он, сумрачно разглядывая тебя. — Почему?

— Мне надо идти, — торопливо хватаешь сумку и игнорируешь пакет с логотипом. Не надо. Не хочешь. Пусть оставит себе.

— Подожди, давай поговорим! Останься… — произносит он, и губы у него тоже закусанные, болезненно-алые, рубашка перекошенная, выдернутая из-под пояса джинс. Твоих рук дело. Боже…

Ни за что не останешься. Ты чуть-чуть не попала под поезд с именем Чонгук. Тебя чуть не раскатали на диванчике в комнатушке караоке. И это дикий позор.

— Мне действительно надо идти. У меня… кошка заболела, — тараторишь, хватаешь куртку с вешалки и пулей вылетаешь в коридор.

Руки не попадают в рукава, но надо скрыть расхристанную рубашку. Подступающая истерика кроет вдоль и поперёк, ты с трудом запахиваешь полы куртки. И бежишь, бежишь на выход, как будто за тобой гонится дьявол.

Торопишься мимо дядьки на ресепшене и обмираешь про себя. Какая ты глупая — бессмысленно бежать. Ведь Чонгук никогда не рванёт за тобой следом. Но ты не рассуждаешь. Выскакиваешь в темноту ночного Хондэ, путаешься в толпе гуляющих — спрятаться в ней проще простого. Где-то в сумке дрожит телефон, настойчиво гудит по жёсткой ткани, и надо его найти, вызвать такси. Дом манит тишиной и одиночеством, Машки нет, ночует у каких-то корейских родственников. А ещё там есть подушка, в которой утонут горькие слезы. Но сейчас, сейчас, ещё пять минут. Ты останавливаешься посреди людей, обходящих тебя равнодушно, и прячешь дрожащие губы в темноту ладоней.

====== Ты больше не хочешь с ним встречаться... ======

В такси, спрятав слезы в темноту за окном заднего сидения, ты думаешь, что ночь покажется вечностью. Но, когда приезжаешь в пустой дом, замертво, не раздеваясь, валишься спать.

Зато утром, стоит открыть слипшиеся глаза — головная боль кувалдой херачит тебя по черепу и пускает под него рой зудящих пчёл. Во рту помойка, словно там кошки копошились, и ноль воспоминаний, с чего ты так ухайдокалась.

— Ах ты ж, итииху мать, — кряхтишь, пытаясь пошевелить затекшим телом. Новые оттенки боли искрят по рёбрам, где впивается перекрученный бюст. — Машка! Что вчера было?

Квартирка отвечает подозрительной тишиной.

Тело вялое и затёкшее. Ты, разохавшись, укладываешься поудобнее. Вчера что-то случилось, соображаешь ты сквозь головную боль. Но что? Густой туман милостиво прикрывает нечто ужасное — ты чувствуешь. И точно знаешь, что вспомнить надо, хоть и будет больно. Напрягаешь стухшие мозги. Историй из серии «не надо мучаться, не вспоминай» у тебя было раз-два и обчёлся. И каждая из них оставила след на душе. Поэтому ещё разок, поднатужившись, ныряешь мыслью в события вчерашнего вечера.

— А-а-а-а! Не может быть! — кричишь в ужасе, не обращая внимания на взорвавшуюся бомбу боли в голове. В натуре, зачем вспоминала, вчерашний вечер надо похоронить на задворках памяти. Волны позора опять накрывают тебя с головой, крутят в водовороте стыда. Слёзы готовы обжечь воспалённые веки.

Ведь как так-то? Ты же не такая. Разве давала понять, что тебя интересует секс без обязательств? С кем тебя спутали? Неужели намекала, что с тобой так можно? А может, и не надо никаких намёков, с содроганием понимаешь ты. Это ведь классика жанра — и Машка рассказывала, и слышала разговоры одногруппниц — погудеть в караоке, а потом пойти в ближайший лав-отель. Согласилась на первое, будь добра согласиться на второе. Только от Чонгука такого не ожидаешь. Хотя почему нет-то? Под личиной звезды живёт и дышит симпатичный молодой мужчина с потребностями и желаниями. Подумаешь, захотел приятно провести время. Но почему с тобой? Мало их, голодных до его тела корепоночек?

— Сама дура! — стучишь кулаками по постели, взвыв от собственной глупости. Догадка обжигает каждую нервную клетку. Всё до безобразия просто. Ты не полоумная фанатка, не варишься в этой среде. Никого не знаешь, не интересуешься темой кей-попа, да и не местная. И если бы не Маша, знать не знала бы никаких Чонгуков. И тот случай, когда ты помогла ему сбежать из кафе, ничего бы не изменил, помогла и помогла какому-то известному чувачку. Как два шара в бильярде, когда по одному попадает кий — столкнулись и разбежались.

Под лифчиком потеет от внезапной мысли.

— Интересно, — шипишь ты и хватаешься за многострадальную голову. — Если бы я согласилась на отель, его менеджер подсунул бы мне бумажулю о неразглашении размеров и подробностей? Как у знаменитостей всё происходит?

В свете новых мыслей вчерашнее событие кажется ещё грязнее. Тошно уже от собственной тупости, а не от похмелья. Не хочется ныть и крутить сопли на кулак, хочется просто орать в голосину от злости на саму себя. Что же ты такая доверчивая ДУРА! Пока влюблялась, насчёт тебя строили недалеко, до-ближайшей-кровати-идущие планы.

Будь ты какашкой, а не человеком, пошла бы сейчас, зарегистрировалась на этом фан-кафе и написала капслоком: «ЭЭЭЭЭЭЙЙЙ, ВАШ ЧОНГУК НА САМОМ ДЕЛЕ ТРАХАЕТСЯ. ДЁРЁТ ДЕВОК НА ДИВАНАХ В КАРАОКЕ. У НЕГО ЕСТЬ ЧЛЕН! ЗДОРОВЫЙ ТАКОЙ, ЖЁСТКИЙ, И ВАШ МИЛАШНЫЙ АЙДОЛ ЗНАЕТ, КАК С НИМ УПРАВЛЯТЬСЯ! А ВЫ, КАК ДУРЫ, УВУКАЕТЕСЬ НА ЕГО МАЛЫШАЧЬЮ УЛЫБКУ И КРУГЛЫЕ ГЛАЗКИ». И на им туда пруфы — фотку с каменистого берега и чёрной коленки в углу.

А ещё бы написала: «и целуется он, как Бог, и стонет, как в озвучке порно. Сажает на стальные бёдра и толкается ими в пах, держится за талию, будто тонет. И его грудь под ладонями ходит рвано и тяжело, когда он цепляет губы своими кроличьими зубами»…

Тебя ведёт, как пьяную, то ли от воспоминаний, то ли от остатка соджу в крови. Ноги сводит судорогой до самых пальчиков, а в ушах грохот распоясавшегося пульса. Чонгук невероятный, как не злись. Ярче сверхновой. Хвост кометы, который ты не собиралась ловить, но поймала и обожглась. А ещё он добрый. Заботливый. Щедрый. Смеётся, закатываясь, над каждой дурацкой шуткой и смотрит так, будто ты одна в его вселенной. Чонгук — чёртов идеал, и сам знает об этом. Только он совсем не знает тебя.

Куда ни плюнь, и в России тоже, секс — это что-то простое и незамысловатое. Хочешь — давай и не парься. Хотят — даёшь и снова не паришься. Откуда корейской знаменитости знать, что у попавшейся ему на пути русской девчонки с сексом другие отношения. Для тебя секс — нечто интимное, связывающее двоих влюбленных. Что ценят, как самый дорогой подарок. Что абсолютно бесценно, когда любишь…

Ты трёшь загоревшееся от вспоминаний лицо. Всё всплывает в памяти — как прижималась к парню, ёрзала на его коленях, дёргала мешающуюся рубашку и шептала дикие пошлости. Да-а-а, сама тоже хороша, как ни оправдывай себя, мол, пьяна и влюблена. Интимный, ценный подарок, ага. Если бы не звонок, кто знает, может, и до отеля не пришлось бы идти. Одарила бы Чонгука по полной, так сказать, не отходя от кассы. Сама бы разложила его на диванчике, впустила в себя и каталась, как на том самом жеребце.

— Матерь Божья, какое позорище! — ты брыкаешься, ногами взбивая одеяло и простыню, и встаёшь, забив на нездоровье. Шаркаешь в ванную, как девяностолетняя бабка.

Обжигающе горячая вода смывает похмелье и чужой запах. Упираешься в кафель рукой, второй ведёшь себя по груди, по талии, по мягкому животу. Как твоё тело вчера чувствовалось? Так же, как тебе сейчас? На груди можно бы и побольше, а на животе чуть-чуть бы подтянуть. Бёдра хочется чуть поуже, а попу немного покруглее. Ничего катастрофического, но жалкие «чуть-чуть» и «немного» травят и без того отвратительное настроение.