Корона скифа - Борис Климычев

Самойлиха добралась до болотца, зашла за кусты, оглянулась сто раз по сторонам, сняла сарафан, сняла и рубаху из простой льняной ткани и осталась в чем мать родила. Вошла в теплую воду, поеживаясь, вздыхая. Огромный живот, как чудовищная перина, колыхался перед глазами, когда смотрела вниз. А была ведь тростинкой! Что делают годы с людьми!

Вот они, кувшинки, с их особенным запахом, вот трава, вот ряска, которая голубеет в лунном свете.

И вдруг дикий крик Самойлихи потряс окрестность, такого крика эти места еще не слыхали сроду. Из тростников на Самойлиху глянул странными, похожими на подзорные трубки, глазами ужасный в своей непонятной реальности зверь, коркодил!

14. ВЗГЛЯД НИОТКУДА

Если бы кто-то взглянул с далекой звезды или какой-то планеты на землю, через некий увеличительный прибор, то увидел бы подобие приплюснутого колобка, окрашенного зеленым, бурым, серым. Леса казались бы травинками, дороги ниточками, города муравейниками. И было бы видно, что всюду там мечутся странные двуногие. У них круглые головки. Нечто вроде орешков, с жидковатым зерном и хрупкой скорлупкой.

Двуногие слизнячки эти спешат куда-то, слипаются друг с другом, тогда появляются у них крохотные новые слизнячочки.

Иногда некоторые особи вдруг замирают, перестают двигаться, и тогда другие слизнячки относят их в уединенное место, и прячут навсегда в серую поверхность.

Если на круглой голове слизняка имеется немного еле заметной из космоса шерстки, он её холит. И если на лице под малюсеньким выступом с двумя дырочками, имеются совершенно невидные из космоса, торчащие в стороны щетинки, слизняк страшно гордится этим, и щетинки эти подкрашивает, расправляет, поглаживает.

Странные существа постоянно уничтожают друг друга, но меньше их не делается, и они всё что-то жуют, жуют, сосут, жамкают. И всё это показалось бы из космоса смешным и жалким. Но смотрит ли кто-то? Или не смотрит, и не смотрел никогда? Мы этого не узнаем. Мы как раз и есть носители хрупких скорлупок, под которыми студнеобразная масса, похожая извивами на внутренность грецкого ореха, непонятно как хранит образы и мысли. Мы знаем много, и не знаем ничего. А это всё — и грандиозно, и мизерно одновременно.

Роман Станиславович Шершпинский удивил Томск своими необычайно пышными усами. Он имел французский прибор и турецкие мази для особенного ухода за ними.

Томичи рассказывали, как яростно усатый рядился с купчихой Вивеей Соколовой, снимая для губернатора в

аренду её дворец. Какую усач покупал мебель, какие картины, скульптуры для дворца, как командовал артелью, нанятой для реставрации помещений, как нанимал прислугу.

Рядом с дворцом губернатора стояла гостиница «Лондон», хозяин её Вилли Кроули, англичанин, немало позабавил город своим дворецким-негром, который был черен, как вакса. Сперва негр и на улицу не мог выйти без того, чтобы не волоклась за ним всё увеличивавшаяся толпа. Но постепенно привыкли, перестали обращать внимание, а мудреное имя негра, Махабма, переделали в свойское — Махоня.

Пышноусый поселил в гостинице Кроули двух абсолютно одинаковых красавиц, вроде бы обе они княжны — Ядвига и Гелена Понятовские. Усач нередко наведывался к ним в номера… Заметили, что часто встречается новый полицмейстер еще и с какой-то богатенькой горбуньей, также поселившейся в гостинице «Лондон». И это опять давало пищу разговорам, пересудам, но привыкли и к этому, как до того привыкли к негру.

И вдруг узнали, что усач назначен губернским полицмейстером! А Пфейлицеру Франку новый губернатор дал отставку. Ай-ай-ай! С полицмейстерами томичам не везло, прежний губернатор Александр Дмитриевич Озерский посадил полицмейстера Любимова в каталажку. И никто не знал за что, но все понимали, что при такой должности обязательно многое прилипает к рукам. Вместо Любимова стал Пфейлицер. Вот и Пфейлицера заменили. А кем?

Томск непростой город, тут на Ушайке золото моют, почитай, что у себя на огородах слитки находят, а зимой сюда съезжается золотоискательская орда со всех окрестных урманов. Не зря на Почтамтской столько ювелирных магазинов и мастерских. И всё — такие солидные евреи, с пейсами и в ермолках. Всё можно сменять, купить, продать. Вмиг стать богатым, и так же вмиг разориться.

Новый полицмейстер еще не подыскал квартиру, и жил прямо в полицейском управлении, оборудовав для этого пару комнат.

Усатый на рассвете выскакивал из здания управления и бежал трусцой к Ушайке, а за ним бежал трусцой нижний чин с мочалом, мылом и полотенцем. Роман Станиславович снимал полосатый купальный костюм, нырял с разбега в Ушайское озеро, плавал там саженками, радостно кряхтя и отфыркиваясь.

Накупавшись, он вылез на зеленый бережок, и нижний чин принялся растирать его жилистое тело махровым полотенцем.

Из окна своего особняка в подзорную трубу за купальщиком пристально наблюдала баронесса Мершрейдт фон Гильзен. Когда у человека нет своей личной жизни, он всегда готов наблюдать за жизнью других людей. Многие знатные томичи были баронессой уже изучены, и описаны в её дневнике. Неудивительно, что новый персонаж привлек её внимание. Тем более, что был он загадочен. И лицо изможденное, и пышные усы, и эти купания под охраной.

В городе еще не знали: женат ли? Есть ли у него дети? А он ни с кем не знакомился, скрытничал, и даже жил на месте своей службы. Что за странный аскет?

Вдовушка со вздохом отложила свою трубу, и стала перебирать книжки в шкафу. Что почитать? Вот хорошая книжка с длинным названием: "Нежные объятия в браке и потехи с любовницами, (с продажными), изображены и сравнены Правдолюбом". Книжка вышла в Петербурге еще в 1799 году, но очень современная! Но она её уже наизусть выучила. Надо будет спросить у знакомых что-нибудь этакое, а то скука заела.

А на берегу нижний чин держал перед начальником зеркало, а тот достав щеточки и гребешки, налаживал свои усы и шевелюру. В зеркале отражалось не только лицо полицмейстера, но и берега Ушайского озера, цветы, и окрестные домишки.

Роман Станиславович быстро взбежал по косогору, купание как бы омолодило его сразу лет на десять, он был в хорошем расположении духа, форма шла к его сухопарой фигуре, у ратуши уже суетились люди.

У входа в ратушу с двух сторон стояли двадцати пятипудовые чугунные бабы-Венеры. Томск был центром рудной империи, томские губернаторы были одновременно начальниками Колыванских горных заводов, потому в городе было много литья, ажурных решеток, затейливых чугунных лестниц и переходов.

Возле чугунных Венер могучие парни-челдоны, из Кухтеринских извозников, вчетвером приобняли одну из Венер и пытались приподнять, им не удавалось её даже пошатнуть:

— Вот такую посватать, можно будет спать цельный день, она, небось, телегу вместе с мешками подымет!..

— А уж обнимет, так кости затрещат…

Неподалеку от ратуши возвышался скелет мамонта. Драгу строили, сделали отводное русло, а из обнажившегося дна старого русла реки торчали кости. Откопали, вытащили, привезли в Томск. Тут кости помыли с мылом и вехотью, и ученый немец с помощниками-рабочими собрали скелет, стянули струбцинами, да проволоками. И стоит он, как живой — земляной зверь Мамуна.

Часы на ратуше показывали седьмой час. Шершпинский сверил с ними свои золотые, карманные. Он погрозил извозчикам пальцем, и прошел в управление, в свой кабинет. Глянул из окна — парней, как ветром сдуло.

Они сели на передки телег и тронули своих битюгов в сторону базара. На телегах лежали в три ряда мешки с мукой. Битюги тянули груз привычно и легко.

Шершпинский взял со стола донесения. Всё были — мелочи. Мужик бабу по пьяному делу порезал, да не убил. Во время крестного хода у мещанина срезали именные дареные часы…Пустяки, пустяки… Ювелира бы какого зацепить, золотопромышленника…

Вот жалоба крестьян на Философа Горохова. Взял деньги, дал расписки, обещал горы золота… Пустяк! Чего с шута горохового возьмешь? Вот и сам он в полицию обращается с просьбой защитить его от убийц. Грозят ему. Подстерегают его. А чего он хотел? Захапав столько чужих денежек?

И вдруг Шершпинский подумал о себе. Гвоздь-то тогда, раненный, сбежал, и Ахметка жив остался. Каторжанская ложа не простит. Могут ведь его и в Томске найти, хотя он постарался исчезнуть из столицы незаметно.

Найдут? Что ж! Теперь он сам для них страшен, Полицмейстер! К нему они теперь и лезть побоятся. Хотя… кто их знает? Где-нибудь ночью, из за угла. Ну, да вряд ли. Живет он прямо в управлении, тут всегда вооруженные люди дежурят. Сам вооружен. Он и купаться, и воздухом дышать, ходит с охраной.

Вот и нынче с ним один нижний чин в форме ходил, а двое переодетых неподалеку с удочками сидели. Он им велел заряженные пистолеты в карманах держать, да смотреть по сторонам.

А что до денег, то не везет ему всегда. Деньги в ценные бумаги вложил, но они обесценились. Дом для свиданий в Петербурге пришлось за бесценок при отъезде отдать. Да и на что такой дом, где тебя уже выследили. Зато они не знают другого дома его, где проживает супруга с детьми…