Сочинения в трех томах. Том 3 - Майн Рид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Разве это и прежде было так, тетушка?
— Нет, прежде это было не так. Вот потому-то я и встревожена.
— Встревожена?
— Ну, да. Если бы прежде ничего не было, я не боялась бы теперь этого человека.
— Неужели же ты в самом деле боишься его?
— Конечно нет… а впрочем… пожалуй, да.
Кармен говорила, запинаясь и останавливаясь на каждом слове. Густой румянец залил ее щеки. Казалось, она не решалась сделать какое-то признание. Вдруг выражение ее лица резко изменилось.
— Могу ли я доверить тебе важную тайну? — спросила она, вплотную придвигаясь к Иньесе.
— Что за вопрос? — воскликнула молодая андалузка. — Он звучит довольно странно после того, как ты раскрыла мне свою любовь к Эдуарду.
— О, если бы у меня была только одна тайна! Ну, слушай. Прежде… некоторое время назад… я любила дона Франциско.
— Правда?
— Нет, нет! — торопливо продолжала Кармен, как бы раскаиваясь в только что произнесенных словах. — Я не любила его. Но… чувство, которое я испытывала, сильно походило на любовь.
— А что ты испытываешь к нему теперь?
— Ненависть.
— Вот как! Что же послужило причиной такой перемены?
— На этот вопрос очень легко ответить. Выслушай меня внимательно, и ты поймешь все. Когда дон Франциско де Лара впервые повстречался на моем пути, я была еще почти совсем ребенком. Мною владели нелепые фантазии. Я страдала детской болезнью, обычно именуемой романтизмом. От романтизма я не избавилась и теперь. Но в доне Франциско я уже не вижу ничего романтического. Прежде он казался мне поразительно красивым. Впрочем, он действительно красив. Его наружности может позавидовать любой мужчина. Внешним обликом он напоминает Аполлона. Но внутренний облик его… Ах, Иньеса, это настоящий Мефистофель. Раскусив его, я прониклась к нему глубокой ненавистью. Да, я ненавижу этого человека!
— Пусть так. Все, что ты говоришь, мне вполне понятно. Но почему ты боишься его?
Кармен молчала. Очевидно, она сделала своей подруге только полупризнание. Что-то еще невысказанное лежало тяжелым камнем на ее сердце.
Почувствовав, что молоденькая тетка, заменявшая ей сестру, глубоко страдает, Иньеса стала умолять ее быть откровенной с нею.
— Кармен, дорогая Кармен, доверься мне во всем. Я должна знать твою тайну. Что случилось? Неужели ты дала слово дону Франциско?
— Не. Я не давала ему ни слов, ни обещаний. Он не имеет на меня никаких прав. Единственная моя ошибка заключалась в том, что я позволила ему нашептывать мне разные глупости.
— Чепуха! Это не играет роли. Дон Фаустино без устали осыпает меня комплиментами и каждый раз, когда мы остаемся одни, становится невыносимо нежен. Это нисколько не мешает мне смеяться над ним.
— По дону Фаустино нельзя судить о доне Франциско. Они совершенно разные люди. Твой поклонник ничего не имеет против того, чтобы над ним подсмеивались. С этим же — шутить опасно. Впрочем, что говорить об этом? У нас нет времени на разговоры. Сейчас меня интересует только одно — действительно ли они направляются сюда?
— В этом не может быть никаких сомнений. По всей вероятности, по городу уже ходят слухи о нашем отъезде. Вот они и решили осчастливить нас прощальным визитом.
— Ах, если бы это был только прощальный визит! Во всяком случае, они выбрали для него крайне неудачное время.
— Что ты хочешь этим сказать?
— А то, что Кальдерон и Лара могут встретиться с молодыми англичанами. Приближается час, назначенный для нашей верховой прогулки. Папа приглашал лейтенанта и мичмана ровно к двенадцати. Сейчас половина двенадцатого. В каком положении очутимся мы, если калифорнийцы застанут здесь наших друзей-моряков? Скажу тебе прямо, Иньеса, появление Кальдерона и Лара мне крайне неприятно.
— Меня оно ни капельки не трогает.
— Если бы папа был дома, я чувствовала бы себя гораздо спокойнее. У меня нет ни малейшего желания оставаться наедине с Ларой. Я очень не хочу, чтобы он помешал моему свиданию с лейтенантом. Между ними легко может произойти ссора. Это мне нисколько не улыбается. Остается только надеяться, что наши друзья-моряки явятся сюда после того, как наши сухопутные друзья, или, вернее, враги, откланяются и уедут.
— Наши друзья-моряки будут здесь очень скоро. Они уже двинулись в путь. Смотри-ка!
Иньеса вытянула руку в сторону залива, где на спокойных голубых волнах неподвижно стоял фрегат под британским флагом. Около него виднелась гичка. Судя по взмахам блестящих на солнце весел, она находилась в движении. Несколько мгновений молодые девушки не спускали с нее глаз. Вскоре она отделилась от фрегата и быстро понеслась вперед, прямо на песчаную косу, против которой возвышалась гасиенда дона Грегорио. Все гребцы гички были одеты совершенно одинаково; правильность и размеренность их взмахов доказывали, что они служат на военном корабле. Впрочем, юные испанки уделили им мало внимания. Взоры их не отрывались от двух моряков, сидевших на корме. Они узнали бы их на любом расстоянии.
Итак, желанные гости находились уже в пути. Это были те самые гости, которых поджидали стоявшие в патио лошади. Дон Грегорио Монтихо, чрезвычайно польщенный необыкновенной предупредительностью молодых английских офицеров по отношению к его дочери и внучке, пригласил их к себе с тем, чтобы они, покатавшись с дамами верхом, остались у него к обеду. Зная, что верховая прогулка доставит обоим джентльменам большое удовольствие, он приказал перед своим отъездом оседлать лошадей.
Кроуджер и Кедуолладер уже неоднократно бывали в гостях у дона Грегорио и часто удостаивались чести получать от него приглашение к обеду. Теперь им предстояло насладиться этим счастьем в последний раз. Это был их прощальный визит. Однако молодые люди не особенно огорчались этим. Сердца их были полны самых радужных надежд. Они твердо рассчитывали, что знакомство, завязавшееся в Калифорнии, возобновится в Кадиксе, куда собирался зайти «Паладин». Если бы не перспектива скорого свидания, Кармен Монтихо и Иньеса Альварец тоже тяжелее переживали бы близкий отъезд
