Безжалостный соперник (ЛП) - Шэн Л. Дж.

А потом . . . блаженство. Тело Николая заполнило дверной косяк на моей периферии. Дырявые туфли, джинсы, разорванные не там, где надо, и выцветшая рубашка с обтрепанными краями. С каждым годом он обострялся во что-то более красивое.

Я сделала вид, что не заметила его.

— Привет. — В уголке рта торчал незажженный окурок. Я размышляла, что бы подумала великая Беатриса Рот о том, что я хочу поцеловать мальчика, который запихивает в рот использованные с улицы сигареты. Наверное, не так уж и много, если честно. Пока я не принесла в дом болезнь, она не возражала бы, если бы я отпилила себе конечности в знак моды.

Я посмотрела вверх.

— Ой. Привет, Ники.

Его красота поразила меня, как молния. Два года назад он не был таким красивым. Каждое лето его черты оттачивались во что-то более мужское. Его челюсть стала острее, разрез между бровями стал глубже, а губы краснее. Но его глаза были его лучшей чертой. Точный, удивительный цвет голубого топаза. Он был высоким, гладким и стройным, и, прежде всего, обладал тем качеством, которому нет названия. Крутость ребенка, который знал, как постоять за себя. Как бороться за свое выживание. Меня тошнило от мысли, что у некоторых ребят он был два семестра в году. Чтобы любоваться, восхищаться, наслаждаться.

— Привет. — Он поднял глаза, ослепительно ухмыльнувшись, а затем снова обратил внимание на книгу. Я не могла дождаться, когда увижу его в плавках этим летом.

— Ты читал это? — Я прохрипела вопрос, мое лицо пылало.

Он покачал головой.

— Хотя слышал, что некоторые из них довольно непристойны.

— Ага. Но, типа, смысл книги не в этом.

— Поцелуй — это всегда цель всего. — Его глаза поднялись, чтобы встретиться с моими, и он позволил себе лихую ухмылку. Он вернул мне мою книгу. — Может, когда-нибудь я и попробую, если мистер Ван перестанет давать мне подержанные пентхаусы.

Я должна была сказать ему, о чем я думала весь год. То, что мне снилось ночью.

— Поздравляю, ты официально стал мерзким.

Он посмеялся.

— Я скучал по тебе.

— Ага. Я тоже. — Я накрутила прядь волос на указательный палец, чувствуя себя так странно в своем теле, как будто оно мне не принадлежало. — Я подумываю о том, чтобы взять уроки театрального искусства, теперь, когда я пойду в среднюю школу.

Я совершенно не собиралась, но мне нужна была убедительная предыстория.

— Круто. — Он уже бродил по комнате, открывая ящики в поисках новых, блестящих вещей для изучения. Мой дом был для Николая чем-то вроде тематического парка. Ему нравилось использовать зажигалки моего отца, скрещивать лодыжки на столах из красного дерева, делать вид, что он отвечает на важные звонки по старинному офисному телефону Toscano.

— Я подумала, может быть, мы могли бы переиграть часть книги. Ты знаешь, как практика, для моего прослушивания в сентябре.

— Переиграть что?

— Одну из пикантных сцен. В книге. Мне нужно сделать что-то рискованное для моего прослушивания.

— Рискованное? — пробормотал он, выдвигая ящики и засовывая в них руки.

— Да. Они не возьмут меня, если я дам им что-нибудь обычное.

О чем, черт возьми, я говорила? Даже я понятия не имела.

— Насколько непристойно? — Он был слишком рассеян, пытаясь что-нибудь украсть.

Я схватила книгу и пролистала ее, прежде чем остановиться на странице 126 и передать ему. Он перестал рыться в ящиках. Его взгляд упал на текст. Я затаила дыхание, пока он читал. Когда он закончил, он вернул его мне, и я спрятал его в библиотеке позади себя.

— Ты ведь шутишь, правда?

Я покачала головой, мой пульс едва не выпрыгнул из кожи.

Николай замер. Его взгляд переместился с одного из ящиков стола на мой, недоверие коснулось его глаз. В них было знание. Непочтительность и раздражение. Я хотела воссоздать ту сцену в библиотеке, где Робби прижимает Сесилию к полке и целует ее так, будто настал конец света. Потому что для него это так.

Каждый волос на моих руках встал дыбом. Я не хотела блевать на собственные туфли. В то же время казалось, что я собираюсь сделать именно это.

— Мы просто поцелуемся, — уточнила я, изображая зевок. — Никаких других странных вещей, ясно.

— Просто поцелуй?

— Эй, это ты только что сказал мне, что все начинается и заканчивается поцелуем. — Я подняла руки, сдаваясь.

Его губы изогнулись в легкой ухмылке. Мое сердце свободно упало на пол.

— Ари, ты обыскала винный шкаф своего старика? — Ники стер маленькое пространство между нами. Он провел пальцем по раковине моего уха. Дрожь пробежала по мне. — Мы не можем целоваться. Если, конечно, ты не хочешь, чтобы наши родители убили меня.

— Ты имеешь в виду нас.

— Неа. — Он вынул сигарету из-за уха и пожевал окурок, не останавливая руки и рот. — Под присмотром папы Конрада тебе сойдет с рук практически все. Вина всегда лежит у ног бедняги со смешно звучащим именем. Разве ты не заметила тему во всех классических произведениях, которые мы читали прошлым летом?

— Я никому не скажу. — У меня сдавило горло. Полный камешков. Внезапно отказ обрел вкус, запах, тело. Это было живое, дышащее существо, и жало его кулака обожгло мне щеки. Я даже не могла злиться на Ники. Я была неохотным наблюдателем все время, когда мой отец, моя мать и Руслана бросали угрозы, как стрелы, в воздух, нацеленные на Ники.

Не смей прикасаться к ней.

Сделай шаг назад, сынок.

Николай, а тебе не надо помогать маме с посудой?

— Я знаю; дело не в том, что я тебе не доверяю, — согласился Ники. — Дело в том, что я не доверяю своей удаче. Если они как-нибудь узнают, подключено ли это место к проводам или что-то в этом роде... . . Ари, ты знаешь, что я не могу.

Это было нежно, но окончательно. Тема закрыта. И хотя я понимала его, я также злилась на него, потому что он по-прежнему был уравновешен в отношении нас, тогда как я была логична, как грузовая шина, когда дело касалось его. Желчь в моем горле катилась на дюйм вперед ко рту. Но я не была такой девушкой. Я гордилась тем, что была именно такой, какой хотел меня видеть Ники. Я смотрела боевики, играла в мяч и говорила «чувак» по крайней мере пятнадцать раз в день.

— Эй, мы идем купаться или как? — Ники обхватил пальцами маленький хрустальный шар на полке позади меня и сунул его в карман. Он делал это часто, и я никогда не возражала. Может быть, потому, что я знала, что он никогда не возьмет то, что мне дорого. — Я тренировался в бассейне YMCA весь год. Приготовься к тому, что тебя раздавят, девочка с серебряной ложкой.

Острый укус за моими глазами сказал мне, что у меня есть три секунды, может быть, пять, прежде чем слезы начнут капать.

— Чувак. — Я фыркнула. — Кто сейчас под кайфом? Я собираюсь покончить с тобой. Дай мне надеть купальник.

— Встретимся у двери в пять.

Я развернулась и ушла, закрыв за собой дверь спальни, затем полезла за своим купальником в ящик стола, порезав при этом большой палец. Я истекала кровью, но ничего не чувствовала.

Я сосала кровь, глядя в зеркало и тренируя свою лучшую, самую яркую улыбку.

Это был мой первый урок юности.

С разбитым сердцем справлялись осторожно. В закоулках твоей души. Внешне я была сильной. Но внутри — я сломалась.

***

После соревнований по плаванию, в которых Ники действительно меня уничтожил, я избегала его всю первую неделю летних каникул.

Я делала это небрежно. В один день планировала сходить с друзьями в Сакс, в другой пошла в библиотеку. Я даже дошла до того, что присоединилась к маме и ее скучным друзьям на поздний завтрак.

Но Ники по-прежнему приходил каждый день с решительным стоическим выражением лица человека, который хотел, чтобы наша дружба продолжалась. И каждый день я придумывала что-то еще, чтобы сделать. Что-то, что не включало его в мои планы.

Я знала, что наказываю его за то, что он не поцеловал меня, пусть и окольным путем. Руслана заставляла его помогать ей по дому, чтобы занять его. Она давала ему несколько перерывов каждый день, которые он проводил на балконе гостиной, примыкающем к террасе моей спальни. Прыгать между балконами было выполнимо, но рискованно. Стеклянный барьер был слишком высоким, поэтому приходилось перелезать через перила и висеть на краю небоскреба три фута, пока не переберешься на другую сторону.