Голоса советских окраин. Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве - Джефф Сахадео

объявлений предложения работы на газопроводах, в строительстве, электронике, уходе за больными, стенографии и других отраслях[217]. Азамат Санатбаев, водивший экскурсии по Ленинграду и Москве в 1970-е гг., вспоминал, что объявления о вакансиях были расклеены на углах улиц, а местные биржи труда готовы были подобрать для работодателя любого работника, независимо от статуса[218]. На некоторые должности – в секторах, которые страдали от высокой текучести кадров, – например дворников, квалифицированных строителей, и даже в милицию принимали всех подходящих заявителей, привлекая их обещанием быстро предоставить прописку. Анарбек Закиров, потеряв интерес к учебе в университете, но не желая возвращаться домой в Кыргызстан, в 1981 г. устроился на службу в милицию, чтобы остаться в Москве[219]. Он получил документы, место в общежитии и обещание предоставить частное жилье в будущем. Советские работодатели и управляющие работали над тем, чтобы сделать систему прописки достаточно гибкой для удовлетворения потребности быстрорастущих городов в рабочей силе.

«Лимитная» прописка была разработана как особый документ о регистрации по месту жительства в условиях постоянно меняющейся потребности в рабочей силе. Этот отдельный пункт, вписанный в изначальное законодательство о прописке, позволял работодателям подать заявление на ограниченное количество дополнительных работников за каждый плановый период. Наемные работники этой категории могли получить временную прописку и чаще всего их размещали в общежитиях от предприятия[220]. Многие в то время приравнивали эту систему к западногерманской программе для гастарбайтеров по специальному найму[221]. По мере того как потребность в рабочей силе в Ленинграде и Москве становилась все острее, на работу все чаще принимали молодых мужчин с лимитной пропиской, закончивших службу в армии. Как выяснила Эмили Эллиотт, в 1973 г. в Мосгорисполкоме, куда в Комитет управления по использованию трудовых ресурсов часто обращались с заявлениями директора предприятий, заключили, что «лимитчики» (те, кто работал по временной прописке) составляли 91 % от миграционного прироста в целом[222]. Виктор Заславский считал, что в 1970-х и 1980-х гг. лимитчики составляли 15 % всей рабочей силы Москвы и до 90 % всех рабочих в сфере строительства[223]. С 1980-х гг. учителей также набирали «по лимиту», – предлагая временную прописку в городе. По оценкам, 95 % лимитчиков, которые приезжали из русских деревень, находящихся сразу за зоной 100 километров и дальше, в самых дальних уголках СССР, были моложе 30 лет, и около половины из них прибывало в качестве неквалифицированной рабочей силы[224]. Толкунбек Кудубаев, который был одним из 76 % лимитчиков, кто, по оценкам, прибыл самостоятельно, а не был нанят предприятием, – участвовал в строительстве новых станций Московского метрополитена после учебы в Оше (Кыргызстан)[225]. Его прописка была действительна в течение одного года с возможностью продления. Потенциальная возможность в любой момент быть замененным другим работником и высланным из Москвы, по его словам, служила сильной мотивацией для хорошей работы[226]. Как советские граждане, так и предприятия использовали систему временной прописки с пользой для себя, хотя она все еще играла роль преграды для потенциальных мигрантов, у которых не было связей или сильного желания приехать в Ленинград или Москву без права на проживание, образование, здравоохранение и доступ к товарам.

Попытки Советского Союза сбалансировать позитивные представления о центральных городах и благоприятствование их развитию с возможностью контролировать передвижение граждан привели к всевозможным, хотя и не всегда нежелательным последствиям. Прописка как главный советский механизм контроля за внутренней миграцией была связана с глобальной дискуссией о том, как справиться с человеческой составляющей структурного дисбаланса, возникшего в результате послевоенной политики, которая закрепила, если не углубила региональное неравенство в постколониальную эпоху. В советское время не было официальных заявлений или политики, специально направленных на ограничение потоков небелых мигрантов с юга СССР. Напротив, такое движение даже поощрялось, если оно было направлено в менее привлекательные, малотрудоспособные восточные регионы России, а не в города республиканского значения, такие как «визитные карточки» СССР – Ленинград и Москву.

Узбекский мигрант Шухрат Икрамов вспоминал о Ленинграде и Москве, где он учился и работал с 1979 по 1985 г., как о «центрах [своей] части мира»[227]. Позиция двух столиц, в имперское время бывших на вершине региональной иерархии, в советский период усилилась, по мере того как знание о привилегиях, предоставляемых городской жизнью, распространялось по огромному советскому государству и за его пределами. Внутренний и внешний «Восток» стали критически важными для формирования и развития Ленинграда и Москвы в качестве глобальных городов. Связи между окраинами и центром усиливались, несмотря на то – а может быть, напротив, по причине того, – что европейские державы, включая Советский Союз, в последние десятилетия XX в. сфокусировались на развитии ядра – западной части их стран, а в особенности на развитии столиц. Миграция, усилившаяся благодаря сетевым связям и средствам передвижения, символизировала посредничество в этом процессе беднейших южных регионов, ведь для поддержания или сохранения глобального статуса требовалась человеческая энергия и капитал – то, чего все в большей степени не хватало стареющему населению Европы.

Среди характеристик глобальных городов – их парадоксальность: как бы они ни стремились получить контроль над странами и континентами (и в какой-то степени достигали этого), все же они в значительной степени были не в состоянии контролировать передвижение людей в собственных же границах. «Ни одно правительство не ставило перед собой задачи построить этнически разнообразное общество с помощью иммиграции», – пишут Стивен Каслс и Марк Дж. Миллер. Но ни у одного правительства не было и четкого плана, как предотвратить этот процесс. Глобальные города стали глобальными не намеренно, а благодаря демографическому составу населения[228]. В СССР, как и на Западе, государственные приоритеты гибкого рынка труда, экономического развития и мировой политической мощи оказались важнее стремления полностью контролировать перемещение народов и опасений перед возможной негативной реакцией со стороны принимающих городских сообществ на мигрантов, которые выглядели или говорили иначе, чем они.

Энергия мигрантов преодолела двойные усилия государства, пытавшегося управлять их карьерой и образом жизни. Мигранты с Юга и Востока хорошо знали, как выглядит «пространственно распределенное качество жизни» в Советском Союзе, и представляли себе спектр возможностей, официальных и неофициальных, которые могут им предложить Ленинград и Москва[229]. Они заявили о своем «праве на город» и привнесли в городское пространство новые навыки и рабочую силу, которые способствовали росту двух столиц[230]. Продолжающееся господство русских на родине мигрантов привело к тому, что Ленинград и Москва стали центрами национального и личного прогресса, домом для всех людей, желающих стать частью современного мира.

Глава 2

Дружба, свобода, мобильность и