Пути следования: Российские школьники о миграциях, эвакуациях и депортациях ХХ века - Ирина Щербакова

Татьяна долго думала: как поехать к отцу? У него другая семья, своя жизнь, но больше идти некуда. Спрашивает соседку:

– Теть Сим, как мне ехать?

– Доезжаешь на электричке до станции Сомово, слева проулок будет, колодец рядом…

Через несколько часов Татьяна уже была в Сомове. Дом нашла быстро. Крайний слева. Татьяна немного постояла, но так и не решилась войти. Пошла сначала к бывшим соседям, которые теперь тоже в Сомове.

Дверь открыла тетя Маруся. Обрадовалась несказанно! Обняла, даже заплакала.

Первым делом накормила, теперь уже плотно. Потом голову помыла, всех вшей вывела и вычесала. Ведь Татьяна почти два месяца голову не мыла. Затем она сказала, что боится к отцу идти, а Маруся говорит: «Не бойся, я сейчас за Аришей схожу, встретитесь».

Привела. Вошла немолодая уже женщина в белом платочке, чисто, опрятно одетая. Оглядела Татьяну, помолчала, потом сказала:

– Ну, пойдем теперь домой.

Жить в семье отца было негде. Одна комната в доме постоянно сдавалась, семья из семи человек должна была ютиться в двух оставшихся. Бывало, Татьяна ложится спать на полу, около печи, а Агафья Степановна, квартирантка, чтобы пройти в свою комнату, шагает через нее.

Но через некоторое время она получила документы.

Вскоре, уже в 35-м году, она, наконец, нашла работу кормачкой в зверосовхозе – кроликов кормить.

Но отношения в семье становились все хуже и хуже. Мачеха попрекала Татьяну буквально каждым куском, несмотря на то что все заработанное она отдавала ей. Бывало, придет Татьяна с работы, а ужина нет. Когда ударили морозы, ее пальтишко совсем не грело. Тимофей выдал ей денег (из ее же собственных!) на тулуп. А Арина за этот тулуп едва не прибила и падчерицу, и мужа.

Так прошел год. Написала письмо брату Васе. Он вскоре приехал в Сомово, женился, построил дом неподалеку от отца.

А весной Татьяне предложили другую работу, в артели, которая упаковывала специи: ванилин, лавровый лист…

Она устроилась фасовщицей. В артели она познакомилась с кассиршей, которая жила богато, в отдельном доме. Она предложила Татьяне жить у нее в домработницах по совместительству с основной работой. Татьяна, недолго думая, согласилась. Обязанностей было немного: уборка, изредка готовка – хозяйка часто ужинала в ресторане со своим ухажером.

Через два года, в феврале 38-го, Татьяна вышла замуж. Жилье нашли далеко, поэтому пришлось уйти и из артели.

С мужем они прожили вместе всего десять месяцев. В ноябре его забрали в армию, на Кавказ, а потом, когда в 1939-м началась советско-финская война, его послали на фронт. Около года он писал письма, а потом перестал. Вскоре пришло извещение, что он пропал без вести.

В 1941 году началась война.

Татьяна вернулась в артель, но они уже не фасовали специи, а пекли хлеб для фронта. Даже когда начались бомбардировки Воронежа, работа пекарни не прекращалась. «Бывало, идешь на работу, летит снаряд, падаешь лицом вниз, забиваешься куда-нибудь под забор… Взорвалось… поднялась, жива. Дальше идешь».

На работе не легче. Поставят хлеб в печь, за окном самолеты гудят, бомба падает – бегут в подвал, вернутся – хлеб сгорел. Город уже почти превратился в руины, но нужно было печь хлеб для армии. Только когда город стали бомбить почти непрерывно, начальник сказал: «Ну, все. Теперь уже не до пекарни. Закрываемся!»

Началась эвакуация. Таню и ее родственников вывезли на Шаберскую станцию, погрузили в вагон и отправили в Верхнюю Хаву. Там распределили по домам. Татьяну поселили в небольшом домике, где уже жила хозяйка и двое эвакуированных, после добавилось еще пятеро. Холод, зима, щели кое-как закрыты одеялами, а все равно дует. К утру у всех к полу примерзали подстилки.

Так прошла зима.

Весной 1942 года в Верхней Хаве начали собирать людей – рыть окопы. Все, кого решили забрать, сильно испугались: под снаряды отправляют! Татьяне тогда пришла в голову мысль убежать к родственнице в другое село. Прошла семь километров. Только явилась, и ее вместе с двоюродной сестрой Леной как раз и забрали на окопы.

Довезли до какого-то поселка, там уже других девушек много был о. Видимо, собирали всех вместе, чтобы отправить.

И в этот момент Лена узнала человека, который их охранял. Знакомый! Подошли, поговорили, и он их отпустил.

Вернулись обратно. Начали жить почти как обычно.

В 1943 году Воронеж был освобожден. Все вернулись из эвакуации, до Татьяны дошел слух, что артель снова начинает работать. И правда, начали восстанавливать пекарню, от которой и камня на камне не осталось. Заново закладывали печи, воду носили на коромыслах от реки. Дрова вырубали изо льда, они вмерзали при сплаве во время морозов. И все делали женщины – почти все мужчины были на фронте, поэтому они сами и пилили деревья, и потом волокли их по дороге.

Вскоре их пекарню восстановили, вернее, заново построили. Запахло в воздухе хлебом.

Так прошло больше двух лет.

Окончание войны было для всех величайшим праздником. Татьяна тогда возвращалась с работы, а на улицах творилось что-то неописуемое. Впервые за четыре года люди кричали от радости в полный голос, плакали, обнимались…

Во всем городе на улицах пели, танцевали, кто-то принес гармонь…

Тяжело было и после войны. Голод, разруха… Но каждый знал: самое страшное уже позади. Война закончилась!

Татьянина артель тогда работала посменно: одна смена уезжает на лесозаготовку– вторая на восстановлении, вернулась первая – и наоборот. Спали всего по несколько часов в сутки, работать приходилось много и тяжело.

Через некоторое время после окончания войны Татьяна Тимофеевна снова вышла замуж. Жил недалеко, работящий, непьющий… Просватали, выдали. Потом родились двое сыновей. Теперь она прабабушка.

Татьяна Тимофеевна говорит, что жалеет о том, что ее жизнь была именно такой. Не было детства, молодость загублена ссылкой и войной. Но все-таки нам кажется, что и ее «обычная» судьба дает ей право быть частью большой истории.

Примечание

1 Маджос в переводе с коми языка – «порог», маджа – «напорная вода перед порогом», «напорная вода во время половодья», «запруда».

«Все это было, было, было…» Судьба семьи спецпереселенцев из Нижнего Поволжья

Анна Молчанова, Анна Носкова

П. Первомайский Сысольского района Республики Коми,

научный руководитель Т.А. Попкова

О замысле работы и авторах воспоминаний

Несколько лет подряд мы, две одноклассницы, посещали школьное краеведческое объединение «Ожинка». И всегда рядом с нами была Тамара Александровна Попкова.

Нам всегда хотелось узнать, откуда у Тамары Александровны такой интерес к истории репрессий, откуда она родом, каковы ее корни. Понадобилось несколько вечеров, чтобы записать рассказ Тамары Александровны, фрагменты которого мы будем цитировать в нашей работе.

«Я родилась в 1950 году, на лесоучастке „206-й квартал“, которого давно нет на карте. Детство мое прошло в поселке лесозаготовителей, на юге Прилузского района Республики Коми. В семье было семеро детей. Отец, Александр Иванович Ичёткин, прошел дорогами войны до Берлина, расписался на Бранденбургских воротах, ия горжусь этим. Вернувшись на родину в 1946 году, стал работать мастером леса. На одном из участков он познакомился с моей мамой; в Лихачёвке, его родной деревне, сыграли свадьбу. Через год на 173-м квартале родилась старшая сестра, Людмила, а после рождения третьего ребенка семья обосновалась в поселке Ваймос, где отец работал начальником лесопункта. Надо сказать, недолго.

5 марта 1953 года умер Сталин. В стране объявили траур, а 25 марта у мамы был день рождения, ей исполнилось 28 лет. Как это водится, друзья и родственники родителей за столом пели любимые песни „По Дону гуляет казак молодой“, „Распрягайте, хлопцы, коней. Но момент оказался больно уж неподходящий: в стране великий траур, а тут песни хором. И что вы думаете? Кто-то из „доброхотов“ (кстати, и фамилия его известна) позвонил в райком партии, и отца сняли с работы, отправили в соседнюю деревню „на исправление“ – зампредом колхоза и секретарем парткома. Не важно, что в октябре того же года в его семье родился четвертый ребенок. В течение нескольких лет мы виделись с отцом только во время выходных или по случаю.

Сначала мы жили в бараке. Длинный такой, разделенный на две половины, в середине коридор, по сторонам которого шесть, а может, восемь комнат. Одну из них занимала наша семья, в других жил самый разномастный люд: бывшие труд-поселенцы, бывшие военнопленные, вербованные, приехавшие по оргнабору на заработки, местные жители. Но тогда, конечно, для меня эти люди не разделялись на категории, как-то все одинаково жили, да и разве в детстве задумываешься о таких вещах. Позднее мы жили в рубленом доме уже на две семьи, пока не построили в 1960 году собственный дом. Хочу, чтобы вы обратили внимание на эту особенность: „бывших“ не только с одного участка на другой постоянно перебрасывали, но даже в масштабах одного поселка семьи постоянно перекидывали с места на место. Думаю, это делалось для того, чтобы люди не имели ощущения стабильности, постоянства.