На суше и на море - Игорь Подгурский

Меня перебинтовали, и мы опять вернулись под дерево, где расположились на привал.

А вечером мы вернулись в замок, у стен которого мои верные друзья меня и оставили, страшась встречи с моей женой. Я пролежал в лихорадке неделю. Рана на ноге зажила, но я… Я уже был не тот. Я стал… Ну, словом, я стал тем, кем стал… Редкостной свиньей. Я третировал жену, лупил, впрочем исключительно по делу, своих детей, тех еще, между нами, поросят; я разорял деревни своих вассалов. Затем развелся и долго жил один, пропивая деньги. Потом я заложил замок. Когда кончились и эти деньги, мне пришлось жить в долг. А потом я ушел от людей подальше и с тех пор обосновался в этих местах. Поначалу меня даже искали мои друзья и кредиторы. Кредиторов я подкарауливал в полнолуние, а друзей… Друзья тоже были кредиторами.

А потом я поумнел и стал терпимее к людям. Устроился в лесничество, завел хозяйство. Вот так и живу. Оборачиваюсь, как могу…

– Как вервольф? – уточнил Владимиров. Автомат он уже не держал на изготовку, а положил на широкую дубовую столешницу.

– Не-э-эт, шалишь! – затряс головой лесник. – Мы – люди, которые могут превращаться в зверей, а вервольфы – это звери, которые маскируются под людей. Один тут приходил ко мне в черной форме, еще до приезда карателей. Тоже все про наших оборотней выспрашивал. Назвался Нагелем. Ну, в смысле, имя у него такое – Нагель.

– Может, про партизан выспрашивал? – спросил Кузнецов.

– Да нет, что-то другое он здесь искал. А ко мне так заскочил, когда мимо проходил. Мы же друг друга издалека чувствуем. Он открыто по лесу рыскал. Партизан не боялся. Никого не боялся.

– А вервольф твой, он как? – поинтересовался Задов, присаживаясь на лавку. – Он в законе или, может, фраерится только?

– Не-э, – почесал в затылке лесник-кабан. – Ему человека подрезать, как тебе на меня с крыши плюнуть. Он в авторитете будет, это точно. Вервольфы, они вообще все любят свое превосходство над людьми показывать, бахвалятся. Но этот – чистый отморозок.

– Он больше не появлялся с тех пор? – уточнил Хохел. – Может, гастролер какой залетный?

– Пару раз еще заходил, – ответил лесник, выливая бадью с водой в разбитое окно. – Любит поболтать. Наши беседы в основном крутились вокруг темы, что за кровь струится по нашим венам, что подразумевает родство. Проклята ли эта кровь? Или благословлена силой, превосходящей человеческую? Нагель пытался убедить меня в том, что оборотни превосходят людей, как те превосходят скот, забиваемый в пищу. Он-то, может, и прав, да только мне это до лампочки Ильича. Я на расовую пропаганду не клюну. Я – интернационалист, я всех ненавижу. Или почти всех.

Конечно, когда со мной в лесу встречаются охотники и грибники, они, наверное, считают меня чудовищем. Иногда мне кажется, что они правы. Раз с партизанами столкнулся, так сразу палить стали.

– И что, никто не попал? – изумился Кузнецов.

– Попали. У нас народ целкий, – скривился лесник и остервенело почесал спину пониже поясницы. – Туда и попали… На каждого оборотня нужно свое оружие. Вербер уязвим для холодного железа, вервольф и вербат, летучая мышь, боятся оружия, покрытого серебром или зачарованного каменного клинка, на верджера – барсука – клинки должны быть костяные.

– Болит? – с состраданием поинтересовался Хохел, страдавший геморроем, кивая на задницу лесника.

– Чтобы вылечить рану от пули или простого оружия, достаточно перекинуться. Даже шрама не остается.

– Для кабана, наверное, тоже нужно что-то особое? – ляпнул Задов.

Ответом был здоровенный кукиш, который лесник с чувством покрутил у Левы под самым носом.

– Так вы из дворянского сословия будете? – уточнил Владимиров.

– Да уж не из лапотников, – гордо ответил лесник и громко рыгнул. – Чуть не забыл, – с этими словами он протянул командиру темно-красную книжечку, которую тот бросил оборотню с крыши.

В ответ на вопросительные взгляды товарищей Владимиров сказал, пряча книжечку за пазуху: «Не ломайте голову. Это водительские права. Еще в ДОСААФе получил. Никак не соберусь поменять на новые».

– Из наших бесед я понял одно: большинство вервольфов основной целью считает причинение страха, боли и страданий, – продолжил свой рассказ Митрич. – Они получают удовольствие от человеческих мучений. Пока одни вервольфы поступают просто – вызывают волну ужаса, в которой погибают невинные люди, другие предпочитают более тонкие махинации. Путем тщательно выверенных действий, начиная от незначительных событий и заканчивая глобальными злодеяниями, они создают атмосферу страха и паранойи, парализуя и разрушая любое общество. Мне кажется, что оборотни, избравшие такой вид террора, считают его высшей формой «искусства». Из-за этого мы вдрызг разругались. Мои потомки еще живы, они нормальные люди. А он обозвал меня полукровкой и помоеедом, а потом ушел. Я несколько раз натыкался на его следы. Везде он шныряет да вынюхивает! Партизаны недавно ушли к Старому логу, там недалеко логово оборотня-барсука. Последний раз рядом со следами Нагеля я видел еще пару, но поменьше. С ним шли еще двое. А волки это или вервольфы – мне неведомо.

– К партизанам не проводите? Так сказать, за компанию, – подал голос командир. – Вы в лесу каждую тропинку знаете.

– Это с какой стати? – опешил лесник, державший в руках глиняное блюдо с желудями и мучившийся дилеммой: предложить лакомство непрошеным гостям или не стоит. – Меня людские дела уже давно не волнуют. Царский режим или коммунисты – мне без разницы. Люди отдельно, а желуди отдельно. – Митрич наконец решил дилемму и крепко прижал блюдо к груди.

– Э-э, нет, уважаемый. Вы в своей дубраве не отсидитесь. Вервольфы начали борьбу за чистоту крови. Неистинных оборотней, всех неполноценных, на их взгляд, они попросту уничтожают. Раньше или позже. Если с ними не разобраться, они вас в покое не оставят. Вопрос времени. Проверить легко. Но стоит ли? Двинем к партизанам, хотя я сомневаюсь, что они смогут помочь. Заодно проведаем верджера, если жив еще. Сами убедитесь в нашей правоте. Вам здесь еще жить.

– А вдруг с вервольфами столкнемся? Их, может, трое, а вы, людишки, мне не помощники. Точно освежуют, – упорствовал Митрич. Ему очень не хотелось общаться с собратьями, а особенно – покидать дубовую рощу.

– Как знать! Может, поможем и отвадим навсегда от здешних мест. Нам, в сущности, родная нечисть по духу ближе.

Владимиров расстегнул свой ранец из оленьей кожи и вывалил на стол его содержимое. Помимо вещей, необходимых каждому походнику, на столе лежали, тускло поблескивая, несколько серебряных ошейников, к которым крепились длинные цепочки. По внутренней стороне они были утыканы острыми шипами. Не позавидуешь тому, на чьей шее такой сомкнется. Была еще аккуратно перевязанная связка из четырех плеток с короткими черенками. От черенков шли серебристые шнуры, на концах которых висели маленькие серебряные шарики, утыканными иглами. Еще там был нож из синего обсидиана; судя по сколам, в неолите уже были свои охотники на вервольфов.

Командир каждому раздал по ошейнику и плетке. Синий каменный нож без чехла подвесил себе на пояс за плетеный кожаный ремешок. Владимиров и Кузнецов аккуратно закрепили новое снаряжение на портупеях. Только Задов легкомысленно сунул плетку за голенище сапога, а серебряный ошейник засунул в вещмешок, украдкой попробовав его на зуб. Хохел тоже все упаковал в свой сидор.

Митрич молча наблюдал за сборами. Свое слово он не спешил сказать. Лесник продолжал маяться, но ему надо было принять решение сейчас.

– Никакого оружия из дуба у вас с собой нет? – уточнил он.

– Нет, – усмехнулся командир. – Наша цель – вервольфы.

– Ладно, провожу вас к Старому логу. Заодно и Тимоху проведаю. Давно собирался, – без воодушевления произнес лесник и пояснил: – Это верджер, барсук-оборотень. Я о нем говорил.

– Есть желающие познакомиться с барсуком Тимохой? Так сказать, расширить кругозор? – Владимиров откровенно веселился. В отряде давно заметили: чем страшнее ситуация, тем лучше настроение у командира. Хотя самые проницательные считали это напускной бравадой с легким налетом безумия.

Ответом было гробовое молчание. Кузнецов неопределенно пожал плечами, а Задов мысленно составлял план – где и при каких обстоятельствах потерять серебряный ошейник.

Хохел не выдержал, подошел к леснику и взял из глиняной миски желудь. С громким хрустом надкусил его и, скривившись, хотел сплюнуть на пол, но, столкнувшись взглядом с Митричем, аккуратно выплюнул кабанье лакомство в ладошку.

– Учтите, барсук ненавидит общество. Он очень застенчивый, – уточнил хозяин дома, пряча желуди в буфет.

– Ну и что? – нагловато заметил Задов. – Нам везде рады. И мы со всем уважением.

При этих словах у лесника глазки стали наливаться кровью. Он не забыл своего главного оплевывателя.

После пробы желудя на зуб Хохел громко икнул.