Яд любви. Отель двух миров (сборник) - Эрик-Эмманюэль Шмитт

Президент. Глупость! Опасная глупость!

Мари (Магу). Господин прав. Нельзя все-таки сравнивать Президента с уборщицей.

Президент. Вот видите! Даже она признает! А по-вашему, дорогая мадам, в чем же разница?

Мари. Э-э…

Президент. Да-да, я настаиваю. Чтобы просветить нашего друга (затем громче) и Доктора С… если он нас слышит, какова, по-вашему, разница между Президентом и уборщицей?

Мари. По-моему? Ну ладно, все дело в кабинете…

Президент (подбадривает ее). Ну?

Мари. Президент пачкает в кабинете, а уборщица убирается…

Маг (заинтересовавшись). Продолжайте.

Мари. А главное, как они разговаривают. Президент со всеми говорит как с дерьмом, а уборщица говорит так, как будто она сама дерьмо.

Маг. А еще?

Мари. У Президента целая куча всяких титулов, которые ставятся до и после его имени: господин Президент такой-то, Генеральный директор фирмы по продаже недвижимости сякой-то, член Административного совета такого-то, офицер ордена Почетного легиона…

А у уборщицы одна только фамилия, да и ту она быстро теряет, а остается только имя. И еще… хорошо, когда тебя зовут Мари, а то, если у патрона память плохая, все равно очень быстро тебя так и окрестят.

Маг (оборачиваясь к Президенту). И правда, удивительно, что, несмотря на все эти существенные различия, Доктор С… вас так и не принял.

В этот момент входит Жюльен. Похоже, он чувствует себя лучше.

Жюльен. Здравствуйте.

Все остальные поднимаются с кресел, чтобы с ним поздороваться.

Жюльен. Я – Жюльен. Порталь.

Маг. Разрешите представить вам господина Президента Дельбека и мадам Мартен.

Мари….Мари Мартен. Мари, как нарочно.

Маг. А я Маг. Раджапур.

Жюльен. Извините, я, наверное, покажусь вам странным, но я не очень понимаю, что я здесь делаю. Не помню, чтобы заказывал номер в этом отеле, и тем не менее, когда я приехал, мое имя уже было в регистрационной книге. Кто здесь главный? И где мы конкретно находимся?

Маг. Что вы подразумеваете под словом «конкретно»?

Жюльен. В каком городе? По какому шоссе?

Маг. Понятия не имею.

Жюльен. Как? Вы тоже только что прибыли?

Маг. О нет. Я самый старый постоялец этого отеля. Я поселился здесь полгода назад.

Жюльен. Будьте добры, что-то я сегодня с утра не в себе, никак не могу ничего объяснить. Как называется отель?

Остальные постояльцы переглядываются.

Жюльен поочередно смотрит на них. Они молчат.

Жюльен снова потирает голову.

Мари кладет ему на плечо руку.

Мари. Вы попали в автомобильную катастрофу?

Жюльен. Да… нет… (Он усиленно размышляет.) Не знаю даже. Я ехал по шоссе, да, было темно. Я, конечно, за ужином выпивал, но я вполне себя контролировал, у меня «пародео», последняя модель, С-шесть, знаете?

Маг. Я различаю только два типа машин: те, на крыше которых написано «такси», и все остальные.

Жюльен. Я ехал быстро, но вполне владел ситуацией. Я возвращался домой.

Мари. Вас кто-то ждал?

Жюльен (опустив голову). Нет.

Мари. Хорошо, чтобы вас всегда кто-то ждал… это единственный способ не попасть в аварию.

Жюльен (возмущенно). Но я не попадал в аварию!

Они смотрят друг на друга дружелюбно и в то же время с большой долей скепсиса.

Жюльен (настойчиво). Я не попадал в аварию! Я не попадал в аварию.

Они молчат. Жюльен снова садится.

Жюльен. Я понял, что, когда я приехал в этот мотель отдохнуть, я был в какой-то полудреме.

Маг. Мотель! Какой вы смешной! Мотель!

Мари и Маг не могут сдержать смех.

Президент пытается присоединиться к их веселью.

В этот момент молодой человек в белом проходит мимо них. Какое-то время он смотрит на них с нежной улыбкой.

Они сразу же перестают смеяться.

Мари (со смущением). Вы правы, Эмманюэль, смеяться невежливо.

Президент (удивленно). А вы его зовете Эмманюэлем?

Молодой человек выходит.

Жюльен. Вы можете мне помочь?

Маг (Жюльену). По правде говоря, поверьте моему опыту, лучшее, что вы можете сделать, чтобы понять, где вы, спросите каждого из нас, что мы делали перед тем, как попасть сюда.

Мари одобрительно кивает. Через некоторое время Президент тоже кивает.

Президент. Если это может вам помочь…

Жюльен. Это абсурд…

Маг. Другого способа нет.

Мари. Он прав. (Жюльену.) Спросите меня. (Жюльен не реагирует.) Да хоть меня спросите, черт побери! (На лице Жюльена читается озадаченность, но Мари интерпретирует это как положительный ответ.) Он спросил меня. (Вздыхает и с облегчением начинает свой рассказ.) Я – Мари, родители меня так назвали, Мари. Чертовски удачная мысль. Я всю жизнь только и делала, что вытирала да подтирала. Они мне налепили на лоб это имя, потому что, видно, знали, что веник, тряпка и губка – мой удел. Папаша был сельскохозяйственным рабочим, красивый был, темноволосый, волосатый, утром побреется, а в обед подбородок уже синий от щетины. А вы сами знаете, что это значит. Когда у мужика волосы лезут отовсюду, значит в нем много мужской силы, значит у него внутри очень много спермы, значит он все время хочет трахаться. Каждую весну мама рожала братика или сестренку. У меня их было двенадцать, и все меня младше. А значит, ей надо было все время помогать, уставала она очень. К счастью, тринадцатый, Паскалито, родился не совсем нормальным, у него лицо было приплюснутое, как подсолнух, и во всем он отсталый был – родители всем рассказывали, что он такой, потому что свалился с повозки, груженной свеклой, и папаша стал тогда презервативом пользоваться. Мне кажется, у мамы что-то там сломалось от этого.

Президент (в ужасе). Нельзя ли покороче.

Мари. Не умею я коротко. Мне вообще никогда говорить не дают. Раз уж случайно повезло, я не могу остановиться.

Короче, я с утра до ночи горбатилась, и минутки не было, чтобы помечтать, так что в восемнадцать лет, когда первый же парень на танцах залез ко мне в трусы, я и дала ему сразу, в его развалюхе. И тогда же ушла из дома, стала жить с ним и со своим ребенком.

Я его выбрала, потому что был похож на папашу, по волосатости, но папаша-то мой работал, мог своих детей прокормить, а этот никчемный был, у него даже руки были волосатые. И ленивый такой, конечно, мы с голоду помирали! И снова здорово, пришлось мне опять заниматься уборкой, чтобы его кормить, потом еще двух дочек, у меня только девчонки получались. А от него – ни благодарности, ни ласки, ни потрахаться, у него на это больше куражу не хватало. Ведь если совсем не трахаться, даже на скорую руку, женщина себя уже женщиной не чувствует.

Президент. Давайте покороче!

Мари. Я ж сказала, не умею я покороче.

Президент. Нам интересно услышать конец, а не начало.

Мари. О моей жизни и рассказать-то нечего, поэтому, когда я начинаю рассказывать, я все рассказываю, не надо было просить. В конце концов один раз он вышел за сигаретами и больше уже не вернулся, вообще-то, так, может, и лучше, только от этого я еще меньше стала ценить свои женские прелести. Дочки мои выросли. Уж не знаю, в кого они такие, эти три девчонки, может, в деда, но такие были оторвы, не приведи господи, мужиков меняли быстрее, чем трусы, так что намучилась я с ними, пока пристроила, чтобы совсем не истаскались. А год назад раньше времени я на пенсию вышла.

Всю жизнь мечтала, что в последний день хозяину обязательно скажу, что он дерьмо. А получилось по-другому; пока я укладывала свои щетки, вдруг по всему телу разлилась какая-то тяжесть, я вся задрожала и затрепыхалась на ковре всеми четырьмя конечностями в их гостиной, даже не у себя дома. В больнице все были такие добрые. Я даже не знала, что в больнице так хорошо. Чистое все, белое, а мыть и стирать приходится не мне, а другим. На всем готовеньком. Молодые люди все улыбаются. Мне кажется, что свои лучшие дни я провела в больнице. Они мне там сказали, что для моего возраста мое сердце слишком изношенное. Они мне предписали поехать в дом отдыха. Это был старинный замок посреди парка, все были ко мне такие внимательные, обращались не иначе как «Мадам, чего вам угодно», я и вправду почувствовала себя принцессой. Даже садовник каждый день приносил мне в комнату розу и при этом даже приседал своей задницей так, что я даже краснела. А вчера спускаюсь по главной лестнице, крепко держусь за перила и думаю как раз, как мне хорошо здесь, что наконец-то я смогу здесь спокойно подумать обо всем, о чем раньше не было времени думать, о жизни, о смерти, о Боге, обо всем таком; мне казалось, что у меня раскрылись глаза, очистились легкие, что новая жизнь начинается; вокруг меня все дрожало, как будто я слышала, как все вокруг меня дышит, и тут я подумала: «Это, наверное, и значит быть счастливой» – и бац!