Сразу после сотворения мира - Татьяна Устинова

– Я знаю, – пробормотал Плетнев. – Особенно медведей и гадюк.

– И еще ос! Мы с мамой собирали малину, потом стало так жарко, даже осы затаились. Мы решили, что самое время из выкурить. Мы надели телогрейки, штаны ватные, накомарники, рукавицы брезентовые и стали брызгать, но мне кажется, ничего мы не выкурили, только распугали, потому что они в гнездо как лезли, так и лезут. А после того, как мы вас… оглушили, выкуривать ос было очень глупо, мы сначала переживали, а потом полночи хохотали. Не над вами, конечно, а потому, что мы такие идиотки…

– Как вас зовут? – перебил Плетнев.

– Нэлли, – сказала девица. – Нэлли Лордкипанидзе. По-моему, ужасное имя, да?

Плетнев не знал, ужасное оно или нет.

– А мою маму зовут Нателла Георгиевна, а вас Алексей, я помню. Я маме потом сказала, что, если бы вы не оказались абсолютно вменяемым человеком, плохо бы нам пришлось!

– Каким?! – поразился Алексей Александрович, но она не стала повторять.

– Так что спасибо вам большое! И за молоко тоже!

Она пошла по дорожке, прихватила из тенька бутылку с кружкой, обернулась и махнула ему рукой.

– Если мне удастся уговорить маму и она испечет пироги, я вам принесу! Как всякая порядочная грузинка, моя мама готовит так, что можно умереть! Только ленится всегда! Но ради вас, Алексей, она пойдет на все! – И девица поклонилась так низко, что ее необыкновенные волосы коснулись травы.

Это было очень красиво – золотое на зеленом. Он даже какое-то время думал о том, как это красиво.

Плетнев вычистил все дорожки, каменный фундамент террасы, а заодно еще и крыльцо.

Все теперь стало влажным, блестящим, как будто новым, и Плетнев был очень горд собой и началом новой жизни.

Полвечера он трусливо прятался в доме от Валюшки, которая взывала к нему из-за забора, приглашая на мясо, которое «Витюшка от так жарит!», поужинал какой-то диетической ерундой из пакетов и банок, тоскливо думая о том, что его французский доктор остался бы доволен, вытащил книжку из «Библиотеки военных приключений», пристроился было читать на своем диване, но тут его так сладко и неудержимо потянуло в сон, что он уснул щекой на «военных приключениях», как бывало только в детстве, когда он засыпал за уроками.

Под утро ему приснились изумруды, небывалые, невиданные, что-то зеленое и золотое, и это было очень красиво. Потом прибежали собаки, утащили изумруды, оглядываясь и скалясь, стали закапывать в снег, и он их пытался прогнать, хотя было страшно. Они отбегали, садились в отдалении и выли, а потом оказалось, что это не собаки, а волки, и нужно бежать, а он не может пошевелить ни рукой, ни ногой.

Плетнев вскочил, свалив на пол «военные приключения», сел, тараща глаза, и тут услышал вой, тот самый, из сна. Волосы у него на голове, кажется, встали дыбом.

– У-у-у! – на одной ноте выла то ли женщина, то ли собака, то ли волк. – Спаси-и-ите!..

– Да ну их совсем! – сердито сказал Витюшка, кинул в рот сигарету и переложил в другую руку топор. – Одурели бабы!

– Я думала, сердце лопнет, – поддержала его Валюшка и положила руку себе на бюст, где, по ее мнению, было сердце. – Пошли, Витюш, тут без нас народу хватит.

– Что случилось, я не понял?! – спросил Плетнев.

Витюшка махнул рукой.

– Хрен их разберет, баб этих. А ты бы штаны застегнул, Алексей, поберег бы хозяйство от посторонних глаз.

Валюшка захихикала, а Плетнев покраснел – ей-богу! – отвернулся и торопливо застегнул «болты» на джинсах. Хорошо хоть голый не выскочил!

Как все странно, пронеслось в голове, когда он просовывал в петлю последний «болт». Кажется, я стал жить по деревенским законам – если на улице шум, нужно немедленно мчаться и выяснять, в чем дело. Мало ли, какая беда приключилась. Скоро буду держать под кроватью топор. А что тут такого?.. Так все живут.

И еще мне кажется, что я жил так всегда.

– Из-за чего такой крик?

– Вон, поди спроси их!

– Кого?!

– «Газпром», кого, кого! Это ихняя мать голосила! Я на двор к ним вбежал, думал, убивают, а никто там никого не убивает, а пропало у них чего-то, я даже не стал спрашивать, что!.. Плюнул да пошел! Напугали они меня, бабы эти!..

Плетнев посмотрел вдоль улицы.

Дома через два от его забора металась какая-то женщина в цветастом халате, на голову у нее было накручено полотенце, а за ней металась еще одна, точно такая же, только на голове у нее была бейсболка, а на бейсболку почему-то повязана косынка, и это Плетнева рассмешило. Из ворот Николая Степановича выглядывал зять Виталий, вытягивал шею, с другой стороны на велосипедах подкатывали ребята, останавливались и смотрели во все глаза. На ничейной лавочке с противоположной стороны улицы сидела фигуристая Женька, собиравшаяся поступать в модели, с таким видом, как будто она пришла в кино и предвкушает отличный фильм. Рядом сидела еще какая-то девчонка, не такая фигуристая, и ходила кура, совсем не фигуристая, а довольно облезлая.

Где-то близко застрекотал и смолк мотороллер, и Плетнев и Витюшка с Валюшкой разом оглянулись.

Чуть не наехав колесом на босую ногу Алексея Александровича, Нэлли Лордкипанидзе – что за ужасное имя, – остановила свой агрегат и сказала бодро:

– Всем доброе утро! Что там случилось? Все живы?

– Здравствуй, Нелечка! Привет, – хором отозвались Валюшка с Витюшкой, а Плетнев по непонятной причине промолчал. Вообще-то он был вежливым человеком, но – промолчал.

– Да чума их разберет, что там!..

– Неля! – изо всех сил закричала та, что с полотенцем на голове. – Неля, подойди сюда!

Нэлли налегла грудью на мотороллер, подкатила его к плетневскому забору, пристроила и пошла. Плетнев двинулся за ней.

– Леш, ноги бы обул! – вслед ему сказала Валюшка. – Витюш, дай ему свои, чего он по камням шкандыбает!

Витюшка догнал Плетнева, сбросил с загорелых упористых ног обрезанные по задникам галоши и поставил перед Алексеем Александровичем.

Плетнев посмотрел на галоши.

– Надевай, надевай, – великодушно разрешил Витюшка. – Мне до участка два шага, а там у меня другие есть!

Плетнев сунул ноги в жаркие и немного влажные Витюшкины галоши.

Ну, французский доктор тут ни при чем, а вот жену с тещей, наверное, после такого его поступка пришлось бы хоронить.

Шлепая галошами по гравию и мелким белым камушкам, он догнал Нэлли Лордкипанидзе почти у самого забора, перед которым метались женщины в халатах.

– Неля, мне нужен телефон, – простонала та, что в тюрбане. – У тебя с собой телефон?

– Трех часов нет еще, Тереза Васильевна.

– Господи, как это я забыла! Будь проклята эта глушь! Ничего не оставили, ничего, даже телефонов!..

– При чем здесь три часа? – на ухо спросил Плетнев у Нэлли.

– У нас телефоны работают в три часа дня и в девять вечера, – быстро ответила та, не оборачиваясь. – Спутник из-за сарая вылетает, они начинают работать, и какое-то время по ним даже можно разговаривать.

– Что делает спутник?!

Но она не слушала его.

Тереза Васильевна вдруг стала валиться на бок, и Нэлли подхватила ее, ребятишки восхищенно загалдели, а фигуристая Женька даже приподнялась со скамейки, чтобы лучше видеть.

– Мама, пойдем в дом, тебе нужно лечь, – предложила женщина в бейсболке.

– Я не могу, туда нельзя, там вещественные доказательства и улики!

– На солнцепеке тоже нельзя, – мягко сказала Нэлли. – Может, в тенек, на лавочку?

– Все вытащили, – горестно сообщила ей та, что в бейсболке и косынке. На косынке Плетнев разглядел надпись на английском «Международный форум ЦЕРН» и какой-то там год. – Все подчистую! Ничего не оставили.

– Как – ничего?! – сладко ахнул кто-то из ребят. – Даже кастрюлек нету? И сковородок?

– Пошли все отсюда! – вдруг взвизгнула Тереза Васильевна, обретая твердость в ногах. – Вот я вас сейчас!

С необыкновенным проворством она подбежала к зарослям шиповника, выдернула из середины длинную крапивину и пошла с ней на толпишку детей, как богатырь Осляба на татарских воинов. Те похватали свои велики и бросились наутек.

В общем, всем было весело.

– Я не понимаю, что именно произошло, – сказал Алексей Александрович, почему-то обращаясь к Нэлли Лордкипанидзе. – У кого-то что-то украли?

– Да у нас, у нас! – сердито выкрикнула бейсболка с косынкой. – Что тут непонятного! У нас украли все! Неля, давай заберем маму, ей сейчас на жаре плохо станет!

Покуда они ловили маму, которая прытко гналась за мальчишками, потрясая выдернутой крапивой, Плетнев думал.

Вот тебе и деревня Остров, в которой ничего никогда не происходит и нет чужих!

Сроду, как здесь говорят.

– Я ваш сосед, – представился Плетнев, когда все три дамы, тяжело дыша, вошли на участок и без сил попадали на лавочку. – Я живу в доме… – он чуть было не сказал «покойного Прохора Петровича», но в последний момент удержался, – вон в том доме. Что у вас украли и когда?

Тереза Васильевна махнула рукой.