Пять плюс три - Аделаида Котовщикова

— Мальчик! Мальчик! Где ты? — кричал папа.

— Я здесь, здесь! — отвечал Матвей.

Над головой у него шуршало. Должно быть, сыпалась звёздная пыль. В песне ведь поётся:

На пыльных тропинках далёких планетОстанутся наши следы.

Папа растолкал Матвея и голосом самой сердитой из интернатских нянек сказал:

— Ошалел ты, что ли? Спать на голой земле! Поди, не июль и не август.

— Каши бы ему берёзовой, да погуще! — ворчал другой голос. — Я спальни обошла, а одна кровать пустая. Вот как выключит тебя директор из интерната за такие проделки!

— Хорошо ба, — лязгая зубами, проговорил Матвей. — Хорошо ба, выключил. Я ббы с ба-бушкой ж-жил ба! — он весь дрожал.

С гор дул ветер, холодный и острый.

Наутро Матвей хотел подняться с кровати, но руки и ноги были у него такие тяжёлые, что поднять их не удалось, и он опять повалился поверх одеяла.

— Я хочу спать! Мне очень жарко!

Пришла медсестра и поставила ему градусник.

— И что тебе взбрело в голову ночью лезть в какие-то ямы? — подавая Матвею попить, спросила сестричка.

— Я считал звёзды, — сонно ответил Матвей. — Но трудно… их так много…

— Бредит, должно быть, — сказала сестричка.

— Да нет, наверно, правда! — возразили мальчишки. — Он ведь такой.

Полдня Матвей пробыл в изоляторе. За дверью кто-то тоненько распевал:

— Звездочёта-обормота взяли ямы в обороты! Звездочёта-бегемота взяли ямы в обороты!

Несмотря на высокую температуру, Матвей узнал голос Сони. Но недолго удалось Соне упражняться в дразнильном пении: к вечеру машина «Скорой помощи» увезла Матвея в больницу.

Тётя Доня

Раз или два в неделю Окуньки продолжали ходить в гости к дяде Миколе, то с ночёвкой, то возвращаясь к отбою в сопровождении старика. Уходили они всегда с разрешения воспитательницы или директора. Сами в посёлок не убегали. Любовь Андреевна догадывалась, что отлучаться самовольно им строго-настрого запретил дядя Микола. Возвращались они всегда какие-то успокоенные и как бы чем-то гордые.

Давно уже Окуньки не затыкали уши, когда им делали замечание, и хотя пятёрки получали редко, но и двойки исчезли из их тетрадей. «Твёрдые» тройки, иногда четвёрки стояли теперь в журнале против фамилий близнецов. Неблестящие отметки. Но, вспоминая время, когда Окуньки сидели в классе безучастными олухами, да ещё с заткнутыми ушами, Антонина Васильевна очень радовалась этим тройкам. И нередко хвалила близнецов. Непривычно и приятно было Вове и Вите Окуньковым слышать похвалы.

Жить Окунькам стало гораздо лучше и веселее. Оказывается, вести себя, как другие ребята — слушать на уроках, считать, писать и особенно читать — интереснее и несравненно легче, чем всё делать наперекор. Не приходится всё время быть начеку, чтобы немедленно сделать не так, как тебе велят, а наоборот. Вдобавок все — даже записные лентяи — часто над ними смеялись, смотрели на них с удивлением, как на каких-то ненормальных, а девочки и с жалостью. Лишь первое время ребят забавляли проделки близнецов, а потом всем надоела их молчаливая война с учительницей.

Казалось, не полтора месяца назад, а когда-то очень давно Окуньки впервые ушли из интерната вместе с дядей Миколой. Дело было так.

Неохотно плелись Окуньки следом за садовником-кочегаром. Насупившись, поглядывали недоверчиво.

Пройдя немного, Окуньков Вова процедил сквозь зубы:

— Зачем мы идём?

— Идём зачем? — как перевернутое эхо, процедил Окуньков Витя.

Дядя Микола к ним обернулся и ответил спокойно:

— А затем, что зажарит вас моя старуха. В сметане. Давно я жареных окуней не ел.

Скупо, краем рта улыбнулись Окуньки: мол, мы не дошколята, чтобы нас такими глупостями стращать.

Дядя Микола воззрился на них с удивлением:

— Не верите? — Он даже по колену себя стукнул: — Не верят глупые хлопцы, скажи на милость! Ну, так слухайте! Моя старуха, Домна Ивановна, така грозна бабка, шо тильки держись! И съем я вас, как вечерять сяду, в сухарях и сметане. Йисть буду я, а стряпать вас то вона буде. Так-то!

Чуть-чуть хихикнули Окуньки и сразу нахмурились, напустили на себя полное безразличие. Так, с каменными лицами, и вошли они вслед за дядей Миколой в небольшой садик. В глубине садика, между персиковыми, абрикосовыми, вишнёвыми и сливовыми деревцами стоял домик под черепичной крышей.

Едва лязгнула калитка, на крыльцо вышла полная моложавая старуха в белой косынке и в цветном длинном переднике. Всё лицо её с загорелыми, тугими, почти без морщин щеками расплылось в улыбке.

— Это что же за хлопчиков таких славных ты привёл, Микола? — спросила она певуче.

— Прикидается ласковой, — шепнул старик близнецам. — Як та самая баба яга, что Ваню зажарить схотела.

Громко он сказал, сурово сдвигая брови:

— Славны воны, чи не славны, це большой вопрос! И треба в этом вопросе разобраться по пунктам, А ну, геть у хату!

Не успели Окуньки опомниться, как они уже сидели на табуретках в чистой кухоньке возле стола. Руки у обоих были вымыты. Перед каждым в тарелке благоухал борщ.

— Мы обедали, — сказал Окуньков Вова.

— Обедали мы, — сказал Окуньков Витя. — В интернате.

— А до того, кто обедал, кто нет, нашей Домне Ивановне дела нету, — с аппетитом принимаясь за борщ, заявил дядя Микола. — Бо насчёт кормёжки вона дэспот и никуды не денешься. Вот накормит, а потом… гм-гм!.. к ужину это самце и воспоследует…

Всё тучное тело Домны Ивановны заколыхалось от смеха.

— Уже что-то выдумал! Начал загадки загадывать. Вовочка, я тебе укропчику забыла насыпать, сам возьми вон с блюдца.

Близнецы переглянулись, поражённые. Укропа не было именно в Вовкиной Тарелке, в тарелке у Вити зелёные стебельки плавали. Как узнала жена дяди Миколы, который из них Вова? Конечно, отводя их к рукомойнику и подавая полотенце, она спросила их имена, но…

«Случайно назвала правильно», — про себя решили Окуньки и стали есть хмуро, но с удовольствием: уж очень вкусен был украинский борщ.

После обеда дядя Микола уселся столярничать. Он мастерил полочку.

— Бо у моей старухи везде полочки понатыканы, так нехай ещё будет!

Вова стал смотреть, как старик работает, а Витя подошёл к радиоприёмнику и со всех стороннего разглядывал, не решаясь прикоснуться.

— А ты, Витенька, включи, если умеешь, — сказала Домна Ивановна, вытиравшая посуду.

Близнецы в упор посмотрели вопросительно друг на друга. С одного взгляда каждый понял замысел брата. Они встали рядом, потом сели на оттоманку, немного погодя переменились местами — они нарочно «перепутались». Но это не помогло.

— Вовик, подай мне, пожалуйста, ножницы, — попросила Домна Ивановна. — Вон на полке, ты рядом стоишь.

Она их не путала, это было очевидно.

— Вы… колдунья? — протягивая Домне Ивановне ножницы, спросил Вова.

— Колдуньев не бывает, — добавил Витя, — но вдруг… всё-таки…

Домна Ивановна рассмеялась заливисто, как молодая.

— Факт! — провозгласил дядя Микола, для убедительности вытаращивая глаза. — Самая она колдунья и есть!

От смеха Домна Ивановна не могла сперва вымолвить ни слова и только махала на всех руками. Наконец, перевела дух.

— Ох, уморили, мальчики вы мои милые! С чего ж это я колдунья, ну-ка? Молчи, старик, не встревай, пусть сами скажут.

Братья стояли красные.

— Потому что все… — начал Вова.

— И даже мама очень часто, — вставил Витя.

— Да и батька всегда, — продолжал Вова.

— И злится крепко, — сказал Витя.

— Пьяный — очень крепко! — подтвердил Вова.

И тут они заговорили одновременно.

— Что не может нас различить, — говорил Вова.

— Зачем мы как два пятака, — говорил Витя. — Путают нас всё время все!

— А вы всячески помогаете людям запутаться, — заметил дядя Микола.

Братья торопливо произнесли наперебой:

— А вы нас не спутали ни разу…

— И вот, может, вы… умеете колдовать?

Домна Ивановна встала со стула и подошла к близнецам.

— Вот это Витя. — Она погладила по голове Витю Окунькова. — А вот это Вова, — потрепала она по затылку другого Окунькова. — Да зачем же вас путать, хлопчики милые? У Вовы на одном ухе мочка немножко приросла, а у Вити уши ровные, зато у него родинка есть на височке, а у Вовы нету…

Да, эти различия у них были. И сами Окуньки, и мама об этих приметах знали. Но, когда Окуньки двигались, и мать не видела «приметок». Другие же люди о них не подозревали. А от зоркого глаза Домны Ивановны эти мелочи не укрылись.

— Шо там мочки да родинки! Колдунья она, верно вам говорю! — твердил дядя Микола. — Ну, ладно, колдуйте здесь над уроками. Донюшка, погляди, чтобы эти орлы всё написали чисто, а то мне будет это самое… рекламация. А я до соседа тут схожу ненадолго.