После пожара - Уилл Хилл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А, Мунбим, – говорит он. – Я догадался, что это ты.
– Каким образом?
– У тебя особенные шаги. Они всегда очень серьезные – так сказать, убедительные.
Моя улыбка сменяется озадаченным выражением.
– Что ты имеешь в виду?
– Не знаю, – пожимает плечами Нейт. – Сама как-нибудь послушай.
– Это вряд ли.
Нейт фыркает и кивает.
– Понимаю. Не хочешь помочь мне собрать огурцы?
– Легко. – Я подстраиваюсь под его шаг, и мы идем к западной изгороди. Жаркое солнце висит прямо над нашими головами, заливая Базу таким ярким светом, что буквально все кажется совершенно новым, и внезапно – резко, как удар под дых, – я осознаю едва ли не самую суровую истину: я была здесь счастлива. Долго и по-настоящему.
Что бы ни внушал нам отец Джон, База отнюдь не рай и никогда и ничем его не напоминала. Но в моей жизни, как и у каждого из нас, было время, когда я, еще совсем ребенок, охотно верила почти всему, что слышала, если это называли правдой. Для меня, в отличие от большинства (а то и всех) моих Братьев и Сестер, это время закончилось. И Пророк тут был ни при чем – во всяком случае, тогда. Как любит повторять сам отец Джон, он всего лишь человек, так же склонный к ошибкам и гордыне, как и остальные, и, хотя все мы созданы по образу и подобию Творца, нам все равно не достичь святости: совершенен один лишь Господь Бог. В итоге я практически с самого начала понимала, что слова Пророка не следует принимать за непреложную истину, и с годами это понимание укреплялось во мне все сильнее.
Просто невозможно, чтобы все-все люди в огромном мире за пределами Базы поголовно были плохими, – я знаю это абсолютно точно, как и то, что далеко не каждый из моих Братьев и Сестер хороший человек. Добро и зло, ложь и правда – это крайние точки целого спектра наших характеристик, «либо – либо» не бывает, ведь жизнь не такая простая штука. Люди не так просты, а иначе все было бы куда однозначней.
Думаю, отец Джон это понимает, хоть и не признаёт вслух. Именно поэтому, на мой взгляд, он называет себя только вестником, а не самой вестью. Однако на протяжении долгого времени для меня это не имело значения – я верила, даже когда ставила под сомнение конкретные сказанные им слова.
У меня появлялись вопросы и мысли, с которыми я ни с кем не делилась, зная, что их сочтут ересью, но все еще хранила веру – в него, в моих Братьев и Сестер, в Легион. Пока отец Джон не поступил с моей матерью так, как поступил.
Мы доходим до проволочной сетки, которой обнесен огород.
– О чем размышляешь? – интересуется Нейт. – По монетке за каждую думку?
– Разоришься, – шучу я.
Он улыбается.
– Я знаю, когда у тебя что-то на уме, Мунбим. Давай, выкладывай.
Я киваю, ведь он прав: меня действительно терзает кое-что еще, помимо сладостно-горьких воспоминаний о прежних счастливых днях. То, что не дает мне покоя с прошлой пятницы и о чем я бы не рискнула заговорить ни с кем другим.
– Люк…
– А, этот маленький засранец? – переспрашивает Нейт, и я ошарашенно ахаю, потому что еще никто в Легионе не отзывался так о своем Брате или Сестре. Никто и никогда.
– Нельзя так говорить, – укоряю я и вспыхиваю: должно быть, я сейчас похожа на перепуганную маленькую девочку.
– Можно, если это правда, – еще шире улыбается Нейт. – Можно состоять в Легионе Господнем и все равно быть говнюком. Как ни прискорбно. – Я хихикаю, не могу сдержаться. – Ну и, – продолжает он, – ты же не настучишь на меня Центуриону. Так что там с Люком?
– Он усомнился в отце Джоне. Прямо при всех.
Нейт пожимает плечами.
– И заработал порку. Тебя это беспокоит?
– Нет.
– Тогда в чем дело?
Я набираю побольше воздуха, желая правильно донести свою мысль.
– Он нарывается на неприятности. Ну, Люк. И иногда… иногда кажется, будто он делает это нарочно.
– Ему семнадцать, – замечает Нейт. – Конечно, он делает это нарочно. Люк пытается найти себя в этом мире, свое место в нем, отсюда и выходки. Почему тебя это волнует?
– В прошлый раз тебя здесь не было. А сейчас ситуация похожая, вот и все.
– Ты имеешь в виду чистку?
– Не знаю. Может быть. Да.
– Ты встревожена?
Качаю головой.
– Да нет, просто не доверяю Люку. Извини, Нейт, я не хотела раздувать из мухи слона.
– Все в порядке, – улыбается Нейт. – И не переживай. Люк – противный мелкий засранец, которого давно бы пора приструнить, но если бы я считал, что он в самом деле опасен для отца Джона или кого-то еще, то уже принял бы меры.
– Какие?
Улыбка исчезает с лица Нейта, как будто ее и не было.
– Задушил бы его во сне, – отвечает он. – Ладно, идем. Огурцы сами себя не соберут.
Я выдавливаю кривую усмешку, а по спине бежит мороз. Нейт разворачивается и идет в огород, я чуть приотстаю и двигаюсь следом.
После
Доктор Эрнандес перестал записывать; пока я говорила, он не отрывал от меня взгляда.
– По-твоему, Нейт мог бы сделать так, как сказал? – спрашивает он.
Я качаю головой.
– Нет.
– Почему ты так уверена?
Пожимаю плечами. Я не уверена, не уверена на сто процентов. Я знаю – и сомневаться не приходится, так как я видела это собственными глазами, – что Нейту реально хотелось наподдать Люку, но сейчас лучше промолчу. Тем не менее я искренне считаю, что на убийство Нейт бы не пошел, так что чисто технически я не лгу.
– За ересь наказывали?
– Нет. – А вот это ложь, и такая явная, что я боюсь, как бы мое лицо не залила краска стыда.
– А за нарушение правил?
– Нет.
– Значит, страха никто из вас не испытывал?
Я не отвечаю.
– Мунбим? – Доктор Эрнандес смотрит на меня с прищуром. – Члены Легиона боялись отца Джона?
– Что ты ему рассказала? – тихо, по-змеиному шипит Люк. – Что ты напела Чужаку?
Его лицо в паре сантиметров от моего, я вжимаюсь спиной в стену, а мои Братья и Сестры молча, испуганно взирают на нас. Я вспоминаю слова доктора Эрнандеса о том, что КСВ всегда проходит под наблюдением, и прикидываю, сколько еще это будет длиться, прежде чем кто-то войдет в кабинет групповой терапии и прервет сеанс.
– Ничего, – вру
