Крепостные мастера. Роман - Наиль Акчурин

Как же ему хотелось двинуть Петьке по физиономии, сказать что-нибудь столь же оскорбительное, чтобы этот хам мог испытать в полной мере подобные душевные муки: боль, испепеляющую любовь к женщине, умирающую веру. Да и есть ли у такого подонка душа? Или на ее месте подобие Бермудского треугольника? Поэтому и жаждет он человеческих страданий.

Ах, не было бы этого Петьки – Василий чувствовал бы себя счастливым человеком. Никому зла он не желал. Ни жене, ни ее любовникам, если они у нее есть. Даже Петьке, лишь бы тот не приставал и не смеялся. Ведь все необходимое для счастливой жизни у Василия было: уютная квартира, любимая работа, очаровательная дочь, красавица жена. Что еще не хватает? Может быть, только силы духа, чтобы давать достойный отпор подлости.

Он никак не мог понять: почему его не посещает желание делать людям недоброе, сплетничать о них, интересоваться их семейной и интимной жизнью? По большому счету, ему вообще не было дела до того же Петьки, Бычкова и им подобным. Чем они живут? Что ими движет? Кого любят? Почему же они безнаказанно вторгаются в его жизнь? И, наконец, почему его жена дает повод для таких пересуд?

Вася Понкратов мучительно искал ответы на простые житейские вопросы и не находил. Слова Петьки слишком больно задели за живые струны его души, и музыка сердечных страданий мучила сознание. Вася никак не мог заглушить ее в своем сердце, хотя был опытным и стойким борцом, презирающим людскую зависть и наушничество. Всегда ему, без особых на то усилий, удавалось, погрузившись в работу, забыть скверные слова, унижающие его мужское достоинство. Но сегодня, справиться с чувствами, обжигающими грудь, не удавалось: перед глазами, словно наяву, появлялась лоснящаяся, самодовольная физиономия борова – самца Бычкова, творившего непристойности с его женой Светкой. Болезненное самолюбие перекручивало в голове сюжеты по несколько раз с каждым последующим уточнением и добавлением картинок разврата. Вася хотел было по привычке спрятаться от мерзкого, несправедливого, падшего мира за завесой творчества, но отработанный до автоматизма механизм защиты почему-то дал сбой. Он не находил себе места: то рассматривал чертежи, то брал в руки готовые детали или заготовки, неосознанно крутил ручки то одного, то другого станка, а то вдруг, уставившись в окно, смотрел в одну, неосознанно выбранную, точку в бескрайнем безоблачном небе.

– Василий! – попытался достучаться до его внимания коллега по цеху слесарь – многостаночник пенсионер Прокоп Кузьмич. – Ты, голубчик, где у нас там летаешь?.. Похарчевался!? Идем – пару мне составишь.

– Да все нормально Кузьмич, играйте пока без меня, – отмахнулся Вася и начал зачем-то крутить следующую ручку станка.

Прокоп Кузьмич – «воробей стреляный», да и жизнь прожил ни по учебникам, и что такое дура – баба в семье читал не в книжках.

Общаться с Прокопом Кузьмичом всегда не только интересно и весело, рядом с ним приобретался необходимый душевный покой. Его рассудительность, житейская мудрость и фундаментальность суждений притягивали к нему различных людей. Для каждого он находил доступные слова. Васе Понкратову оставалось лишь удивляться разносторонним познаниям пожилого необразованного человека. А так же отношению Прокопа Кузьмича к людям: ясному, четкому, а кроме того, непоколебимому. Если уж он Мишку Шохина не любил, то и скрывать этого не собирался.

Поначалу Василию казалось, что это не что иное, как конфликт поколений, непримиримость рабочего класса и интеллигенции, антагонизм науки и советского производства. Но потом понял, что это лишь ширма или завеса скрывающая неприятие человеческого естества.

Кузьмич опираясь на свой богатый житейский опыт всех людей делил на группы по очень странным признакам, на которые, кроме него, никто внимания не обращал. Василий считал, и так его учили в школе и в армии, основными критериями являются отношение человека к труду, к окружающим его людям. Кузьмич вроде бы с этим соглашался, только объяснял:

– Ты знаешь, Василий, жизнь не такая простая штука. В наше время повального вранья любого лодыря могут представить как труженика и орденоносца, а последнего проходимца объявить служителем интересов народа. Куда важнее знать, что человека волнует, к чему он стремится, и какими методами он достигает поставленной цели. Вот ты возьми своего друга Мишку Шохина. Ведь он ради своей карьеры по головам людей будет идти и не остановится. А сколько таких беспринципных, как твой Мишка?

Василий терялся в догадках: зачем и для чего Мишка приходил в обеденный перерыв в удаленную от чужих глаз комнату и терпел язвительные замечания старика? Ведь прекрасно знал, что Кузьмич его недолюбливает. Предлог-то был: поиграть в домино. Но обычно люди проводят время в приятной для себя компании. А здесь Мишка выслушивал про себя такие нелицеприятные вещи. Василий обычно смеялся вместе со всеми доминошниками, но в душе все же поддерживал Мишку. И считал, что Кузьмич не объективен. Мишка протаптывал себе жизненную дорожку точно так же, как и многие его сверстники.

Родители Шохина, простые инженеры, вряд ли бы смогли помочь ему достичь каких-либо высот на трудовом поприще. Да и талантами особыми Бог его не одарил. Вот Мишка и приспосабливался к реалиям жизни, и старался брать от нее все, что мог.

– Молодец!

Василий, сравнивая себя с Мишкой, отчетливо осознавал, что такой целеустремленности в его характере просто не было.

Вскоре после окончания института, познав тяготы работы мастера механического цеха одной незатейливой шараги и окончательно разуверившись, что это именно то, что предназначено ему судьбой, Мишка бежал в лоно науки, при этом не забыл на заводе вступить в кандидаты в члены Коммунистической партии. В институте он грамотно использовал свои преимущества перед новыми коллегами. Молодых и не только молодых кандидатов и членов партии из числа научных работников в научном учреждении было не так много. Их прием ограничивают, чтобы соблюдать процент интеллигентной прослойки. Мишка со своей обоятельной внешностью комсомольского вожака, развернул в институте бурную деятельность: сдал кандидатский минимум, выступал на партийных собраниях, подружился с сыном начальника института и его окружением. Строил, как мог свою дорогу счастья и благоденствия. Строил не безуспешно, на зависть многим. Вот и Кузьмич при каждом удобном случае подтрунивал над Мишкой.

Но Василий, как и многие, тянулся к старику, и в минуты печали и тревог шел к нему за советом. Шел отогреть сердце, освободиться от жгучей боли и сковавшего душу льда людской злобы. С ним было тепло и уютно, и Василий, чтобы отогнать душившие его спазмы ревности, решил сегодня немного посидеть и послушать, о чем же сегодня будет полемика между Мишкой и Кузьмичом.

Мишка, громко хлопнув тяжелой стальной дверью, ворвался в комнату за минуту до начала обеденного перерыва. Запыхавшись от бега, он хотел было Кузьмичу предложить свои услуги партнера в игре. Но Прокоп Кузьмич опередил его желание:

– Двигайся, Иван, будешь со мной сегодня играть.

Иваном Кузьмич звал своего друга и соседа по квартире Ивана Митрофановича. Тихий, скромный, ничем не приметный трудяга работал на экспериментальном участке и был на несколько лет моложе Кузьмича.

– Пусть молодежь потягается со стариками…

– Вечно ты, Кузьмич, как старый революционер, оппозиционные структуры создаешь, – вступил в полемику расточник Юра Уткин. Ему было чуть за сорок, но из-за больших габаритов и весомости он причислял себя к старшему поколению. Да и все уже давно его звали по имени отчеству Юрий Саныч. Ему это определенно нравилось, поэтому после слов приветствия, он обычно знакомому как бы предлагал свои услуги:

– Жалуйся.

– Давай, давай верти костяшки, как следует, революционер.

Однако грань в словесной перепалке между собой Кузьмич с Юрой Уткиным не переступали. Кузьмичу это было неинтересно, а Юрка авторитетного оппонента побаивался.

Василий подошел и сел рядом с Мишкой на длинную деревянную скамейку, когда игроки уже по разу громкими ударами по столу обусловили свои ходы. Вскоре подошел и Коля Брагин – инженер-технолог, приятель Мишки Шохина.

– Васек, давай с тобой войдем следующими? – предложил он, оповещая играющие команды, что игра идет на вылет.

Василий утвердительно кивнул.

– Ты, что же Мишка теперь у нас член?!.. – ядовито произнес Кузьмич и, внимательно разглядывая костяшки домино, умышленно сделал длинную паузу, раздумывая над ходом. Наконец, громко опустив одну из них на стол, завершил вопрос: – Коммунистической Партии Советского Союза?

Мишка от неожиданных и неприятных ассоциаций вздрогнул, но, услышав вопрос до конца, расслабился и отрапортовал: