Уарда. Любовь принцессы - Георг Эберс

– Тощий! – огрызнулся карлик. – Совсем как твоя шутка. Дай-ка мне еще кусок жаркого, домоправитель. Эй, раб, налей мне пива!

– Ты же только что сказал, что желудок у тебя с мушиную головку! – воскликнул повар. – А теперь ты пожираешь мясо, точно крокодил в священном пруду Поморья[58]! Ты, наверное, родом из того царства, где все наоборот – люди величиной с муху, а мухи – огромные, ростом с древнего великана.

– На, возьми, обжора, но не забудь распустить пояс, – засмеялся домоправитель. – Я облюбовал этот кусочек для себя и просто дивлюсь, до чего у тебя чуткий нос.

– Да, да, нос, – промолвил карлик. – Нос-то ведь больше, чем гороскоп, говорит знатоку, что собой представляет человек.

– М-да! – бросил садовник.

– Ну давай, выкладывай, что это за премудрость, – со смехом сказал домоправитель. – Если ты будешь говорить, то хоть на время перестанешь жрать.

– Одно не мешает другому, – возразил карлик. – Слушайте же! Загнутый нос, подобный клюву коршуна, никогда не соединяется с покорным характером. Вспомните о фараоне и о всем его роде. Наместник же, напротив, имеет прямой красивый нос, как у статуй Амона в храме, поэтому он прямодушен и божественно добр. Он не заносчив и не уступчив, а именно таков, каким следует быть. Он не якшается ни со знатью, ни с чернью, ни с людьми нашего пошиба. Вот бы ему быть нашим царем!

– Царь носов! – вскричал повар. – Я предпочитаю орла Рамсеса. Но что ты скажешь о носе своей госпожи Неферт?

– Он тонок и изящен, и каждая мысль приводит его в движение, как дыхание ветра лепестки цветка; сердце ее устроено точно таким же образом.

– А Паакер? – спросил конюх.

– У него большой тупой нос, с круглыми, вывернутыми наружу ноздрями. Когда Сет вздымает вихрем песок и ему попадет туда пылинка, то она щекочет его и он приходит в бешенство – таким образом, нос Паакера виноват в ваших синяках. У его матери Сетхем, сестры моей госпожи Катути, носик маленький, кругленький, мякенький.

– А ну, уродец! – воскликнул, перебивая его, домоправитель. – Мы накормили тебя и позволили тебе чесать язык вволю, но если ты осмелишься обсуждать нашу госпожу, то я швырну тебя так высоко, что к твоей горбатой спине пристанут звезды.

Карлик встал, отошел в сторону и спокойно проговорил:

– Я снял бы их со спины и подарил бы тебе самую лучшую из них, в благодарность за твое сочное жаркое. Но вот едут колесницы. Прощайте, господа. И если клюв какого-нибудь коршуна схватит вас и потащит на войну, тогда вспомните маленького Нему, знатока людей и носов.

Колесница лазутчика с громом въехала во двор. Собаки подняли радостный лай, конюх поспешил навстречу Паакеру и принял у него вожжи, домоправитель пошел за ним, а главный повар бросился в кухню – готовить новый ужин.

Прежде чем Паакер дошел до ворот, которые вели в сад, со стороны пилонов громадного храма Амона послышался далеко разнесшийся звук, а затем многоголосое пение торжественного гимна.

Махор остановился, взглянул на небо и сказал своим слугам:

– Вот взошла священная звезда Сотис!

И он упал на колени, с молитвою вздымая руки к небу. Рабы и слуги тотчас последовали его примеру.

Несколько минут господин и слуги молча стояли на коленях, прислушиваясь к пению жрецов. Когда те замолчали, Паакер встал. Все вокруг него не поднимались с колен, и только около помещений для рабов стояла ярко освещенная луной фигура, прислонившись к столбу.

Махор подал знак, слуги поднялись, а сам господин быстрым шагом направился к тому, кто не исполнил религиозного обряда, и вскричал:

– Домоправитель, сто ударов по пяткам этому негодяю!

Тот поклонился и сказал:

– Господин мой, лекарь приказал циновщику не шевелиться, и он не в состоянии даже двинуть рукою. Он сильно страдает: ты вчера перебил ему ключицу.

– Поделом ему, – заявил Паакер нарочно так громко, чтобы раненый мог его слышать. Затем он вышел в сад и, позвав смотрителя погребов, приказал ему дать всем слугам пива на ночь.

Через несколько минут Паакер уже стоял перед матерью, которую нашел на украшенной растениями крыше дома.

– Я хочу сообщить тебе кое-что важное, – сказал он.

– Что же? – спросила Сетхем.

– Я сегодня в первый раз говорил с Неферт, все раздоры могут быть забыты. Хочется тебе повидаться с сестрой? Можешь отправиться к ней.

Сетхем взглянула на сына с нескрываемым удивлением. Ее глаза, легко наполнявшиеся слезами, увлажнились, и она спросила, запинаясь:

– Верить ли мне своим ушам? Неужели ты…

– Я желаю, – сказал Паакер, – чтобы ты снова подружилась с сестрой, ваше отчуждение длилось достаточно долго.

– Даже слишком! – воскликнула Сетхем.

Лазутчик молча смотрел вниз, затем, выполняя просьбу матери, сел возле нее.

– Я ведь знала, – сказала она, – что этот день принесет нам радость. В эту ночь я видела во сне твоего покойного отца, и, когда я велела нести себя в храм, мне навстречу попались: сперва белая корова, а потом свадебное шествие. Священный овен Амона прикоснулся к пшеничному пирогу, который я подала ему.

– Это – счастливое предзнаменование, – серьезно и с убеждением сказал Паакер.

– Поспешим же с благодарностью воспользоваться тем, что обещают нам боги. Я завтра же отправлюсь к сестре и скажу ей, что мы станем жить, как прежде, в согласии и будем делить друг с другом радость и горе. Что было, то прошло, и пусть будет забыто. Ведь кроме Неферт есть много прекрасных женщин в Фивах, и каждое знатное семейство было бы счастливо назвать тебя своим зятем.

Паакер поднялся со своего места и начал задумчиво ходить взад и вперед, а Сетхем продолжила:

– Я знаю, что прикоснулась к тяжкой ране твоего сердца. Но она ведь наполовину зажила и заживет совсем, когда ты сделаешься счастливее возницы Мены и перестанешь ненавидеть его. Неферт добра, но она слишком нежна и не годится для ведения такого обширного хозяйства, как наше. Скоро и мою мумию обовьют пеленами, а служба заставит тебя отправиться в Сирию, и тогда мое место должна будет занять мудрая хозяйка. Как часто я молилась Хаторам, чтобы они послали тебе жену по моему желанию!

– Другой Сетхем я не найду, – сказал Паакер, целуя мать в лоб, – подобные тебе женщины вымирают.

– Льстец! – с улыбкою воскликнула Сетхем, погрозив пальцем сыну. – Но это совершенно справедливо. Подрастающее поколение наряжается в финикийские ткани, приправляет свою речь сирийскими словами и позволяет домоправителям и домоправительницам распоряжаться там, где нужно проследить лично. Вот и моя сестра Катути с Неферт…

– Неферт не похожа на других женщин, – прервал Паакер мать, – и если бы ты воспитывала ее, то она сумела бы не только быть украшением дома, но и управлять им.

Сетхем с удивлением взглянула на сына, а потом сказала, как бы про себя:

– Да, Неферт – милое дитя, и на нее нельзя сердиться. А я сердилась на нее – ведь она возбудила твой гнев. Но так как ты простил ей, то и я прощаю – как ее, так и ее мужа.

Лицо Паакера омрачилось, и, остановившись перед своею матерью, лазутчик, со всею свойственною ему жестокостью, сказал:

– Пусть он истомится в пустыне, пусть гиены северных стран растерзают его непогребенный труп!

– Как ты бываешь ужасен! – тихо произнесла Сетхем. – Я знаю, что ты ненавидишь Мену, я давно заметила семь стрел над твоею кроватью, на которых написано: «Смерть Мене». Это сирийское заклинание должно погубить того, против которого оно направлено. Как мрачен твой взгляд! Да, это заклинание, ненавистное богам, дает злому духу власть над тем, кто прибегает к нему. Как я, так и твой отец учили тебя чтить богов. Предоставь им наказать виновного, Осирис лишает своей милости тех, кто избирает злого духа своим сообщником.

– Приносимые мною жертвы обеспечивают мне милость богов, а Мена поступил со мною, как разбойник, и я предаю его власти злого духа, ведь в нем самом сидит зло. Довольно об этом. Если ты меня любишь, то никогда не произноси при мне имени моего врага. Я простил Неферт, и пусть этого будет для тебя достаточно.

Сетхем покачала головой и проговорила:

– К чему же это приведет? Война не может продолжаться вечно, и когда Мена вернется, то наше примирение с его близкими вызовет еще большую вражду. Я вижу только один выход: послушайся моего совета и позволь мне выбрать тебе достойную жену.

– Не теперь, – раздраженно сказал Паакер. – Через несколько дней я отправляюсь в неприятельские земли, и не хочу, подобно Мене, обрекать свою жену на жизнь вдовы. К чему спешить? Жена моего брата при тебе, довольствуйся этим.

– Боги видят, как я люблю их, но Гор – младший, а ты – старший брат, и тебе принадлежит наследственное имение. Твоя маленькая племянница для меня – прелестная игрушка, а твоего сына я воспитала бы как будущего главу семейства, в моем духе и как завещал твой отец. Для меня священно все, чего он желал. Он радовался твоей ранней помолвке с Неферт и надеялся, что сын его старшего сына продолжит род Ассы.