Сибирский Робинзон - Андрей Черетаев

— Знаешь что, Петрович, завтра нужно будет обойти этот район.

Командир кивнул.

— Обязательно. Если погода не испортится. Смотри, ветер поднимается.

В этот момент, как бы в подтверждение его слов, машину неприятно качнуло. Ветер был боковой, очень коварный и непредсказуемый, от него можно было ожидать, все что угодно.

Как бы то ни было, а оранжевый вертолет МЧС сегодня мне даже не показался. Поэтому снова приходилось рассчитывать на собственные силы, так сказать, на внутренний резерв, который теоретически у меня был, но вот в каком «кармане» он лежал, я не имел ни малейшего представления.

Благодаря вчерашней прогулке я приловчился ходить по заснеженной земле. Но, несмотря на этот приобретенный навык, установленную вчера планку преодолеть не было никакой возможности.

Мой маршрут шел в гору. Идти, постоянно проваливаясь в снег, трудно, но еще труднее подниматься вверх. Приблизительно к полудню в моей руке были три толстых ветки. При остром дефиците времени и сил продолжать идти дальше не имело смысла. Мой утренний оптимизм куда-то улетучился, а его место занял голод и, как всегда, изматывающая душу зубная боль. Стоило ногам хорошенько промерзнуть, как челюсть начинало сводить и «ломать».

«Придется поворачивать оглобли. Но сперва нужно передохнуть и перекусить, — размышлял я и заодно присматривал местечко для короткой стоянки. — Как жалко, что нет спичек! Костер сейчас был бы кстати». Здесь, в таежной глуши, справиться с нестерпимой болью можно было с помощью тепла, или спиртного. Первого у меня не было, второе подходило к концу.

Невдалеке виднелась поваленная с корнями высокая ель. Её огромное корневище с висевшей на переплетенных корнях коричневой землей образовало небольшой грот. Что меня обрадовало, так это отсутствие снега в укрытии.

Кое-как пристроившись, я быстро, насколько это возможно сделать одной рукой, скинул с себя мокрые ботинки. А если быть более точным, то сначала один ботинок, а затем другой. Под мокрыми носками прятались окоченевшие и посиневшие ступни. Сморщившаяся от сырости кожа окрасилась черными полосами и пятнами, от одного вида её становилось плохо. Неаппетитное зрелище. Смешно, но ноги совершенно не пахли. Думается, что осенняя тайга — лучше лекарство от запаха в ботинках.

Кто бы мог подумать, что пятирублевая газета может спасти ноги. Как важно знать и, не менее важно, вовремя вспомнить дедовский метод спасения обмороженных. Последний газетный лист был поделен поровну и комком бумаги я неистово принялся растирать ступни, которые уже почти не чувствовал.

«Хоть булавки втыкай», — думал я, усиленно растирая ноги.

Сначала одна, а затем вторая ступня стали похожи цветом на вареного рака. Если бы газета не порвалась в клочья, то ноги засверкали бы, как паркет в Зимнем дворце. В это время носки сохли за пазухой. Согревшись с грехом пополам, я стал обедать, хотя назвать это обедом можно было с превеликой натяжкой. Я съел последний кусок шоколадки и допил остаток рома, которого хватило на один глоток. Я докатился до того, что не выбросил обертку от шоколада. Вдруг пригодится!

Мои мысли возвращались к поискам самолета. Никаких следов падения лайнера мне не попадалось. Ни одного знака, ни одной подсказки. Я еще раз прикинул свои шансы. Я честно сказал себе, что вполне могу отсчитывать последние часы жизни, если не найду самолет. Будь у меня еда, я мог бы продержаться некоторое время без огня, или, наоборот, без пищи, но с огнем мои шансы выжить были бы также велики. Но как быть, если ни того, ни другого у меня нет?

Рядом упала большая шишка, почти целиком провалившись в снег.

«Лучше бы ты яблоко послал», — обратился я вроде к кому-то наверху.

Шишка лежала рядом. Она была величиной с кулак. Я поднял ее и, поднеся к уху, потряс… Настроение было препаршивое, и развлекаться этой погремушкой совершенно не хотелось и поэтому я отшвырнул её прочь, и снова погрузившись в тяжёлые думы. Через какое-то время мой взгляд снова набрёл на эту………проклятущую шишку. Взгляд остановился на ней, остановился, остановился. Что в голове зашевелилось, и вдруг меня словно ударило молнией.

Кедровая шишка! — вспыхнуло в голове, дальше в дело вступила железная леди Логика, — кедровые орехи. Кедровые орехи, — повторил я, а затем радостно промычал:

— Спасён, спасён…!

Ну конечно, откуда в тайге яблоки, а вот кедровых шишек тьма тьмущая. Значит не оставил меня добрый боженька. Шишка попалась крепкая, но все же через несколько минут на меня, как из рога изобилия, посыпались коричневые орешки. Много орехов. Меня даже не смутила их скорлупа. Нет зубов, зато есть одна рука и две ноги и в придачу одна голова! Если бы я мог танцевать, то непременно пустился бы в пляс.

В своем укрытии я нашел несколько увесистых камешков. Ловко ими орудуя, подобно далёкому предку кроманьонцу, я раскалывал скорлупу, добираясь до небольших, но очень вкусных, а самое главное, питательных светло-желтых ядрышек. Я не стал есть по одному орешку, решив сначала наколоть с горсть, а потом отправлять в рот.

Вскоре, я расправился со всеми орехами, передо мной лежала маленькая горстка маслянистых ядрышек! Со священным трепетом я осторожно положил орехи на высунутый язык и так же осторожно, подстраховывая рукой, препроводил их в рот под язык и, обильно смочив слюной, принялся пережевывать оставшимися зубами.

Кедровая шишка не просто дала мне пищу. Она дала мне надежду, согрела надеждой. И даже носки казались не такими сырыми.

Нельзя сказать, что весь оставшийся путь я прошел легко и непринужденно. Сначала я пытался петь, насколько пение можно было совместить с моими травмами. Перешагнув трехтысячный рубеж, я уже только подвывал. Четырехтысячник отметил потоком проклятий человека, провалившись по пояс в засыпанную снегом яму.

Уже начало смеркаться, когда я вышел к своей железной каморке. Если бы не кедровые семена, то мне бы оставалось лечь и помереть. Всё равно сил уже не было. Я был близок к изнеможению, истощению и обморожению. Я был зол, как волк. А что может быть страшнее голодного волка? Разве что голодный российский пенсионер, вышедший на большую дорогу…

Вместо допитого рома во фляжке даже не плескалась, а колыхалась снежно-водянистая каша, а карманы куртки были под завязку набиты шишками.

«В каждой шишке приблизительно по сто орехов. У меня в кармане пятнадцать шишек. Пятнадцать умножаем на сто и получаем около полторы тысячи орешков, — в уме подсчитал я, — прямо как в первом классе! Предположим, если каждый орех весит один грамм, то килограмм первоклассной пищи мне обеспечен. Надо поспешить и очистить себе на ужин орехов».