Отныне и вовек - Джеймс Джонс

— Я с Атлантик-авеню. А ты знаешь Бруклин?

— Нет. Ни разу там не был. Просто в Майере я служил с одним парнем из Бруклина.

Свечи мгновенно погасли.

— А-а, — протянул Маджио. Потом с видом человека, которому нечего терять, спросил — А как его звали, этого твоего приятеля?

— Смит. Джимми Смит.

— Матерь божья! — Маджио перекрестился ножом. — Смит?! Ни больше ни меньше? Да если в Бруклине найдется хоть один Смит, я тебя на пасху при всем народе в задницу поцелую!

Пруит рассмеялся.

— Но его правда звали Джимми Смит.

— Да? — Маджио нацелился на следующую картофелину. — Очень интересно. А у меня был знакомый еврей, его звали Ходенпил. Я-то думал, ты действительно знаешь Бруклин. — Он замолчал, потом пробормотал себе под нос — Джимми Смит. Из Бруклина! Ой, держите меня, упаду!

Пруит, улыбаясь, закурил. Внезапно голоса в канцелярии зазвучали громче, почти срываясь на крик.

— О! Слышишь? — Маджио ткнул ножом в сторону окна. — То же самое ждет и тебя, друг. Не будь дураком, разворачивай оглобли и мотай отсюда.

— Не могу. Меня перевели по рапорту начальства.

— Так-так, — понимающе покачал головой Маджио, — Значит, еще один придурок вроде меня. Что ж, друг, сочувствую, — язвительно сказал он, — но при всем сочувствии не совсем тебя понимаю.

— А что там за скандал?

— Да ничего особенного. Обычное дело. Цербер с Динамитом вставляют фитиль Уилларду. Все в порядке вещей. А сегодня на кухне смена Уилларда, так что он потом отыграется на мне. У этого Уилларда в голове одна извилина, и та — след от шляпы. В любой другой роте его бы близко к кухне не подпустили, а тут он — первый повар. Потому что приличных поваров сюда не заманишь. Все из-за Прима. Этот скотина как нажрется ванильного экстракта, так потом сутками не просыхает.

— Тебя послушать, мне с переводом повезло.

— А то! — Маджио скривился. — Что ты, друг! У нас тут не жизнь, а сказка! А если бы ты еще был спортсмен… Я здесь всего полтора месяца, прямо с подготовки, а уже сплю и вижу свой родной подвал в «Гимбеле»[16]. Я там работал приемщиком на складе. — Он горестно покачал головой. — Скажи мне кто полгода назад, что я захочу туда вернуться, я б такому в морду плюнул.

Он пошарил рукой в баке и выудил оттуда последнюю картофелину.

— Ты, друг, в общем-то не очень меня слушай. Просто настроение хреновое. Мне бы навестить девчушек миссис Кипфер, и я целую неделю буду в порядке. — Он вздохнул, потом неожиданно спросил: — Слушай, а ты в карты играешь? Как ты насчет покера, или в очко, или в банчок? Или, может, больше кости любишь?

— Играю, конечно. Во все подряд. Ты, я погляжу, в сарае О'Хэйера свой человек, — усмехнулся Пруит.

— Когда-то захаживал, но там для меня крупновато ставят, — сказал Маджио. — Ты как, при деньгах?

— Кое-что наскребу.

— Тогда вечером увидимся. — Темные глаза Маджио заблестели. — Перекинемся вдвоем. Если, конечно, я отыщу этого малого из шестой роты. Он мне трешку должен.

— Вдвоем-то что за игра? Выигрыш плевый.

— Очень даже милое дело, — возразил Маджио. — Особенно когда в кармане шиш, а девочка нужна во как! — Он окинул взглядом узкие полоски, темневшие у Пруита на рукаве в том месте, где недавно были нашивки: — Вот будешь получать двадцать один зеленый в месяц, запоешь по-другому.

Маджио встал, потянулся и поскреб пятерней курчавые всклокоченные волосы.

— Позволь, друг, дать тебе ценный совет. Тут у нас настоящая война. И кто победит, даже ежу понятно. Если ты не дурак, становись спортсменом. Только не тяни. Тогда тебе выдадут большую ложку и будешь жить в армии как человек. Будь я поумнее, записался бы с юных лет в какой-нибудь спорт-клуб. Вместо того чтобы играть в расшибалочку, стал бы классным спортсменом. Не был бы сейчас у Динамита в черном списке. Мамочка родная, святая ты моя, почему я тебя не слушал? Подавитесь вы вашей картошкой! Если это называется служить в армии, служите сами!

Пробормотав, что ему нужно принести еще картошки, он скрылся в кухне — сварливый, разочарованный в жизни гном, у которого обманом отняли законное место в пантеоне героев.

Пруит щелчком отправил окурок в черно-красную урну и, вернувшись в казарму, прошел по коридору мимо канцелярии в комнату отдыха. Дневальный, явный сачок, прятавшийся от строевой, сидел, зажав швабру между колен, в изъеденном молью кресле и лениво листал комиксы. Он даже не поднял головы, когда услышал шаги Пруита.

Чувствуя себя здесь чужим, Пруит повернул назад. В полутемной нише он увидел бильярдный стол и остановился. В его жизнь снова вмешались посторонние силы, он явственно ощущал это. Малыш Маджио мечтает вернуться на склад «Гимбела» — вспомнив их разговор, Пруит улыбнулся, потом включил над бильярдом свет, выбрал кий, натер его мелом и разбил пирамиду шаров.

Громкий треск расколол гнетущую утреннюю тишину пустой казармы, и из канцелярии высунулась в коридор голова. Узнав Пруита, мужчина разгладил пальцами тонкую щеточку усов, изогнутые сатанинские брови дрогнули, как нос собаки, учуявшей новый след. Легко и неслышно он на цыпочках подкрался к Пруиту и встал у него за спиной. В тишине, нарушаемой лишь постукиванием шаров, его голос прогремел как внезапный раскат грома.

— Ты что здесь делаешь?! — возмущенно рявкнул он. — Почему не на строевой? Как фамилия?

Пруит даже не вздрогнул. Все так же согнувшись над кием, он медленно повернул голову.

— Пруит. Переведен из первой роты. Ты же меня знаешь, Тербер.

Здоровяк молча провел пятерней по буйным взлохмаченным полосам: его неожиданный и необъяснимый гнев исчез так же неожиданно и необъяснимо, как возник.

— А-а. — Он злорадно улыбнулся и тотчас убрал улыбку с лица. — Значит, к командиру?

— Вот именно. — И Пруит послал в лузу следующий шар.

— Я тебя хорошо помню, — мрачно сказал Тербер. — Маленький трубач… Вызову. — И, прежде чем Пруит успел ответить, повернулся и ушел.

Пруит продолжал гонять шары, думая, как это похоже на Тербера: любой другой старшина приказал бы немедленно отойти от бильярда, но у Тербера — своя система. Пруит методично забивал шары один за другим и промахнулся всего раз. Закончив, он снова сложил шары в пирамиду и повесил кий на место — бильярд ему надоел. Постоял, глядя на гладкое сукно, потом выключил свет и вышел на галерею.

В канцелярии по-прежнему звучали громкие недовольные голоса. Маджио все так же сосредоточенно чистил картошку. На кухне гулко громыхали сковородки и кастрюли. Пишущая машинка на складе уже заглохла. Казалось, он повис в прозрачном герметическом пузыре, погруженном в некую обезличенную и деятельную среду, и рабочее утро седьмой роты, обтекая его, неумолимо и тяжеловесно тащилось своим ходом, безразличное к переводу Пруита, событию столь значительному в его жизни и в то же время совершенно его не касающемуся. Он словно стоял на пересечении всех дорог мира в том месте, где стрелки указателей веером расходятся во все стороны; машины с разноцветными табличками номеров проносятся мимо, и никто не замечает, что он тут стоит, никто не останавливается, чтобы подвезти его.

Из канцелярии вышел Уиллард в белой поварской форме, с еще багровым от обиды лицом. Он прошагал на кухню и громко хлопнул дверью, но до этого успел наорать на Маджио, чтобы тот, идиот безмозглый, убрал с дороги свой идиотский бак. И все вокруг Пруита вновь ожило.

— Что я тебе говорил! — подмигнул ему Маджио.

Пруит усмехнулся, щелчком послал окурок с галереи во двор и выдохнул последнюю затяжку, глядя, как на солнце кольца дыма вдруг стали объемными, четко очерченными во всех своих бесконечных извивах. Прямо как седьмая рота, подумалось ему: на первый взгляд все понятно и просто, а подсветить — и тут же проявятся скрытые оттенки и бесконечные хитросплетения, которые теперь опутают и его.

Не успел окурок упасть на землю, как из окна раздался зычный окрик Тербера:

— Пруит, заходи!

Пруит не мог побороть восхищения: до чего же точно Тербер его вычислил. Откуда Тербер знает, что он уже ушел из комнаты отдыха? В сверхъестественной интуиции Цербера было что-то жутковатое и недоброе.

Пруит продел руку под ремешок шляпы, чтобы никто не украл ее, пока он будет в канцелярии, подтянул шляпу к плечу и вошел в дверь.

— Рядовой Пруит по вашему распоряжению прибыл, сэр, — отчеканил он уставную формулу, и все, что в нем было от живого человека, в тот же миг пропало, осталась лишь пустая бескровная оболочка.

Признанный кумир любителей спорта на Гавайях, капитан Динамит Хомс строго повернул голову к стоящему перед ним солдату. У Хомса было вытянутое лицо с выступающими скулами и орлиным носом, волосы над высоким лбом гладко зачесаны наискось, прикрывая намечающуюся плешь. Не глядя на Пруита, Хомс взял со стола приказ о переводе.