Пека о себе, или Футбол начинается в детстве - Петр Дементьев

После отъезда Бутусова, державшего игроков в ежовых рукавицах, в команде начались трения, разболталась дисциплина, что незамедлительно сказалось на ее игре в начале сезона 1948 года. Щегоцкого сняли с должности и пригласили из Москвы Михаила Сушкова — прекрасного тренера и человека, которому, однако, из-за мягкости характера также не вполне удавалось справляться с командой. Запомнился случай в палаточном лагере под Киевом, где проводился сбор. Игравший в дубле довольно бездарный вратарь, взятый из «Шахтера», напился пьяным и угрожал убить Сушкова, если тот не поставит его в основной состав. Испугавшись угроз, Сушков уехал в город, попросив меня провести тренировку. Я, разумеется, находился вне всяких группировок в команде, болея всей душой за ее успехи. Тем временем здоровье жены ухудшилось, душные киевские вечера только осложнили болезнь. Пришлось снова думать о перемене климата — таков удел всех страдающих астмой. В конце сезона, уже осенью, приехал из Москвы вместе со «Спартаком» брат Николай. Прямо с поезда прибежал к нам домой с наказом от Василия Сталина привезти меня в Москву выступать за команду ВВС. Брату он сказал:

— Не привезешь Петра — посажу!

Я подал заявление об уходе. Меня вызвали в ЦК Компартии Украины, спросили, в чем дело. Я объяснил все начистоту:

— Не подходит для жены климат.

А в шутку добавил:

— Да и стар я стал.

Мне говорят:

— Ну, насчет возраста ты брось — играешь лучше молодых! А вот насчет климата — тут ничего не поделаешь.

Заявление было подписано, я уволен, сидел на чемоданах, а телеграмма из Москвы не приходила. Вместо нее пришло приглашение от Бутусова, вернувшегося в ленинградское «Динамо». Я дал согласие, оформился в команду, получил подъемные, и тут пришла телеграмма из Москвы с приглашением в ВВС. Я постеснялся отказать Бутусову, да и потянуло на родину. Собрали вещи, простились с Киевом и уехали.

Вернувшись в Ленинград, мы не узнали своего родного города — так он изменился за годы войны. Как-то весь потемнел, дома выглядели облезлыми, грязными. Даже Нева не казалась такой прекрасной, как прежде. В душе — боль утрат, в жизни — сплошные житейские невзгоды. Моя квартира на Мойке пропала, как и квартира моих родителей на улице Чайковского — мать умерла в блокаду от голода, отец еще раньше от туберкулеза легких. Погиб на фронте старший брат Александр. Второй брат Иван прошел всю войну и, к счастью, остался жив, выпрыгнув из горящего танка. Тяжело болели после блокады сестры. Пропала квартира родителей жены — ее отца, морского офицера, убили какие-то мародеры, разграбившие всю обстановку. Погиб на фронте на Синявских болотах под Ленинградом единственный брат жены…

Нас поселили вдали от центра, на улице Благодатной, в доме, где жили почти все футболисты «Динамо». Поселили в коммуналке, хотя при переходе мне, коренному ленинградцу, обещали отдельную квартиру с учетом состава семьи, не говоря уже о моем положении ведущего игрока в команде. Потом выяснилось, что произошла подмена документов при решении квартирного вопроса, к которой приложили руки мои бывшие коллеги из довоенного «Динамо», занявшие теперь административные посты в этом обществе.

Неузнаваемо изменился стадион «Динамо» — стал каким-то неуютным, «чужим». Поле было совсем заброшено, газон крайне низкого качества. Изменились и болельщики — значительная часть старых ленинградских поклонников кожаного мяча погибла на фронтах или в блокаду. Восстанавливать Ленинград приехали совершенно новые люди из разных мест страны. Но самое главное — изменилась сама команда. По уровню мастерства она была средней. Вновь приходилось брать на себя роль лидера и дирижера, спасать престиж Бутусова. Считая здесь неуместной излишнюю скромность, скажу, что равных мне по мастерству игроков в команде не было. Многие молодые футболисты талантом не блистали, а Бутусов с присущей ему резкостью высказывал свое мнение им прямо в лицо.

Так, футболисту Собакину он говорил:

— Из собаки льва не сделаешь!

Но за неимением лучшего, тренеру приходилось мириться и с таким составом.

По возрасту я был старше всех, но по физическим кондициям не уступал молодежи, а по технике, разумеется, превосходил. И прежде всего потому, что по-прежнему много работал с мячом, бегал кроссы, свято соблюдал спортивный режим. Ну, а психологический настрой на игру у меня всегда был на высоком уровне. Любил перед игрой послушать музыку, пошутить. Это помогало освобождаться от нервного напряжения. Михаил Бутусов всегда приводил меня в пример молодым игрокам, которые часто «перегорали» еще до начала матча. Для поднятия настроения на сборах, случалось, я брал в руки гитару, под аккомпанемент которой пели мои партнеры.

Ленинградское «Динамо» той поры, несмотря на все усилия тренеров, оставалось заурядным коллективом. Эпизодически, правда, кое-что получалось. Так, запомнилась победа в 1950 году над «Зенитом», в воротах которого стоял Леонид Иванов. Пропустив четыре мяча, он в сердцах бросил на землю перчатки и сказал:

— Все, бросаю играть!

Или встреча с московскими одноклубниками, которые в последние годы моих выступлений в ленинградском «Динамо» ни разу у нас не выиграли. Матч проходил в Москве. Я плохо себя чувствовал и решил было ограничиться выступлением в дубле. Мы выиграли, а я забил гол в ворота молодого Льва Яшина. Однако Бутусов упросил выступить меня на следующий день и в основном составе. Мы непрерывно атаковали:

«Нападение, возглавляемое хорошо игравшим П. Дементьевым, все чаще и чаще подходило к воротам хозяев поля. Трижды Хомич брал, казалось бы, безнадежные мячи».

В один из таких моментов слышу, как Владимир Ильин говорит с раздражением своему полузащитнику Леониду Соловьеву:

— Что ты его не можешь удержать — ведь ему почти 40 лет!

Слово «ветеран» все чаще сопровождало даже самые хвалебные отзывы о моей игре. Я и сам понимал, что когда-то придется покинуть поле. Поэтому еще в 1948 году поступил в школу тренеров при Институте имени П. Ф. Лесгафта и успешно закончил ее в 1951 году, получив диплом тренера по футболу и хоккею.

И вот наступил момент, когда мне больше играть просто не захотелось. Футбол всю жизнь был для меня игрой, а не работой. Для игры, для творчества нужен был соответствующий душевный настрой, а мелкие уколы завистников и недоброжелателей в команде и прессе отравляли радость. Вот один из таких газетных перлов: «Прекрасно играл П. Дементьев, отрешившийся, наконец, от индивидуальщины. Его подачи были точны и своевременны, а сам он подвижен и всегда на нужном месте». В этой заметке отношение к индивидуальной игре выражено еще в мягкой форме, бывало, ругали за мое индивидуальное мастерство и похлеще. Поэтому я сказал Бутусову:

— Все, Михал Палыч, больше не хочу играть!

Он стал уговаривать:

— Я поеду в горком, заставлю дать распоряжение злопыхателям-журналистам не травить тебя!

Но я отказался. В полуфинале Кубка СССР 29 октября 1952 года я провел свою последнюю официальную встречу — против «Торпедо». Ушел скромно и незаметно, без торжественных проводов и подарков. Лишь пять лет спустя, в 1957 году, был награжден вторым орденом «Знак почета».

Что касается ленинградского «Динамо», то через год после моего ухода оно было расформировано в связи с неудовлетворительной игрой в чемпионате СССР. Имеется немало объективных причин для такого конца, но многие считают, что решающее значение имел мой уход:

«В нашем футболе был когда-то игрок, не похожий на всех футболистов своего времени и не нашедший преемника в будущем. Имею в виду ленинградского форварда Петра Дементьева, знаменитого «Пеку», воспетого многими перьями своего времени. После ухода Петра Дементьева ленинградский футбол многое потерял и, как известно, не может восстановить своих позиций до сих пор. Конечно, в связи с утратой футбольным Ленинградом своих былых позиций называют много других причин — и причин немаловажных! Однако ничего не поделаешь, и роль отдельного игрока — Дементьева или Федотова, Боброва или Нетто, Яшина или Пеле, Диди или Чарльтона, Эйсебио или Гарринчи — словом, роль яркой личности в коллективной футбольной игре тоже необычайно велика, и потеря ее подчас бывает невосполнимой». (А. Галинский. «СССР? Англия?» // «Сельская молодежь», 1970, № 3).

Мог ли я еще выступать в составе команды? Безусловно. Приведу хотя бы такой пример. В 1952 году ленинградское «Динамо» провело товарищеский матч со сборной СССР, готовившейся к отъезду на Олимпийские игры. Мы выиграли у сборной 3: 0.

«И все — и зрители, и игроки, и спортивные комментаторы признали, что лучшим на поле был Петр Дементьев, а ему было тогда 39 лет. Остроумнейшие финты, неисчерпаемая изобретательность, виртуозное искусство обработки мяча, головокружительные обманные движения делали Петра Дементьева опаснейшим форвардом» — так писал Лев Кассиль, присутствовавший на этом матче, в статье «Правда о Пекиных бутсах» («Физкультура и спорт». 1963. № 3).