Избавитель - Юрий Трещев

Серафим запахнул полы плаща.

Уже светало. От реки полз туман. По плечи погруженный в туман, он постоял на углу улицы, хмуро и тревожно поглядывая по сторонам.

«Почему они меня отпустили?.. странно, даже более чем странно… что за игру они затеяли со мной?..» — Какое-то время Серафим шел вдоль набережной, размышляя обо всем этом. На минуту он приостановился у дома, в котором когда-то жила Сарра. Мысленно он уже поднимался по лестнице черного хода на второй этаж, повернул налево, потом направо и столкнулся с Иосифом.

— Что-то случилось?.. — спросил он. — На тебе просто лица нет…

— Ничего страшного… — Иосиф отвел глаза. — Ты потом поймешь… это долгий разговор…

— И все же?..

— Сарра пыталась покончить с собой… слава Богу, все обошлось…

«Ну да, обошлось…» — Мрачно усмехнувшись, Серафим свернул в арку. Роясь в карманах, он вдруг понял, что потерял ключи.

«Надо сказать, что сегодня не мой день…» — он сел на скамейку.

Мимо прошел Астролог и следом за ним рыжеволосая дева в черном. На ходу она обернулась, вскользь глянула на Серафима. Поразило ее сходство с Саррой, те же кошачьи глаза, обведенные черным, такие же рыжие кудри, на шее точно такое же ожерелье из серого янтаря.

Он закутался в плащ и лег. Какое-то время он лежал, прислушиваясь к зыбким звукам ночи. Как будто на конце света трещали цикады.

Хлопнула дверь. Стайка видений в кринолинах с атласными бантами, смеясь, выбежала из дома Министра. Взмахивая крылышками, похожими на стрекозьи, видения отлетели в сумерки, мишуру воспоминаний…

Сумерки постепенно прояснилась. Серафим увидел кровать с никелированными дугами и шарами, коврик, гипсовый бюст на комоде, портрет матери, приставное зеркало и свое отражение на фоне окна. За окном царила душная и дождливая августовская ночь.

В ту ночь арестовали его отца.

Несколько месяцев Серафим пытался навести справки о нем, но все напрасно. Помог полковник. У нее были связи в Тайной Канцелярии. Так Серафим узнал, что его отца сослали в Среднюю Азию. Он собрался ехать к отцу и пришел к Моисею, который уже был в Средней Азии.

У Серафима был план. Моисею его план показался безумным. Обсуждение плана пришлось отложить, пришла Лиза.

Ночь Серафим провел у Моисея. Он долго не мог заснуть, лежал и думал об отце, потом встал и, шлепая босыми ногами, подошел к окну. Какое-то время он наблюдал за домом с террасой, затянутой проволочной сеткой. Над домом кружили птицы…

Лиза подкралась со спины тенью.

— Мне холодно… — прошептала она. Над ее головой висел нимб луны. — И ты тоже дрожишь… — Она притиснулась к нему. Волосы расплылись по его лицу, так щекотно. Опьянев на миг, он отстранился.

— Нет, нет, только не это… — глухо пробормотал он, торопливо оделся, накинул на плечи плащ и выбежал на улицу…

Из переулка выехал трамвай, остановился.

На миг очнувшись, Серафим растерянно глянул по сторонам. Вокруг дома с террасой блуждали какие-то люди, точно тени умерших его обитателей. Помедлив, он вошел трамвай.

Он вышел у Нескучного сада и углубился в темные аллеи. Фонари не горели. Опустив голову, он шел вдоль вереницы притихших лип, поседевших от пыли. Мысли его блуждали. Неожиданно он наткнулся на забор и увидел чуть поодаль незнакомца в парике. Он был явно не в себе. Вскинув руки, он поправил парик, сползший на глаза и, как-то странно всхлипнув, опустился на колени и пополз к девушке, которая сидела у забора, поджав под себя ноги.

Серафим переступил с ноги на ногу. Треснул сучок, сухо, как выстрел.

Незнакомец поднял голову. На мгновение в складках темноты он увидел лицо Серафима, которое озарилось, ловя отсветы, множась и отражаясь в листьях, в лужах и исчезло. Встав на ноги, он неуверенно улыбнулся. Ему вдруг стало душно. Он расстегнул жилетку. Пуговица оторвалась, покатилась. Он медлил, колебался, потом забросил парик в кусты и побрел прочь…

Минуту или две Серафим с изумлением наблюдал эту сцену. Проводив незнакомца взглядом, он подошел к девушке.

«Какая-то она вся растрепанная, чулки спущены…» — Он отвел глаза. Его смутила серебристая нагота ее раздвинутых коленей.

— Что вы на меня так смотрите?.. — заговорила незнакомка и вся напряглась. — Что вам всем от меня нужно?.. уходите… — Она заслонилась руками, всхлипнула.

— Может быть, вам нужна помощь?.. — спросил Серафим неожиданно севшим голосом.

— Ах, оставьте меня, оставьте… мне ничего не нужно… я просто устала… не о чем беспокоиться… — Пытаясь встать, она запрокинулась, почти легла на спину и вдруг рассмеялась с каким-то придушенным взвизгом. — Он… он хотел меня изнасиловать, но у него… у него ничего не получилось…

— Успокойтесь, все уже позади…

— Извините, все это так глупо… — Она что-то выловила из лужи и протянула Серафиму. Это были листки с расплывшимися стихами. — Он пытался читать мне свои стихи, а потом… нет, я не могу… а вы… вы так похожи на него…

Спустя час, близоруко щурясь, Серафим писал заявление в дежурной части.

— Так, так, а можно подробнее… обстоятельства… детали… — подсказывал ему дежурный офицер и все больше раздражался.

Серафим еще раз описал происшествие у заброшенного павильона, в котором он был главным действующим лицом. Пот лил с него ручьем. Порой меж зачеркнутых, наползающих друг на друга букв, слов, строчек проявлялось осунувшееся лицо отца, исчезало, снова возникало…

— Подпишите здесь, внизу… и здесь… — Дежурный офицер положил перед Серафимом протокол допроса.

Серафим подписал.

— Теперь все в порядке?..

— Да…

— Я хочу, чтобы меня направили в Среднюю Азию… — Серафим, встал, пошатнулся и снова сел, нелепо загребая руками. Бумаги рассыпались по полу…

Очнулся Серафим в тишине. Тюрьма словно вымерла. Перед глазами еще мелькали смутные картины, путаница снов и яви. Увиделся какой-то странный пейзаж. Заросшая акациями и одуванчиками улица, дома с низкими окнами, отлого спускающиеся к реке, полоска песчаного берега, ракушки, водоросли цвета мокрой соломы. У кромки воды стоял венский стул, вполне реальный и довольно неудобный, но отец любил на нем сидеть. У ножки стула лежала упавшая лицом вниз книга…

Кто-то окликнул его, голос, как у отца, низкий, слегка хрипловатый. Он пугливо глянул по сторонам. Никого, лишь тени на стене. Он не имел никакого представления, где он. Другой свет, другие звуки, другие запахи, все другое, внушающее какой-то животный страх…

— Не пугайся, я твой ангел-хранитель… иногда я тоже не знаю, где я и что я там делаю… — в зыби теней проявилось лицо девочки, которую он уже видел в театре, колеблющееся, меняющееся. Ее трепетные пальчики на миг коснулись, скользнули по его руке, возбуждая ответный трепет. — Иди за мной… — Он сглотнул комок в горле, облизал вдруг высохшие губы, как песок, и окунулся в зыбь…

Налево, направо, узкая и жутко скрипящая лестница, терраса, решетчатая галерея. Он шел и прислушивался к странным, звякающим звукам, преследующим его с настойчивостью кошмара.

— Какая-то собака за нами увязалась, наверное, сорвалась с цепи… ну, вот мы и пришли… — пропела она, склоняясь над белым расплывчатым облаком. Это была нейлоновая ночная рубашка. Похоже, что она не знала, что с ней делать.

Он с удивлением осмотрелся. Довольно нелепо обставленная и неубранная комната с одним окном, занавешенным какой-то серой дерюгой. В комнате царили сумерки. Привстав на цыпочки, она подтянула гирю стенных часов.

— Ты кто?.. — спросил он.

— Я же тебе говорила… я твой ангел-хранитель… — Смешно щурясь, она рассмеялась русалочьим смехом, тут же и нахмурилась. — Не смотри на меня так, я жуткая уродина… — Кроткий и грустный взгляд. — И хромая, в детстве чуть не умерла от полиомиелита… а мой младший брат умер… все грелся у печки и еще, помню, играл на свистульке… и меня учил, но я больше люблю тишину… тебе снятся сны?.. — помолчав, вдруг спросила она.

— Да, но они почему-то безлюдные…

— Ты заметил, да?.. хочешь, я расскажу тебе всю правду?.. я плохой ангел-хранитель, я приношу несчастья… из-за меня и брат умер, и мать, и тетка… и Моисей стал таким, каким он стал… после смерти матери я жила у тетки… муж ее бросил… жила она одна… собачья жизнь… я старалась не попадаться ей на глаза… до сих пор перед глазами стоит ее лицо, грустное, озабоченное… покойники всегда грустят, что зря умерли… — Девочка слегка склонила голову набок. С какой-то мучительной ясностью Серафим увидел, как она потерлась щекой о плечо, придвинулась к нему, доступная, соблазнительная. Он бегло губами коснулся ее щеки. — Она отодвинулась, глянула на него и мимо него. — Не надо меня трогать… я этого не люблю, все эти щенячьи радости… так о чем я говорила?.. ну вот, даже не помню о чем… — Она сорвала цветок. — Понюхай, какой у него странный запах… терпкий, дразнящий… да, ты знаешь, совсем недавно он вернулся…