Ночь за нашими спинами - Эл Ригби

– Я спрашиваю: что случилось?

– Нападение в штабе… – Его лицо кривится от боли. – Поджог. У нас был общий сбор… я не понимаю, кто мог об этом узнать, кроме… – Гамильтон кивает на «единоличника».

Элмайра тянется к ране, но «свободный» останавливает ее руку. Он не отрываясь смотрит на Вана Глински, наблюдающего за сценой с видимой скукой.

– Думаешь, если бы я захотел убрать тебя, я…

Но он не успевает закончить. Его перебивает еще более низкий и глубокий голос:

– Похоже, я пропустил все самое интересное…

Через площадь идет шеф – чуть прихрамывая, опираясь на трость. Все уступают ему дорогу, многие еще и втягивают головы в плечи, будто мечтая стать поменьше. Каждый его шаг гулко отдается в моей больной голове.

Шеф внимательный смотрит в глаза «единоличнику»: сейчас Львовский сосредоточил свое внимание исключительно на нем. Немой поединок длится секунд десять – и Глински сдается. Шеф даже не задает вопросов: он, как всегда, все знает наперед. Скорее приказывает, нежели просто утверждает.

– Статьи в газете не будет.

– Вы все это время были здесь?

– Нет, Ван. Я просто достаточно хорошо знаю ваши способы сохранить репутацию. И еще кое-что: судя по расстроенной мордашке Кики, вы позволили себе некоторую самонадеянность. Уясните, что мои люди – это мои люди. Какие бы митинги вы ни спровоцировали, вы не вправе заставлять мисс Стюарт или кого-либо еще подавлять их. И уж тем более грозить за это санкциями. Ни им, ни мне. Подумайте о том, что в первый же день после того, как вы бросите нас под ноги толпе, вам перережут горло.

Шеф даже не повышает голоса. Он смотрит на винтовку у ног «единоличника», и в светлых холодных глазах мелькает легкая насмешка пополам с уважением. Шеф ценит людей, которые не отсиживаются за чужими спинами. Даже если эти люди сильно мешают ему жить.

Он подходит к главе партии Свободы и с некоторым беспокойством склоняет голову к плечу:

– Что с вами?

Гамильтон устало смотрит на него. Кажется, он уже плохо понимает, что происходит вокруг. Но его голос поначалу звучит почти твердо:

– Перочинка. На штаб напали. Сначала кричали, потом стали кидать камни в окна. В итоге они бросили зажигательные бомбы и ждали нас на выходе. А еще нарисовали знак на стене… такой… как змея, свернувшаяся кольцом, и глаз. Знак твоей…

Ему все-таки здорово досталось. Не договорив, Гамильтон закрывает глаза.

«Единоличник» и Элмайра, стоящие ближе всех, слегка поддерживают его и сталкиваются взглядами. Подруга щурится:

– Показухи захотелось? И после этого он все равно пришел нас спасать! Господи, Ван, как ты мог на них напасть? Все и так знают, что ты в городе главный и гадюка с глазом – твой символ!

Глински лишь качает головой.

– Не пори чушь. Я работаю иначе! – Он всматривается в бледное лицо «свободного». – Интересно… может, подохнет прямо здесь?

Элм с трудом сдерживается, чтобы не дать ему затрещину, – видимо, понимает, что даже для нее это ничем хорошим не кончится. Она с нежностью проводит по светлым волосам главы партии Свободы, потом ее руки крепко сжимаются на его правом плече. Так же крепко, как руки Вана Глински – на левом.

– Он герой… – Она почти незаметно касается губами макушки «свободного».

– Вы оба – идиоты.

– Элмайра, нам пора. – Львовский выше поднимает воротник. – Пусть наша элита сама разбирается со своими проблемами. Успокойся и иди сюда. Если ты не забыла, у тебя дежурство.

В его взгляде читается неприязнь, но я не понимаю, кому из них она адресована. Элмайра кусает губы и с неохотой бросает Глински:

– Позови кого-нибудь.

Все с тем же сердитым выражением моя побледневшая взвинченная подруга отходит к шефу, наблюдая, как «единоличник» придерживает Гамильтона за плечи и ищет взглядом машину «Скорой помощи». Наверное, он не ожидал, что окажется в подобной ситуации: на тебе висит заклятый враг, в паре метров – раздраженный Дмитрий Львовский, вокруг – кучи мертвых и живых, причем последние явно не в себе.

Элм поднимает голову и смотрит в темное небо.

– Надо уходить. Не будем ждать ангелов.

Начинает накрапывать дождь, где-то далеко уже слышен гром.

– Что ты предлагаешь мне делать? – Глински все еще пытается удержать Гамильтона в вертикальном положении. Кровь сочится из раны на груди «свободного» все сильнее.

Элм усмехается. Теперь она долго будет мстить «единоличнику» за все сказанное. И за то, о чем я не знаю.

– У солдат не отвалятся руки, если вы отнесете его в больницу. Здесь недалеко.

– Правда, Ван. Уже представляю завтрашние заголовки «Харперсон Дэйли»: «После страшной битвы глава партии Единства уносит противника на плечах!» – Шеф тоже решает поддеть Глински. – Это так в духе нашей живописной дыры, черт возьми.

В его глазах столько затаенной злости, что бедная Кики пятится подальше. Глински собирается возразить, но Дмитрий Львовский решает больше не утруждать себя разговорами:

– Пора, ребята. Давайте по кофе, ночка предстоит долгая. Кстати, Ван, скажите вашим молодцам, чтобы оцепили площадь и никого не пускали. Позвоните мэру. Ну и так, на всякий случай: если с мистером Гамильтоном что-то случится, вы сами будете дальше нас спонсировать. У нас в планах расширение штата. Хотим взять парочку зомби, например.

Идущие рядом с ним Хан и Вуги дружно гогочут. Наверное, это проявление мужской солидарности. Или потому, что у них расшалились нервы, ведь мне ситуация кажется не очень смешной. Я не доверяю этому уроду и всей его партии. Я не жду от него ничего хорошего… максимум, что он может сделать для Гамильтона, – утопить его в озере в Андерлейке. Но Элм уже подхватывает меня под руку – и мы покорно следуем за шефом. Пошли к черту все политические игры. Как же я устала…

Дневник мертвой девочки

Элм, как всегда, греет руки, обхватив чашку. Мы вчетвером сидим на кухне за широким квадратным столом. Ночью наш отдел согнали в полном составе: Львовский явно опасается повторения беспорядков. Едва ли кто-то радуется этому обстоятельству – обстановка накаляется все сильнее, тишина и неопределенность только усиливают тревогу. Поэтому наспех приготовленные кофе и крепкий чай нас совсем не спасают.

– Мы можем обо всем этом просто забыть. Это была глупая мысль. Да что он мог искать в этой библиотеке…

Рассеянно слушая Вуги, Элмайра хмурится и поправляет волосы. На ее лице читается тревога, скорее всего, подруга думает о Джее Гамильтоне.

– У нас еще есть тетрадь.

Я говорю это машинально, глядя в свою кружку. Темная жидкость, на дне которой плавают чаинки, уже ввела меня в состояние, подобное гипнотическому трансу: голос Элм звучит приглушенно, точно мы разговариваем через стену. Наверное, я просто сильно хочу спать. Моя голова раскалывается.

– И что с ней делать, Эшри? В скрывать? Там такой замок, который никак не взломать: страницы пострадают. Видимо, Лютер применял какие-то вампирские штучки, с которыми я не могу справиться. Нужен ключ.

– Ключ… – Вуги задумчиво рассматривает гладкую поверхность стола. Свечение вокруг его лохматой головы совсем слабое – даже наш призрак подустал. – Слушайте, может быть, ключ в его комнате? Здесь, наверху? Лютер ведь единственный жил в здании постоянно. И после его гибели комната заперта.

– Думаешь, он был таким дураком, что оставил что-то ценное здесь? Мистер Глински задал сегодня правильный вопрос, Вуги. Ты точно в нашем Городе живешь?

В глазах Хана читается откровенная насмешка. Вуги пожимает плечами, благодушно пропуская его слова мимо ушей. Но меня эта чокнутая привычка подозревать всех просто выводит из равновесия. Такое случается нечасто. Например, сегодня.

– А что в этом такого? – Я поднимаю брови. – Знаешь, еще недавно мы доверяли друг другу. Что-то изменилось?

– Не знаю, Орленок… – Элм хмурится, отодвигая чашку. – Доверяй, не доверяй, а Лютер погиб. Сильверстоун тоже. А ведь знать не мог никто. Кстати говоря… – в ее глазах зажегся хитрый огонек, – мальчики, а помните, вы отлучались с острова за выпивкой? И ничто не мешало вам, например, быстренько слетать и убрать библиотекаря. Ну-ка, от кого пахнет кошками?

– Точно так же, – Хан с каменным лицом отражает выпад, – вы с Эшри легко могли сделать это еще по дороге на остров. Ты, Элм, могла заставить Вуги молчать, ведь ты же… – он усмехается, – призрачная принцесса? Правильно?

Вуги закатывает глаза, но молчит. Мне не нравятся подобные разговоры. Это все глупо, нелогично, неправильно. Мы знаем, что никто из нас этого не делал. Но шутка уже прозвучала. Не уступит никто.

– Могли. Но ты ведь не проверишь.

– И ты тоже.

Элм подпирает подбородок кулаком, в ее глазах появляется яркий зеленый блеск:

– А Эшри была с Лютером на задании. Может, она его убила? Это вам в голову не приходило?

Кончики моих пальцев мелко дрожат от гнева. Удлиненные треугольные ногти, отличающие меня от людей, царапают столешницу. Пока неслышно. Я держусь. Держусь и слушаю.