Охота на лис - Майнет Уолтерс

В слезящихся глазах сверкнула довольная улыбка.

— Сказал, что его не будет восемь часов. Значит, пошел на рыбалку.

— На рыбалку? На Рождество?

Улыбка исчезла.

— Ему лишь бы со мной время не проводить. Я хороша только для работы. «Иди и убирай там у полковника», — приказывает мне, а я ведь иногда утром и с постели-то встать не могу.

Марк попытался улыбнуться.

— Не могли бы вы передать Бобу, чтобы он зашел в Особняк? Есть разговор. Если сможет, пусть заглянет сегодня вечером, а если нет, то завтра. Позвольте я напишу ему записку, чтобы вы не забыли.

Она подозрительно прищурилась:

— У меня с памятью все в порядке. И с мозгами тоже.

Она почти буквально повторяла слова Джеймса.

— Извините, я просто подумал, что так будет удобнее.

— А о чем это вы хотите с ним говорить?

— Да ни о чем особенном. Просто поболтать.

— И не смейте перемывать мне кости! — злобно прошипела Вера. — У меня такие же права, как и у всех других людей. Не я крала кольца госпожи. А украл кольца ихний сын. И скажите обо всем полковнику. Слышите? Пусть знает! Проклятый старый подонок. Он и убил ее.

Она захлопнула дверь перед носом у Марка.

Глава 7

Поселок Шенстед

Второй день Рождества, 2001 г.

После нескольких бесполезных попыток дозвониться до своего адвоката — автоответчик в офисе сообщал, что в адвокатской конторе выходные до 2 января, — Дик сжал зубы и набрал номер особняка «Шенстед». Если у кого и будет сегодня связь с адвокатом, так это у Джеймса Локайер-Фокса. Если верить Прю, жене Дика, старик находился под постоянной угрозой ареста. «Вот увидишь, — не уставая, твердила она, — пройдет немного времени, и полиция будет вынуждена принять меры». Впрочем, даже не вдаваясь в бабьи сплетни, можно было сказать наверняка, что так как полковник является вторым, помимо Дика, владельцем недвижимости, граничащей с Рощей, рано или поздно он обязательно окажется вовлечен в разбирательство. Так что ему следует узнать о случившемся как можно раньше, подумал Дик. Тем не менее Дику звонить полковнику не очень-то хотелось.

Дело в том, что обитатели Шенстедской фермы не общались с Локайер-Фоксом с тех самых пор, как Прю сообщила полицейским, что слышала звуки ссоры в Особняке вечером накануне смерти Алисы. Прю всегда подчеркивала, что, мол, сама судьба пробудила в ней любовь к подслушиванию, дабы со временем она смогла послужить благому делу. А кроме того, у Прю ни разу за три года не возникло желания, выгуливая вечером собак, отправиться с ними в Рощу. Почему же подобное желание взбрело ей в голову в ту ночь? Прю гостила удочери в Борнмуте, и, когда она возвращалась домой, один из лабрадоров начал выть. К тому времени, когда она достигла Рощи, волнение собаки достигло кульминации. Прю свернула на грунтовую дорогу и выпустила обеих собак.

Собаки должны были бы сделать свое дело и вернуться, но пес, словно забыв о причине своей отлучки, взял след и исчез в лесу. Прю подумала, что ни при каких обстоятельствах не отправится на поиски собаки без фонарика, и потому стала рыться в бардачке в поисках собачьего свистка. Когда она выпрямилась, то услышала звуки ссоры, они доносились откуда-то слева. Поначалу Прю предположила, что причиной происходящего стала ее непослушная псина, однако, прислушавшись, поняла, что один из голосов принадлежит Алисе Локайер-Фокс, и из любопытства решила пока не свистеть.

К семейству Локайер-Фокс Прю относилась весьма своеобразно. Струнка тщеславия и снобизма всегда вызывала в ней желание сделаться постоянным гостем в Особняке, числить Локайер-Фоксов среди ближайших друзей, иногда в разговоре как бы невзначай упоминая их имя. То, что со времени их приезда в Шенстед три года назад ее с Диком пригласили в Особняк лишь однажды — причем для весьма формального знакомства, — крайне раздражало Прю, тем более что ее ответные приглашения к обеду вежливо отклонялись. Дик не видел особых причин для недовольства. Они не большие любители светского общения, если уж хочется, сходи и поболтай с ними на кухне. Все остальные в округе так и поступают.

Прю, собственно, так и поступила, несколько раз навестила Алису, но натолкнулась на довольно прохладное отношение — хозяйка Особняка дала ей понять, что у нее есть гораздо более важные дела, чем заниматься кухонными сплетнями. После этого все их общение сводилось к краткому обмену приветствиями при случайной встрече на дороге и к внезапным появлениям Алисы на кухне у Прю с просьбой пожертвовать что-нибудь в один из ее многочисленных благотворительных фондов. В глубине души Прю не сомневалась, что Алиса и Джеймс смотрят на нее свысока, и была совсем не против покопаться в грязном белье соседей — вдруг найдется что-то такое, что даст ей определенное преимущество над заносчивыми снобами?

Ходил слух — в основном его распространяла Элеонора Бартлетт, — что Локайер-Фоксы, несмотря на сдержанность, которую они демонстрировали на публике, наедине отличаются крайне горячим темпераментом. Прю никогда никаких свидетельств этого не видела, однако считала подозрения Элеоноры вполне вероятными. Джеймс производил впечатление человека, неспособного на демонстрацию сколько-нибудь сильных эмоций, а по своему опыту Прю знала, что подобное жесткое подавление своих чувств рано или поздно приводит к взрыву. Распространялись и сплетни о каких-то семейных тайнах, в основном связанные с дурной репутацией Элизабет как дамочки, помешанной на сексе. Локайер-Фоксы хранили по поводу этого столь же суровое молчание, как и по поводу всего остального.

Прю подобная сдержанность казалась неестественной, и она часто приставала к Дику с просьбой что-нибудь разведать. «Фермеры-арендаторы должны что-то знать о тайнах хозяев их земли, — говорила она. — Почему ты не спросишь их, в чем состоят пресловутые секреты Локайер-Фоксов? Люди говорят, что сын у них — вор и игрок, а дочь практически ничего не получила в ходе бракоразводного процесса из-за бесчисленных измен мужу». Дик был настоящим мужчиной, и подобные бабьи пересуды его не интересовали, потому он советовал Прю: «Держи язык за зубами, не то прослывешь сплетницей». Кроме того, заметил Дик, поселок слишком маленький, чтобы в нем можно было безнаказанно заводить врагов, особенно в лице самых старых его обитателей.

И вот теперь, услышав оглашающий ночной воздух голос Алисы, Прю с восторгом повернула голову в ту сторону, откуда он доносился. Некоторые слова уносил ветер, но в целом смысл разговора был вполне ясен.

— Нет, Джеймс… я не стану больше с этим мириться!.. Ты погубил Элизабет… Какая жестокость! Отвратительно… поступила по-своему… давно бы пойти к врачу…

Прю приложила ладонь к уху, чтобы лучше расслышать мужской голос. Даже если бы Алиса не произнесла имени «Джеймс», Прю в любом случае безошибочно определила бы, кому принадлежит этот суховато-монотонный баритон. К сожалению, она не смогла расслышать ни одного слова, из чего заключила, что полковник стоит, отвернувшись в противоположную сторону.

— …деньги — мои… не может быть и речи о том, чтобы уступить… лучше умру, чем отдам их тебе… о, ради Бога… Нет, не надо! Пожалуйста… НЕ НАДО!

Последние слова были самым настоящим воплем, за которым последовал звук удара и хриплый возглас Джеймса:

— Сучка!

Встревоженная, Прю сделала шаг вперед, уже подумывая о том, не обратиться ли к кому-нибудь за помощью, но тут снова раздался голос Алисы:

— Ты сошел с ума… Я никогда не прощу тебе… Мне давно следовало от тебя избавиться.

Прошла еще секунда или две, и Прю услышала стук захлопывающейся двери.

Миновали еще целых пять минут, прежде чем Прю осмелилась поднести свисток к губам и позвать своих лабрадоров. Свистки рекламировались как тихие и не раздражающие человеческий слух, но таковыми, естественно, не являлись. Любопытство Прю сменилось смущением, когда она представила себе тот стыд, который может испытать Алиса, узнав, что ее унизительную беседу с супругом услышали. С удивлением Прю много раз возвращалась к мысли о том, какой же жуткий человек этот Джеймс! Как можно быть «святее папы римского» на людях — и таким чудовищем в семейном кругу?!

Загоняя собак в машину, Прю размышляла об услышанном, пытаясь домыслить то, что ей не удалось уловить. К тому времени, когда она добралась до дома и обнаружила, что Дик уже спит, суть спора между Локайер-Фоксами предстала ей во всей своей жуткой полноте. И потому, когда на следующее утро Дик вернулся из поселка с новостями о смерти Алисы и о допросе Джеймса полицией по поводу пятен крови, обнаруженных рядом с телом покойной, Прю была потрясена, но совсем не удивлена.

— Я во всем виновата, — проговорила она с болью в голосе и поведала мужу, свидетельницей какой сцены стала. — Они спорили по поводу денег. Она сказала, что он сошел с ума и что ему нужна консультация врача, поэтому он назвал ее сучкой и ударил. Мне следовало как-то ей помочь, Дик. Почему я ничего не сделала?