Король - Андрей Посняков

– Москва-а-а!

– Вставай уже, – спохватившись, опальный ливонский король принялся расталкивать своего напарника. – Ну, просыпайся же! Поднимайся, ага.

Минуты через две проснулся-таки Михутря. Потянулся, раскрыл очи… да, на ходу рассупониваясь, пошел за кусточки – отлить. Зажурчал, закряхтел довольно… затих. И как-то неслышно оказался вдруг у костра, в сарае. Тронул уже задремавшего Леонида.

– Эй, господине. Беда!

И столько неподдельной тревоги слышалось в его хрипловатом шепоте, что Арцыбашев стразу же проснулся, сел:

– Что такое, Миш?

– Я только что слышал очень знакомый звук. Так плохо закрепленный палаш бьется рукояткою о кирасу. Глухо так – «бумм». Вот, слышишь?

Магнус прислушался… и в самом деле четко услышал этот самый звук, разносившийся в прохладной ночи довольно далеко. Ага, вот еще… А вот кто-то чертыхнулся! Кажется, совсем рядом…

– Давай-ко, государь, отсюда скорее…

Оба выскочили из сарая, не затушив костер – некогда. И тотчас же запела, заиграла труба, возвещая начало атаки!

Кто-то засвистел, да поздно – за деревьями вспыхнули факелы, блеснули в свете выглянувшей из-за набежавшего облака луны палаши и сабли.

– Слушать всем! – всколыхнул тишину зычный голос. – Сабли – в ножны. Брать всех живьем – арканами. И смотрите у меня – за каждого убитого вычту из жалованья!

– Стрельцы-ы-ы-ы! – ахнул, рванулся где-то невдалеке к небу детский испуганный голос.

– Стрельцы-ы-ы-ы! Приказные!

Приказные сговорились со стрельцами, ага. Тут и думать нечего. И что против них беспризорники? В исходе дела сомневаться не приходилось.

Вокруг послышались крики и шум: кто-то кого-то хватал, кто-то за кем-то гнался… А вот звякнули скрестившиеся клинки! Выходит, и у этих несчастных детей нашлось, чем ответить… Вот снова звон… И крик… Тоненький, предсмертный.

Стрельцы с приказными загоняли несчастных, словно волков. Шли полукругом. Строем, с празднично пылающими факелами.

– Пойманных вязать и вон к той кривой яблоне, – распорядился тот, кто командовал всей облавой.

Пылающий оранжевый полукруг еще не докатился до покосившегося сарая с догоравшим костром, но до того момента оставалось уже совсем немного. Арцыбашев сжал губы: ну, надо же – так глупо попасться! Сами сюда пришли… отсиделись, ага. Ну уж нет! Врешь, не возьмешь, не на тех напали.

– Уходим, господине?

– Уходим.

– Тогда лучше туда, к болотине.

– Так там же…

– Глянь!

Выскочив из кустов, рванулась к сараю тоненькая проворная фигурка. Подбежала, позвала:

– Э-эй! Вы где?

Тотчас же из лесу выскочили двое дюжих парней. Нет, не стрельцы – приказные. В армяках, с арканами…

– Вон он, ага!

– Ловим, Кузьма! Заходи слева… Ногой, ногой его, щенка… Оп-па!

Накинулись, спеленали. Нечего сказать, молодцы – справились с девчонкой.

Арцыбашев, не думая, выбрался из кустов:

– Господа! А все ли приказные книги у вас в порядке?

– Конечно, в порядке… – В небе ярко светила луна, и молодцы оглянулись без всякого опасения.

И тут же получили! Один – палкой в лоб (от короля), второй – кулаком в челюсть (от капитана).

– Здорово вы их, – изогнувшись, одобрительно бросила Санька. – Славно. Ну, меня-то теперь развяжите, что встали-то?

– Наглость – второе счастье, – наклоняясь к девчонке, философски заметил король. – Ну, давай, руки-то подставляй быстрей.

Вслед за девчонкой они побежали к оврагу, спустились, дальше с опаской пошли, дыша друг другу в затылок. Санька, Михутря с Магнусом, а за ними – еще тройка ребятишек. Тех, кто успел убежать. Впрочем, убежать-то еще нужно было постараться!

Проскользнув оврагом, беглецы уперлись в покосившийся частокол, через который и перебрались, встав друг к другу на плечи. Ловко так, прямо как в цирке! Леонид только диву давался – до чего гладко все шло.

Оказавшись во дворе развалившейся усадьбы, побежали дальше, выбрались в заросший травою проулок, там и затаились, пропуская несущихся мимо стрельцов, один из которых, усевшись на старый забор, корректировал действия остальных, благо луна-то светила, да еще факелы…

– Микула, прямо иди… не, на улице никого не видно.

– Может, схоронились где? Поискать надобно.

– До утра проищем, Онуфрий. И сколько ж тех хороняк было?

– Вроде трое… или четверо… Может, и больше.

– Упустили, дьявол их разрази! В таких зарослях разве кого сыщешь? Пойдем-ка, Онуфрий назад – как бы без нас добычу делить не стали!

Онуфрий – тот, кто сидел на заборе прямо над головами притаившихся беглецов – шумно высморкался и согласно кивнул:

– Да, пожалуй, пойдем. Посейчас спущуся.

Стрелец слез с забора удачно во всех отношениях – чуть было не наступив на голову Михутре. Наступил бы – была б с ним совсем другая история, а так чего ж? Спрыгнул в траву да поспешил обратно к оврагу вслед за своим ушлым сотоварищем.

– Остальные стрельцы, похоже, по Конюхова рыщут, – приподняв разлохмаченную голову, вполголоса пробормотала Санька. – Не нарваться бы.

– Не нарвемся.

Осклабившись так, что хищно блеснули в лунном свете зубы, разбойничий капитан набрал в грудь побольше воздуху и, что есть мочи, крикнул:

– Микула-а-а!!! Давайте в обрат. Там счас делить буду-у-ут! Понял?

– Ага-а-а! Идем.

Микула отозвался сразу же, и стрельцы бегом свернули в ближайший проулок, из тех, что вели к пустырям.

– Ну, вот, – довольно потер ладони Михутря, – всего-то и дел.

Между тем небо на востоке быстро светлело и уже окрашивалось золотисто-оранжевой утреннею зарею. Времени до отправления паломников оставалось не так уж и много, следовало поспешать, однако Санька-Графена вполне резонно опасалась стрельцов. Вдруг да они караулы выставили? Да и так, ночь еще не закончилась, и ночные стражи вряд ли успели перегораживающие улицы рогатки – чтоб не шлялись тут всякие!

– К Волхову надо, к Федоровскому ручью. Там лодки, – решила за всех гулящая.

Король покусал губу:

– Украсть, что ли, хочешь? А получится?

– С верными-то людьми? – хохотнув, Санька зябко поежилась. – Да запросто. Чем тут болтать, давайте-ка поскорее двинем.

Говоря о верных людях, девчонка несомненно имела в виду вовсе не тех, к кому напросилась в попутчицы, а особ гораздо более мелких, как в социальном, так и в житейском плане: трое худеньких отроков, увязавшихся за беглецами, никуда не делись, стояли чуть в стороне, переминаясь с ноги на ногу, да угрюмо посапывали носами.

Они же и увели лодку. Правда, сначала Графена отвлекла сторожа, молодого бугаистого парня. Действовала просто и весьма нахально, уж чего-чего, а наглости этой рыжей девчонке было не занимать! Да и зачатками скромности сие дитя порока не обладало вовсе – а зачем скромность гулящей?

Улыбаясь во весь рот, Графена быстро сбросила в себя всю одежду и, оставшись нагишом, спустилась к ручью. Наклонилась, потрогала руками воду… Надо сказать, фигурка у Саньки оказалась что надо, правда – по меркам цивилизованного времени. Для двадцать первого века, да – изящная длинноногая фотомодель, из тех, кто рекламирует по телевизору всякую модную хрень и легко, играючи, заарканит любого престарелого олигарха. Ну, а по канонам века шестнадцатого – лягушка сухолявая! Мелкогрудая, тощая пигалица, ни кожи, ни рожи.

Михутря, глядя на все это безобразие, лишь презрительно сплюнул, ну а Леонид очень даже засмотрелся, очень… Что и говорить – не ожидал от Саньки такой изысканной изящности форм! И зачем только она свое тело под всякой дурацкой одежкой прятала? Ну, так ведь тут ни джинсиков обтягивающих, ни коротких шортиков с топиками не носили – вот и не обнажить, не выставить напоказ ни упругую попку, ни плоский животик. Ай-ай-ай! Непорядок, однако. Увы!

Мелкая ребятня, конечно, засмотрелась бы, да только им сейчас не до того было. Главное – дело сладить!

Светло уже, все довольно хорошо было видно. Нагнулась гулящая, пополоскала в ручье руками, такую, змеища позорная, позу приняла, что и мертвец из гроба восстанет. Даже Михутря – и тот возмущенно крякнул, что же касаемо бугаинушки сторожа – так тот вообще обомлел! Особенно после того, как Санька, выпрямившись, со смехом поманила его пальцем.

Парень только и смог выговорить: «Русалка!» Да бегом – на русалочий зов. Даже и перекреститься, бедолага, забыл. За что и поплатился, со всего разбега ухнув в размытую водою яму. Пока выбирался, русалка пропала, сгинула, словно наваждение, сон.

А лодку ребята тихо увели. Правда, весло только одно оказалось, ну да ничего. Уселись, дождались Графену, отчалили. Крик на берегу никто не поднял – видать, пропажу челна незадачливый сторож поначалу и не заметил. Да не до того ему и было – все о русалке, о видении своем грешном грезил!

В детинец, к пристани, успели вовремя. В Софийском соборе едва заутреню грянули. Забились, загудели колокола малиновым звоном, разносившимся над седым Волховом, над всеми городскими концами и далеко-далеко за пределами краснокирпичных городских стен.