Королева Камилла - Сью Таунсенд

– А ты опытная покрасчица, Бев? – спросила Камилла.

Беверли вскинулась:

– У меня всего один – единственный клиент облез!

В юности Беверли недолго поработала ученицей в парикмахерской. Еще с головомойно – подметальной стадии ее уволили за «грубое нарушение дисциплины»: злонамеренные сплетни стажерки спровоцировали драку двух клиенток – жены и любовницы третьего клиента – прямо между раковинами в парикмахерской. Драка перешла в погоню на машинах, а в итоге в целую трагедию. Там было и обвинение в покушении на убийство, и госпитализация, и неудавшееся самоубийство.

Камилле не хотелось доверять свои волосы Беверли Тредголд, но заставить себя пойти еще раз в Грайсов салон «Люмпен» она не могла. В последний раз шестнадцатилетний мальчик – стилист, жеманясь, сказал, что прическа, которую Камилла носила больше тридцати лет, «как у старушек, которые рекламируют термобелье на последних страницах журналов для старперов».

Камилла всегда старалась не сболтнуть лишнего в присутствии Беверли, обладавшей талантом вытягивать из людей сведения. Только вчера Б ев устроила в поселке скандал, заявив, что видела мистера Анвара, крайне благонравного владельца магазина «Все за фунт», когда он шмыгнул в «Отрыв у Грайса», стрип – клуб в торговом пассаже. В «Отрыв» заходил не мистер Анвар, а похожий на него пожилой и толстый индус, – это был инспектор по безопасности труда, явившийся с проверкой. Миссис Анвар до сих пор не вернулась из дома брата, куда бежала от позора.

Беверли однажды ходила в «Отрыв» пробоваться в танцовщицы, но Артур Грайс посмеялся ее пируэтам у шеста и посоветовал прийти, когда Беверли сбросит двадцать пять кило. Вернувшись домой, она сказала Тони, что ей предложили контракт, но она не согласилась, потому что у нее аллергия на железный шест.

– Я забыла, что могу носить только благородные металлы, – наврала она.

Беверли затолкала мокрые волосы Камиллы в целлофановую шапочку для душа и сказала:

– Маддо Кларк говорит, что видел, как принцесса Кентская стаскивала с чердака свою сумку «Луи Вуитон».

– Как он мог узнать? – спросила Камилла, твердо уверенная, что Маддо Кларк никогда не переступал порога принцессы.

– Он же подглядывает, – равнодушно пояснила Беверли.

– И какая важность в этой сумке? – спросила Камилла.

– Собирается обратно в Лондон после выборов, – сказала Беверли.

– У новых консерваторов никаких шансов, – возразила Камилла.

– Ну, не знаю, – сказала Беверли, глядя в телевизор, где Сынок Инглиш, снятый в выгодном ракурсе, давал интервью «Политике молодых». – Да, не хотела б я через него перелезать поутру.

– Он ужасно милый, – не согласилась Камилла. – Я знала его мать в былые дни.

– А ты скучаешь по прежней жизни? – спросила Беверли.

– Ой, временами просто вою, – ответила Камилла. – Но что мне оставалось? Я была без ума от Чарльза.

Беверли вздохнула:

– И ты от всего отказалась ради любви, как и я. Я бы сейчас была знаменитой артисткой, если бы тогда в парке на автодроме не вмазалась в машинку Тони и не сломала ему нос.

Беверли закрыла дверь на замок, задернула шторы от подглядывающих камер, и они с Камиллой закурили.

– Я надеюсь, что Сынка не выберут, – призналась Камилла. – Быть женой короля Англии – этого я не вынесу.

Глаза Беверли округлились, она набросилась на лакомую фразу, как тигр на робкую антилопу.

– Чарльз не может стать королем, пока жива королева, – сказала Беверли и ахнула: – Только не говори мне, что королева умирает! О господи! А что у нее? Сердце? Рак? Тубик? Сколько ей осталось?

Камилла почувствовала, что ее скальп горит огнем.

– Бев, прости, пожалуйста, – сказала она, – но с моей головой что‑то ужасно неладно.

Беверли стащила с нее целлофановую шапочку и оценила дело своих рук.

– Вот япона мама! – воскликнула она. – Голову под холодный кран, быстро!

После того как волосы Камиллы были промыты и высушены, соседки досмотрели интервью Сынка. Подлаживаясь под молодую аудиторию, Сынок оставил дома галстук и выступал в джинсах и розовой рубашке с открытым воротом. По поводу кроссовок Сынок со стилистом сломали голову. Надо ли купить пару, а если да, то какой марки? В уединении собственного кабинета Сынок примерил несколько пар, но решил, что в кроссовках он выглядит смешно, к тому же ему сразу казалось, что у него вместо ступней какие‑то дурацкие подушки. Сынку гораздо больше нравилось чувствовать под ногами твердую почву.

Интервьюировала Сынка чернокожая девица по имени Надин, с «мылладижной» речью, сквозь которую Сынок продирался как сквозь дебри. Он многое спешно домысливал на ходу, но все равно это было хуже проклятого «Беовульфа», которого они читали в Оксфорде. Сынок только закончил говорить о своей любви к Бобу Марли и Паффу Дэдди, как Надин нанесла ему удар ниже пояса, спросив на вполне литературном английском:

– Скажите, Сынок, вы и поныне остаетесь заядлым курильщиком?

На размышление оставались доли секунды. Если он признается, что курит, то шансы победить на выборах несколько съежатся. Если скажет, что не курит, могут уличить во лжи. Вдруг у кого‑то есть доказательства? Хотя Сынок последнее время курил только у себя дома, в отсутствие жены, при опущенных шторах и включенной вытяжке. В недавнем прошлом он еще посещал «Цигарку», один из частных клубов для курильщиков, расплодившихся в Сохо, но теперь рисковать нельзя, теперь его лицо слишком узнаваемо.

Сынок сделал мину типа «я сейчас выдам смелое заявление» и сказал:

– Надин, я буду с вами абсолютно честен. В юности я баловался сигаретами, как большинство людей. Я боялся отстать от своих сверстников.

Сынок склонил голову и выдал застенчивую улыбку.

– Я не был уверенным в себе молодым человеком и думал, что с сигаретой буду казаться круче. Я втянулся в это в семнадцать лет, в выпускном классе школы.

Беверли, глядя в телевизор, заметила:

– Что, интересно, ему мешало раньше? Я к четырнадцати уже смолила по двадцать штук в день.

В телестудии Сынок продолжал:

– Я купил дорогую зажигалку. Скоро у меня уже пепельницы стояли в каждой комнате. И вот не успел я оглянуться, как выкуривал по десять сигарет в день.

Беверли фыркнула:

– Салага.

Сынок опустил глаза. Ресницы, чуть подчеркнутые подводкой цвета «полночь», затрепетали на фоне бледной кожи. Один этот маневр принес ему сотни тысяч голосов в двух четких категориях избирателей – среди женщин и среди бросивших курильщиков.

– А что насчет зон изоляции, вы их сохраните?

Сынок осторожно ответил:

– Мы сейчас изучаем ситуацию. Несомненно, зоны изоляции внесли свой вклад в то, что наши улицы стали безопаснее для честно работающих и платящих налоги семей.

– Хорошо, – сказала Надин. – Теперь я хочу вас попросить ответить на наш блицопрос. Джинсы: «Ливайс» или «Рэнглер»?

– «Ливайс».

– Кто ваша любимая шлюшка, Джордан или Джоди?[26]

Сынок замялся, ему не хотелось обидеть поклонников ни той ни другой шлюшки.

– Пас, – хохотнул он.

На следующий вопрос ответить было легче.

– Королева Елизавета или королева Камилла?

– О, думаю, королева Камилла, – ответил Сынок не задумываясь.

Камилла невольно порадовалась, хотя перспектива стать королевой Англии приводила ее в ужас.

В кухонную дверь ввалился, едва не рухнув, Тони Тредголд. За ним вбежал Кинг.

– Надрался! – подскочила к мужу Беверли.

– Нынче день рожденья нашего мальчика, – прорычал Тони.

– Я знаю! – злобно завопила Беверли.

– День рождения Кинга? – спросила Камилла и потянулась погладить овчарку Тредголдов. – А сколько ему?

Чета Тредголд ответила нехарактерным молчанием, каждый ждал, что заговорит другой. Наконец Тони сказал:

– У нас с ней есть мальчик, Аарон. Он родился тридцать лет назад.

– Его у нас забрала социальная служба, – сказала Беверли, закуривая новую сигарету, хотя прежняя еще тлела в пепельнице.

– У него все время ломались кости, – сказал Тони.

– И они думали, что это мы с Тони его лупим, – закончила Беверли.

– Я знал, что это не я, – продолжил Тони, – и думал, что это, наверное, Беверли.

– И я знала, что не я, – сказала Беверли, – так что…

– Но как тогда он ломал кости? – спросила Камилла.

– У него была болезнь, хрупкие кости, – ответила Беверли с угрюмой ухмылкой. – Но когда это стало ясно, его уже усыновили, и он так и не узнал нас. – У Беверли сморщилось лицо. – А теперь он и не захочет нас знать, верно? Он‑то не в зоне живет.

Муж потрепал Беверли по плечу.

– Дети всегда хотят узнать своих кровных родителей, Бев, – сказала Камилла. – Однажды он приедет и найдет вас.

Она откланялась, как только позволили приличия.

К шести вечера по поселку распространился слух, что королеве осталось жить шесть месяцев – две недели – считанные дни, что она‑де умирает от сердечного расстройства – лейкемии – туберкулеза. Еще несколько часов – и новость о ее неминуемой смерти достигла принца Чарльза. Маддо Кларк сообщил ему это у ларя с морожеными продуктами в Грайсовом магазине «Еда для вас».