Меморандум - Александр Петров

Давным-давно меня водили в магазин «Детский мир». Когда входил под своды огромного здания с тысячей игрушек, я погружался в иную реальность, настолько отличную от той, что шумела на улице, будто попадал на другую планету. Даша также создала свой мир, ограждающий её невидимой границей, словно кокон — бабочку. Никто не смел вторгнуться на территорию собственного пространства девочки, только если она сама не позволит.

Не сразу, очень не сразу, она впустила меня в свой мир, я вошел туда и… захотел остаться навечно в прозрачных туманах залитых солнцем лугов, где думалось только о добром, где сладко пахло диковинными цветами, порхали и посвистывали крохотные птицы, огромные губастые рыбы из-под воды вопросительно вглядывались в твое лицо, оранжевые гривастые львы возили на спинах маленьких обезьянок, беззвучно падали в траву красные яблоки с ветвистых деревьев, а Даша водила меня по тайным тропинкам, держа за потную от волнения руку и рассказывала о том, что повторить и тем более понять, невозможно. Тайна простой девушки так и осталась для меня неразгаданной, я лишь касался ее кожей, глазами, ушами, не проникая в глубокую сердцевину смысла, но и этим был доволен. Бывала она порывистой, разговорчивой — и вдруг остывала и замедлялась, превращаясь в усталую лебедь в плавном полете. Иногда я ловил себя на том, что вот сейчас Даша дегустирует наши отношения, пробует на вкус мои слова, оценивает движения, идеи, выражения глаз и даже покрой одежды. Она понимала это, смущалась, отмахиваясь от меня веером шуток.

Вообще-то имя Даша с детства носило для меня волшебный смысл, от одного звучания этого короткого слова мурашки сыпали по спине от затылка к пояснице и обратно, повергая меня в эпицентр вихря таинственных чувств. И тому была своя причина.

Десятилетним мальчиком я как-то стоял в Москве на Площади трех вокзалов, испытывая страх и смятение от водоворота суетливой толпы. Родители оставили меня одного охранять чемоданы, сами пропали в дверях огромного вокзального здания тревожного цвета запекшейся крови. В голове носились фантазии: а что если кто-нибудь из этих энергичных людей схватит наши вещи и просто унесет в бурный поток человеческих тел — я-то что смогу сделать в таком случае. Единственной силой, способной защитить, казался милиционер в стеклянной будке, поднятой над асфальтом метра на два, но тот был занят регулировкой потока автомобилей, он даже не заметит меня в людском столпотворении, не услышит мой щенячий визг мольбы о помощи.

Вдруг мои страхи мгновенно унесло, шум вокруг умолк, движение толпы остановилось — и пространство вокруг меня заполнилось тихим воркованием женщины за спиной. Оглянувшись, я увидел рядом мамашу в пестром платье, склонившуюся над маленькой девочкой. Мать напомнила очень симпатичный образ женщины средних лет: мать взрослого парня из фильма «Мама вышла замуж», соседку из нашего подъезда Валю, недавно уехавшую с мужем на границу, от чего в моей душе оставила сквозное ранение — наверное, я был тайно влюблен в неё… Наконец, ребенку поправили платьице, причесали, напоили водичкой из бутылочки, и мамаша отодвинулась, а я сумел разглядеть крошку.

Девочка сидела на скамейке и смотрела на меня… Никогда раньше я не рассматривал младенцев, воспринимая их помехой в своей жизни. Это показывал и небогатый печальный опыт моих друзей, в семье которых появлялись новорожденные, — мальчишки прекращали запросто выходить во двор, гонять в футбол, бегать на реку. На юных лицах появлялась печать взрослой заботы — это отпугивало и делало их чужими нашему священному мальчишескому братству.

…А тут крошка, названная мамой Дашенькой, вся в белых кружевах, в золотистых кудряшках, с двумя родинками над пухлой губой, такая нежная, на вид беззащитная, но мама рядом, прохожие, аккуратно обтекающие стадным бегом материнскую идиллию, создавали вокруг невидимую защиту, поэтому девочка так безмятежно глазеющая на меня в упор миндалевидными блестящими глазенками цвета небесной синевы — стала оплотом моего покоя.

Это продолжалось меньше минуты: Дашенька, разглядывающая меня, мама, проследившая взгляд дочки, ее воркующие слова — «что, моя ласточка, тебе мальчик понравился, мальчик хороший, ты видишь он вещи охраняет, он хоть и маленький, а уже взрослый» — и вдруг девочка мне улыбнулась! И такая нежность окатила меня с головы до ног, и такое приятное тепло наполнило грудь до самого горла, до полыхнувших алым ушей. Все мои тревоги улетучились, а в душе появилась огромная благодарность маленькому человечку. Всю дорогу в трясучем трескучем вагоне поезда, пропахшем торфяным дымом, я ловил себя на том, что по моей физиономии расплывается блаженная улыбка, в голове мелодичным колокольчиком звучит имя Дашенька, а сердце переполняет незнакомая доселе нежность.

Может быть поэтому моя школьная подружка так притягивала меня, а имя её завораживало — я подсознательно искал ту крошечную женщину, с которой у нас случилась большая любовь, захватившая всю мою жизнь. Может быть поэтому, как гром среди ясного неба моей романтической юности прозвучали слова школьного приятеля Мишки: «Вчера вечером Дашка завалилась ко мне в гости с бутылкой вина и позволила мне всё, знаешь, она такая заводная девка, такая умелая, я не ожидал». Мишка был старше меня на год, но отличался от сверстников непробиваемым цинизмом, победами на девичьем фронте и талантом утонченного вранья.

— Как тебе удаётся так легко покорять девчонок? — спрашивали его друзья с плохо скрываемой завистью в голосе. — Ну ладно бы красавец был, сынок богатенького папочки, или там одевался бы как мажор, достоинства имел бы как у Гиви, а то ведь — ни кожи, ни рожи, весь в прыщах и потом воняешь, а весь курятник перетоптал. Что у тебя за секрет?

— Ах, отцы, — криво улыбался донжуаньщик, сощурив масляные глазки, — всё на самом деле просто, как репа: надо им совершенно искренне признаваться в любви и не скрывать своего неистового вожделения — вот и всё.

Это сейчас, спустя много лет, вспоминается то нелепое приключение с легкой досадой, а в ту секунду, как до меня дошел смысл Мишкиных слов, я был готов убить Дашу с Мишкой, а свою шею сунуть в намыленную веревочную петлю. Помнится, меня даже вывернуло наизнанку над вонючим унитазом в школьной уборной, куда едва успел добежать, зажав рот окаменевшей ладонью. Нудная тягучая тоска надолго засела в груди и не давала покоя ни днем ни ночью.

— Это ты из-за Дашки так переживаешь? — раздалось у меня за спиной, когда я полоскал рот и умывался под струей ржавой ледяной воды. — Да брось ты, дружище, все они потаскушки, только кто-то это скрывает, а у кого-то гормоны башку выбивают, как теплое шампанское — пробку из бутылки.

— Да уйди ты, гад, — прошипел я со злостью.

— Брось! Слушай, а давай мы с тобой устроим вечеринку, ты оторвешься на полную катушку, и сразу успокоишься. А уж девчонок я приглашу проверенных. С ними осечек не бывает.

Вечером, после жесточайших мучений и страшных мыслей о смертельной мести, я вспомнил Мишкину идею и решил её принять. В конце концов, как уверяют старшие товарищи, клин клином выбивает.

— Твое предложение еще в силе? — выдохнул я без предисловий в телефонную трубку.

— Ага. Хочешь, прямо сейчас приходи, и всё будет хакей.

— Иду!

Мишка жил один. Мать его умерла от белокровья, отец женился на другой женщине и переехал к ней жить, поэтому сынок использовал жилплощадь в своих подлых целях свободно и даже с каким-то мстительным удовольствием — мать свою он любил, и воспринимал женитьбу отца на «молодухе» едва ли не своего возраста как предательство.

— Ничего себе, девственничек, называется! — захлебывалась от восторга пьяненькая Лада, которой я грязно, по-животному мстил за свою поруганную любовь от имени всех влюбленных мальчишек, в ее лице — всем этим дашам, машам, нинам, ладам и прочим вертихвосткам с кипящими гормонами в жилах вместо крови. И чем более жестоко я мстил, тем большее удовольствие получала эта мартовская кошка.

Даша ко мне больше не подходила. Я ничего не испытывал к ней кроме брезгливости. С той безумной ночи она навсегда срослась в моем сознании с тошнотворной грязью, которую я утрамбовал в свое тело, в свою душу. Себя же я люто возненавидел.

Главная идея

Как ни странно, именно благодаря столь раннему опыту разочарования в плотских отношениях, в моей жизни наступил благодатный период, богатый на размышления о самом главном. Вместо посещения вечеринок и вечеров, куда юноши приходят в надежде на то, что им «перепадет» или «отломится»… Вместо пьянок в чаще лесопарка и вечерних сеансов кино на последнем ряду — меня будто накрыла мощная прозрачная волна.