Обязалово - В Бирюк

Мать вашу! Где моя клизма?! В медицинском смысле - она бесполезна. А вот в воспитательном... чтобы надолго от таких глупостей...

Пока мозги... и прочие части тела... промывал - к Маране заявился уже затемно.

-- Пришёл-таки. Смелый. Ну, коли так - раздевайся.

-- Мара, ты меня, часом, ни с кем не спутала? Сухан во дворе сидит - может, его позвать?

-- Не спутала. Не боись, мартышок, я маленьких не люблю.

Во блин! Опять фольк пошёл.

-- Так у нас с тобой, Марана, маленьких и не будет. Я умею.

-- Дур-р-рак плешивый! Тряпьё долой! Живо! Время уходит.

Судя по всему - "божественный" секс не предусмотрен. Да и не устроимся мы вдвоём на такой узенькой лавке, куда она мне указала. А жаль... С голодухи и от воздержания я бы... и покушать...

Марана вытащила из водяной бани невеликий горшочек и начала, бормоча, фыркая и ругаясь, намазывать меня какой-то... сине-зелёной гадостью. По запаху - что-то болотное. По произносимым словам... Ну, если считать это колдовским заклятием, то все самцы в округе, начиная с майских жуков, должны сдохнуть не родившись. А вообще-то - приятно. Так это... и холодит, и будоражит... интересно - а где она массажу училась? Вот не поверю, чтобы наши предки, а особенно - предкини, в этом ремесле ничего не понимали! В летописях не написано, но мне не вериться.

Под руками Мараны моё тело постепенно менялось. Куда-то отступило чувство голода, суета и раздражение, отодвинулись всякие дневные заботы. Казалось, на коже постепенно нарастает холод. Но не проникает глубоко в мышцы, потому что внутри возникло чувство тепла. Такое мягкое, уютное, весёлое тепло. Оно пробивалось к поверхности тела подобно пузырькам в шампанском. Становилось всё... веселее. Мир вокруг выглядел всё... забавнее. Хотелось смеяться, хотелось ущипнуть Мару, попрыгать, подурачиться. Хохотать под коркой льда.

Мара стащила с меня бандану, и начала смазывать лысую кожу моей головы. Я балдел - больше года никто не касался моей головы. Никто не разминал её двумя руками с редкими почёсываниями. Как я понимаю шимпанзей! И прочих... приматов. "Основной инстинкт" - это "почешите мне тыковку", а не то, что вы подумали.

Я, конечно, высокотехнологичный попадун, но правильно размять затылок... и ниже... сам - не могу. Как-то коллеги упускают зависимость попаданца от умений аборигенов в части "спинку почесать". Можно, конечно, скребницу какую-нибудь спрогрессировать, но... Проще надо быть, ближе к народу! Поймать народ, научить и пусть почёсывает.

-- Перевернись. Осторожно!

Я чуть не слетел с лавки. К этому моменту всё вокруг приобрело... мерцающую контрастность. В этой ведьминой избушке - темновато. Но сейчас разные предметы утвари вдруг стали ясно видными. Как-то... гравюрно. Очень чёткие, до болезненности, контуры. Больно не от света - всё серое. А именно от резкости очертаний. Постоянно плыла перспектива - кружка на столе вдруг стала очень большой и близкой. Но стоило взглянуть в сторону и снова вернуть взгляд - маленькая, неясная, далёкая.

Кстати о кружке. Мара, поразглядывав меня, лежащего на спине, поставила взятую, было, кружку обратно.

-- Жадная ты, Марана. Бедной ящерке и воды бережёшь.

-- У тя и так вон. Торчит колокольней. Мало что не звенит. Тебе этого зелья дать... неделю до ветру только с молитвой ходить будешь.

-- Чегой-то?

-- Тогой-то! Так зажмёт... отливать будешь только с божьего соизволения.

На Аничковом мосту как-то попалась на глаза табличка: "Барон Клодт - изваял. И - отлил". Тоже, похоже, были проблемы. С отлитием.

Она прошлась основанием ладоней по груди и животу, очень осторожно размяла шею. К этому моменту у меня внутри из мягкого и весёлого тепла стал формироваться какой-то раскалённый стержень. От головы через позвоночник до... головки. Это был совсем другой жар - очень горячий, злой. Шестигранный стальной прут прямо из кузнечного горна. У меня, видимо, изменился взгляд. Марана отодвинулась и с угрозой произнесла:

-- Только попробуй. Пришибу.

-- Думаешшшь? Успееешшшь?

Она отшатнулась.

В голове нарастал звон и жар. Кованый стержень внутри меня начал раздуваться. Как воздушный шарик в куче пенопластовых крошек. Неровно, коряво, со скрипом.

Всё-таки ведьма меня чем-то... Что я ей такого сделал? Причины - потом... Какой-то яд контактного действия... Не яд - наркотик... Рецепт - потом. Сейчас выбраться. Во дворе - Сухан. Велю - он убьёт ведьму. Меня - в реку. На прополаскивание.

Следующий момент я поймал уже стоя. Что-то возилось на полу, у меня в ногах. Вру - не у меня. Ноги были волчьи. В меху, с когтями. Рядом - характерно торчали в разные стороны ноги Мараны. А мои где? Опять фольк? "Це - жинкины ноги, це - мои. А це - чьи?".

Конфликт принадлежности конечностей решается уходом дознавателя на сеновал. Пробую. Не получилось. Ноги двинулись все. И Маранины с их избыточной стреловидностью - тоже. Странно. Лицо и поверхность тела как-то... одеревенели. Губы и щёки стали очень тяжёлыми, неподвижными. Язык тоже заплетается, задевает за зубы и щёки изнутри. Как-то... зависает на некоторых звуках.

Мара хрипела. Сперва я не понял, но, сфокусировав взгляд, обнаружил её распахнутую пасть. Аж до гланд. Потом - свои руки у неё на шее. Точнее - на её платке, который сбился ей на шею. Я затягивал его своими руками. Тоже... одеревеневшими. Она вцепилась своими руками в мои, кажется, даже царапалась. Но чувствительности не было.

Я наклонился ближе к её лицу и с любопытством рассматривал - у неё вылезают из орбит глаза. Это было... забавно: глаза разные, а вылупляются синхронно. Если пренебречь различиями в топологии внешних оболочек, то сущность у них одна: гляделки. Соответственно, и выскочат они одинаково.

Радость от проявляемой мною способности логически мыслить, от гордости за свою молотилку, вызвала желание придумать ещё какой-нибудь... силлогизм. С предикатом заключения. Или лучше - парадокс. Типа: "болтовня повешенного". Он же болтается!

Есть такое явление: ассоциативный кретинизм. Мне оно вполне свойственно. Мысль о "болтающемся повешенном" заставила меня инстинктивно перевести взгляд на низ своего живота. Не висит. Совсем не болтается. Торчит. Как колокольня. Найду колокол и позвоню.

"Вечерний звон, вечерний звон!

Как много дум наводит он

О юных днях в краю родном,

Где столько баб, где мой дурдом.

И как я, с ним навек простясь

Там позвенел в последний раз!".

Цвет странный. И на ощупь... не моё. Мало того, что не чувствую, но и фактура поверхности... Странно. А где эта дура?

Мара сумела оторвать мою вторую руку от своего горла, завалилась на бок и надрывно кашляла, с воем заглатывая воздух. Рывком опрокинув её на спину, я подсунул ей под нос свою "колокольню" и поинтересовался: