Тюрьма - Жорж Сименон

— Мне завтра рано вставать. Альбер подал им пальто.

— Гроб будет установлен в гостиной.

Двери были уже распахнуты, и комната казалась огромной. Тесть, наверно, заранее представляет себе черные драпировки, одинокий гроб на траурном постаменте и горящие вокруг него высокие свечи.

— Благодарю, Ролан.

— Спокойной ночи, господин Фаж.

Спускаясь по лестнице, Ален учтиво держался позади тестя.

Потом под ногами у них заскрипел гравий — они шли по тупичку, обрамленному черными, как антрацит, деревьями. С ветвей капала вода.

— До свиданья, Ален.

— Я на машине. Может быть, подвезти вас?

— Благодарю. Я лучше пройдусь пешком.

Фаж посмотрел на пустынный, все еще поблескивающий от дождя асфальт и, как бы обращаясь к самому себе, выдохнул:

— Мне нужно побыть одному.

Алену вдруг стало зябко. Он поспешно пожал протянутую ему костлявую руку и бросился в машину.

Еще один камень на сердце. Хороший урок ему преподали, и он чувствовал себя провинившимся школьником.

Ему бы тоже не мешало побыть одному, но не хватало мужества. Он вел машину вперед с одной мыслью — заехать в бар, чтобы вокруг были люди, не важно кто, но люди. Те, кому он небрежно бросал:

— Привет, кролики!

Ему тут же освободят местечко, официант склонится к нему:

— Двойное, господин Ален?

Ему было стыдно. Он ничего не мог с собой поделать.

5

Зазвенел звонок — далеко-далеко и совсем близко; потом стало тихо, и опять-трезвон. Кто-то ему сигналит. Кто бы это мог ему сигналить? Он не в состоянии пошевелиться, его засунули в темную, тесную трубу. Дико болит голова: наверно, ударили чем-то тупым.

Это продолжалось долго. Наконец Ален сообразил, что лежит у себя на кровати. Он встал, и его шатнуло.

Ha подушке рядом лохматилась рыжеволосая голова. Он стоял совсем голый. Теперь до него дошло, что звонит звонок в передней. Он поискал глазами халат, обнаружил его на полу и стал надевать, не попадая в рукава.

Выйдя в гостиную, он взглянул в окно. Над Парижем брезжил рассвет, окаймляя узенькой желтой полоской темное море крыш. Звонок загремел опять, но Ален уже открывал дверь. Перед ним стояла незнакомая молодая женщина.

— Привратница, конечно, меня предупреждала…

— О чем?

— Что придется долго звонить. Лучше будет, если вы мне дадите ключ.

Он не мог взять в толк, о чем идет речь. Голова раскалывалась. Он одурело смотрел на маленькую толстушку. Она встретила его взгляд не робея, мало того- еле удерживаясь от смеха.

— Сразу заметно, не очень-то вы рано улеглись, — заключила она.

Она сняла свое грубошерстное синее пальто. Он не решался спросить, кто она такая.

— Разве привратница не сказала вам про меня? Ему казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как он видел привратницу последний раз.

— Я ваша новая приходящая. Меня зовут Минна. Она положила на стол пакет, завернутый в шелковистую бумагу.

— Если не ошибаюсь, вас надо разбудить в восемь и подать кофе с рогаликами. Кофе вы пьете много? Где у вас кухня?

— Она очень тесная. Сюда.

— А пылесос?

— В стенном шкафу.

— Вы снова ляжете?

— Да, попытаюсь уснуть.

— Разбудить вас ровно в восемь?

— Не знаю. Нет. Я вас позову.

Акцент выдавал в ней уроженку Брюсселя. Алену даже захотелось спросить, не фламандка ли она, но нет, это чересчур сложно.

— Делайте, что найдете нужным.

Он вернулся в спальню, притворил дверь, уставился, хмуря брови, на рыжую голову, но выяснение этого вопроса тоже отложил на потом.

Поскорей две таблетки аспирина. Он разжевал их, помня объяснение врача: через слизистую оболочку рта лекарство всасывается быстрее, чем через желудок. И запил таблетки водой из-под крана.

За дверью висела его пижама. Увидев ее, он скинул халат и переоделся.

Сколько Ален ни силился, он ничего не мог припомнить. За всю жизнь такое случалось с ним всего раза два-три, не больше. Ванна была наполнена мыльной водой. Кто принимал ванну? Он сам или рыжеволосая незнакомка?

Он ужинал у этого кретина Бланше. Бр-р-р! Вспомнить жутко! Вероятно, ушел, хлопнув дверью? Нет… нет… Он вдруг увидел, как стоит на тротуаре рядом с Фажем. Отличный дядя! Такому всю душу открыть можно.

Да, конечно. Люди считают, что ему, Алену, все трын-трава — он ведь циник, и все же, не будь Фаж его тестем…

Перед глазами у него снова возникла фигура Фажа в длинном сером пальто, удалявшаяся, растворяясь, во мраке ночной улицы. Потом Ален пил. Неподалеку. В каком-то незнакомом первом попавшемся кафе. Обычно он в такие никогда не заглядывал. Несколько завсегдатаев — с виду чиновники — играли в карты. Они с удивлением поглядывали на него. Ему было все равно. Вероятно, его узнали по фотографиям в газетах.

— Двойное!

— Двойное? Что именно?

— Образования не хватает? Хозяин и бровью не повел.

— Если вы хотите, чтобы я налил вам из первой попавшейся бутылки…

— Виски.

— Так бы сразу и сказали. «Перье»?[3]

— «Перье» я у вас не просил. Ален набивался на скандал. Ему надо было сорвать на ком-нибудь сердце.

— Вода у вас, а не виски.

— А вы когда-нибудь в жизни пили воду? Нет, здесь он явно ни на кого не способен произвести впечатление.

— И все-таки это не виски, а вода из-под крана.

Одной стопки ему показалось мало. Он выпил три или четыре. И когда двинулся к выходу, все смотрели ему вслед.

Он оглянулся — нарочно, назло. Ну и кретины! Серийного выпуска по образцу Бланше, только на несколько ступенек ниже. Он показал им язык. Потом долго не мог отыскать свою машину. Красную, а то какую же. Желтая — это машина Мур-мур. Она в гараже. Жене она теперь не скоро понадобится.

Он попробовал представить себе жену и свояченицу девочками, это показалось ему забавным и даже чуточку непристойным. В каком месте он пересек Сену? Он вспомнил, как ехал по мосту, луна выглянула между облаков, расплескав дрожащий блеск по воде.

Он ехал разыскивать своих друзей-приятелей. Он знал наперечет все кафе и бары, где их можно найти. Кого именно-не все ли равно. У кого на свете больше приятелей, чем у него?

Не надо было жениться. Одно из двух: либо ты женишься, либо ты…

— Как никого?

— Я их сегодня не видел, господин Ален. Двойное?

— Ладно, крольчишка, наливай. Почему бы и не выпить? Больше ему ничего не остается. Никому он не нужен. Даже в редакции сегодня прекрасно обходились без него. Борис великолепно справлялся сам. Занятная личность этот Борис. Кругом, куда ни плюнь, сплошь занятные личности.

— Прощай, Поль.

— Спокойной ночи, господин Ален.

Это, кажется, было в кафе «У Жермены», на улице Понтье. Оттуда…

Он принял третью таблетку аспирина, почистил зубы, прополоскал рот, чтобы избавиться от противного вкуса. Умылся холодной водой, причесал волосы. До чего же мерзкая рожа! Просто противно.

Потом он еще куда-то заезжал. Куда? Все как сквозь землю провалились. За целую ночь он не встретил никого из своей компании. Куда они подевались? Может, нарочно, чтобы случайно не встретиться с ним? Боятся, как бы их не увидели вместе?

Он вернулся в спальню, подобрал с ковра узенькие дамские трусики и бюстгальтер, положил их на стул, приподнял одеяло.

Лицо было незнакомое, совсем юное, во сне оно хранило выражение чистоты и невинности. Губы вытянуты вперед, как у надувшейся маленькой девочки.

Кто она такая? Как очутилась здесь?

Ален покачнулся и подумал, не лучше ли снова лечь и уснуть. Набрякшие веки отяжелели — мерзкое ощущение.

Он вернулся в гостиную. Минна уже начала уборку. Она сняла с себя платье и переоделась в нейлоновый халатик, довольно прозрачный, во всяком случае, сквозь ткань густо чернели подмышки.

— Как вас зовут?

— Минна. Я уже вам говорила. Почему ее все время разбирает смех? Может, она ненормальная?

— Хорошо, Минна. Сварите мне кофе, только покрепче.

— Да, сегодня оно вам не помешает.

Он не обиделся. Она пошла на кухню, а он, глядя на ее колышущиеся бедра, подумал, что как-нибудь непременно займется ею. У него еще ни разу в жизни не было любовного приключения со служанкой. Почему-то служанками у них всегда бывали женщины немолодые, ему припоминались поблекшие, неулыбчивые, горестные лица. Вероятно, у этих созданий в прошлом были одни несчастья, и за это они злились на весь мир.

Желтая полоска на небе стала шире, а желтизна засветилась. Дождь давно перестал. За последние дни такой видимости по утрам не было Ален даже различал вдали башни собора Парижской Богоматери.

Кажется, ему кто-то должен позвонить, — всплыла обрывочная одинокая мысль. Да, ему должны звонить. И по важному делу. Он дал слово, что никуда не уйдет, пока не дождется звонка.

Из кухни знакомо и уютно запахло кофе. Минна, конечно, не догадается, что он пьет кофе из большой синей чашки — сколько магазинов он обошел, прежде чем нашел чашку, куда влезало в три раза больше, чем в обычную кофейную.