Шелепин - Леонид Млечин

Первоначально друзья-приятели надеялись сохранить за Поповым пост председателя Моссовета, но Сталин велел вообще убрать его из города. Он показал Хрущеву письмо, погубившее карьеру Попова, спросил:

– Вы ознакомились с этим документом?

– Да, ознакомился.

– Ну, как?

Наверное, если бы Хрущев пожелал, Попов угодил бы в руки чекистов. Но Хрущев не захотел затевать в Москве новую чистку. Он доложил, что безобразий в столице много, но контрреволюции нет.

Георгий Попов еще легко отделался, его сделали министром городского строительства. В марте 1951 года назначили министром сельскохозяйственного машиностроения. Но в декабре Попов потерял и этот пост. Сталин распорядился отправить его в Куйбышев руководить заводом. Но не забыл о Попове. Осенью 1952-го, перед Х1Х съездом, вызвал его в Кремль. Вождь долго смотрел на опального чиновника, потом сказал:

– Ну что, одумался? Говорят, ссылка только пошла тебе на пользу.

После смерти вождя, в апреле 1953-го, Попова вернули в Москву и в порядке компенсации отправили послом в Польшу. Однако и на этой должности Попов не удержался.

Бывший комсомольский работник Юрий Бернов, который стал дипломатом и в Варшаве вновь оказался подчиненным Попова, вспоминал, как на приеме в посольстве по случаю Октябрьской революции к Георгию Михайловичу подошел посол Ирана и возмущенно сказал:

– Господин посол, вы без объяснения причин не пришли ко мне в посольство на прием в связи с нашим национальным праздником. То есть вы не уважаете мою страну и меня лично. Я уважаю вашу страну – нашего доброго соседа, поэтому пришел на прием в советское посольство. Но я не уважаю вас как посла, поэтому я ухожу с приема.

Самодур Попов вел себя в Польше, как комиссар среди анархистов, по каждому поводу отчитывал главу партии и правительства Болеслава Берута – например за то, что польские крестьяне якобы не так пашут и не так сеют, и однажды заявил, что не взял бы его к себе даже секретарем райкома в Московской области.

Возмущенный руководитель Польши позвонил Хрущеву и сказал, что раз уж он не способен быть даже секретарем райкома, то должен поставить вопрос о своем освобождении. Хрущев поспешил его успокоить. Преданный Москве Болеслав Берут был для советского руководства значительно важнее, чем порядком надоевший посол.

Георгия Попова, который и года не усидел в Варшаве, отозвали. 13 февраля 1954 года на заседании президиума ЦК Попова отчитали за грубые ошибки на посту посла. Тот оправдывался:

– Я же не дипломат…

Ничего другого сказать в свое оправдание не мог.

Заместителю министра иностранных дел Валериану Александровичу Зорину поручили подготовить проект постановления «о политических ошибках и неправильных действиях т. Попова».

29 марта президиум ЦК снял Попова с должности:

«Тов. Попов нарушил указания ЦК КПСС и советского правительства о недопустимости какого-либо вмешательства послов СССР во внутренние дела народно-демократических стран и пытался взять на себя функции контроля за деятельностью ЦК ПОРП и польского правительства.

Тов. Попов, не имея на то никаких полномочий, позволил себе в беседах с т. Берутом произвольное и неправильное толкование тех советов, которые ЦК КПСС давал ЦК ПОРП…

Тов. Попов в ряде вопросов тенденциозно подходил к оценке внутриполитического положения в Польше и деятельности ее руководящих партийных и государственных органов, допуская высокомерное отношение к польским товарищам…

Послы СССР обязаны руководствоваться тем, что какие-либо советы и рекомендации руководящим органам коммунистических и рабочих партий они могут давать лишь по поручению ЦК КПСС, не допуская каких-либо своих толкований этих советов и рекомендаций».

Неудачливого посла переводили с одной должности на другую и наконец назначили директором завода авиационных приборов во Владимире…

В феврале 1950 года убрали выдвиженцев Попова, вторых секретарей горкома и обкома партии, – «за беспринципную позицию, зажим критики и самокритики, серьезные ошибки в работе с кадрами».

Николая Красавченко, который сделал из Шелепина профессионального комсомольского работника, тоже сняли с должности и исключили из партии. Новым руководителем московского комсомола стал Николай Трофимович Сизов, который закончит свою карьеру генеральным директором «Мосфильма».

Сын Красавченко, Сергей Николаевич, рассказывал мне, как отец уехал за город и закопал в лесу винтовку, подаренную ему во время войны на фронте, сжег письма тех, кого уже посадили. Полгода он сидел без работы и ждал ареста. Потом попросился на учебу. Никто согласия не давал. Министр высшего образования Сергей Васильевич Кафтанов, старый знакомый, великодушно согласился:

– Ладно, давай заявление, подпишу.

В тридцать четыре года бывший комсомольский вожак поступил в аспирантуру исторического факультета Московского университета. Николай Прокофьевич Красавченко защитил диссертацию, стал преподавателем, руководил кафедрами в различных институтах. Когда Шелепин был в силе, друзья по комсомолу вспомнили о Красавченко, предлагали ему какие-то должности. Он не захотел возвращаться на прежнюю стезю и правильно сделал. Ему поручили создать университет в Элисте, а потом он стал ректором Историко-архивного института в Москве. Более удачливые выходцы из комсомола к тому времени уже утратили свои посты, а Красавченко работал ректором до преклонных лет, когда его сменил Юрий Николаевич Афанасьев, историк, политик и депутат времен перестройки…

Но я слишком забежал вперед.

Политическая карьера Шелепина начиналась под руководством Щербакова, Попова и Красавченко, так что история со сменой московской власти могла ему сильно повредить.

Но вслед за Хрущевым в Москве появился молодой украинский комсомольский работник Владимир Ефимович Семичастный. О его переводе в столицу попросил Хрущев. В штатное расписание ЦК ВЛКСМ ввели еще одну должность секретаря ЦК, в конце января 1950 года ее занял Семичастный. Ему было всего двадцать шесть лет. Новичок быстро освоился в столице.

Напористый и экспансивный Семичастный и вдумчивый, волевой Шелепин сблизились и подружились, образовался мощный политический тандем. Владимир Ефимович признавал ведущую роль старшего товарища, Александр Николаевич ценил энергию и политический темперамент Владимира Ефимовича. И в комсомоле, и позже они с Шелепиным действовали сообща. Эта дружба определила их политическую судьбу. Семичастный сыграл свою роль в том, что Хрущеву понравился Шелепин.

Я познакомился с Семичастным через много лет после описываемых событий, осенью 1997 года, когда снимал телепередачу о Карибском кризисе. Со съемочной группой приехали к Владимиру Ефимовичу, уже пенсионеру, в его квартиру на Патриарших прудах. Он сначала держался несколько настороженно, потом стал рассказывать живо и интересно. У него была яркая и образная речь. Он не боялся никаких вопросов и никогда не затруднялся с ответом. Впоследствии мы беседовали довольно часто.