Чем она лучше меня - Амелия Борн

Иван вскочил на ноги, тяжело оперся руками на стол. Смотрел на меня округлившимися глазами, на дне которых плескался самый настоящий шок.    

- Ты в ужасе от того, что я говорю, только потому, что рассчитывал совсем на иное. На милашку-Мию, которая все проглотит и все простит. Так вот теперь, Онежский, оставайся наедине с пониманием, что у тебя такой женщины нет. Она будет… она вернется… но только когда не станет этой твоей чудо-бабы Светы. Поэтому поживи без меня и реши, что тебе нужно. Я все сказала.    

С этими словами я вышла из кухни, едва удержавшись, чтобы не перейти на бег. А через пару минут звенящей тишины услышала, как за мужем закрылась дверь. 

На этот раз он действительно ушел.     

- Она мне не верит! Черт, я вообще не понимаю, что теперь делать!

Иван сидел у меня на диване, обхватив голову руками. На том самом диване, который он же и помогал собирать всего несколько дней назад. Он сидел передо мной - растрепанный и несчастный, а я смотрела на него и не могла понять, что чувствую.

Хотелось кричать. Громко, отчаянно, до срыва голоса. Хотелось тряхнуть его, чтобы понял, где он и с кем. Чтобы объяснил нам обоим, почему он говорит обо всем этом именно со мной.

Неужели не понимал, что делает больно? Внутри зашкаливало желание проорать - если тебе так дорога твоя Мия, то какого черта ты делаешь у меня? Зачем мучаешь нас обеих?

Я смотрела на него и не узнавала. Неужели это тот самый Ваня, воспоминания о котором согревали меня в самые тяжелые времена? Неужели этот мужчина, выглядящий сейчас столь жалко - тот,  кого я так хотела вернуть?

В голову полезли неприятные вопросы. А знали ли мы друг друга по-настоящему? Мы так долго были знакомы, хоть и постоянно сходились и вновь расходились, как два корабля, следующие каждый своим маршрутом, что мне казалось - я знаю его до черточки. Я и сейчас могла бы узнать его тело вслепую, только лишь наощупь, но что я знала о нем помимо этого?

Я знала того Ваню, который преданно меня любил. Но я понятия не имела, каков тот Ваня, что страдал по другой женщине. И как на него реагировать - не знала тоже.

Его руки нервно подрагивали, лицо раскраснелось, и мне, наверно, стоило ему посочувствовать, но к собственному ужасу, глядя на этого человека сейчас, я изо всех сил пыталась подавить совсем другое чувство. Презрение.

Понимал ли он сам, что делает? Понимал ли, что изливает душу не тому, кому следует? Понимал ли, что каждое его сообщение, каждая наша встреча - это брошенная мне, словно собаке - кость, надежда на то, что он все еще во мне нуждается? Что хочет так же, как и я, вернуть то, что нас связывало?

Я смотрела на него и едва сдерживалась, чтобы не отхлестать по щекам. Останавливало лишь одно - понимание, что его присутствие здесь - это мой призрачный шанс. Сейчас, когда Мия отвергала его снова и снова, я могла его утешить. Могла показать, что со мной гораздо лучше. Что я всегда его выслушаю. Всегда пойму.

Но я не понимала. А может, просто не привыкла видеть, как он страдает из-за кого-то другого. Я привыкла к его мольбам, его любви, его отчаянной готовности пойти ради меня на все и совсем не привыкла делить его чувства с кем-то другим. И теперь, слушая, как он без конца повторяет одно и то же, задавалась вопросом - неужели этого человека я хотела? Неужели к такому итогу стремилась?

Жизнь невозможно отмотать назад, стерев эпизоды, которые нас не устраивают. И я не смогу отменить того, что он женился на другой, что другая родила ему сына. И что он с ними связан - навсегда. Я хотела того Ваню, что принадлежал безраздельно мне одной, но его больше не было. А что делать с этим, таким казалось бы родным, но вместе с тем чужим мужчиной - я не представляла.

Ни Мия, ни их сын не исчезнут по одному лишь щелчку пальцев. Пора было признать, что я окончательно и бесповоротно потеряла того, к кому так хотела вернуться.

- Налить тебе чего-нибудь? - рассеянно спросила я, когда осознала, что так ничего ему и не ответила.

- Ты слушаешь меня вообще?! - неожиданно сорвался он. - Я ничего не хочу! Я хочу вернуть все, как было!

Он походил сейчас на капризного ребенка, который ожидал, что ему все и всегда будет сходить с рук. Что все станут ему угождать, делая так, как того хочет он один. И это тоже не вызывало ничего, кроме презрения.

Я молча подошла к шкафу и, достав оттуда бутылку красного, плеснула себе в бокал щедрую порцию. Положение становилось просто невыносимым. Я никогда еще не чувствовала подобного - чтобы человек, находящийся настолько рядом, был при этом безнадежно далек.

Цепляясь за бокал, как за спасательный круг, я вернулась к Ване. Остановилась напротив, оперлась бедром о стол и, сделав жадный глоток, спросила:

- И что ты хочешь от меня?

Он поднял на меня взгляд. Растерянный, жалкий.

- Я не знаю… - пробормотал, прежде, чем снова уронить голову на руки.

Что ж, в этом, пожалуй, была вся суть. Он не знал. Ничего не знал. Не знал, как сделать так, чтобы все было как прежде. Так, как его это устраивало. Не знал, как отказаться хоть от одной из нас, потому что хотел держать при себе обеих.

А я уже не знала, любил ли он хоть кого-то.

- Ты уверен, что пришел к подходящему человеку? - спросила я, скрывая за кромкой бокала кривую улыбку.

- Мне больше не к кому идти…

Наверно, он и этого не понимал, но после этих слов в груди защемило от боли. Это было совсем не то, что хотелось слышать от человека, который завалился к тебе практически среди ночи. Хотя, возможно, это был еще один урок, который