Пейзаж с падением Икара - Алексей Поляринов

Чёрт, как я докатился до такого? Я ведь не играю в азартные игры, не покупаю дорогие шмотки, не хожу к проституткам. Но тогда куда они деваются, эти деньги? У меня всегда были проблемы с математикой — но не до такой же степени!

Я всеми силами гнал от себя эти мысли о долгах — но сил оставалось все меньше. Я стал рыться в карманах, надеясь отыскать хотя бы пару монет, и вдруг наткнулся на визитку: «Дмитрий Михайлович Ликеев-Марейский». Странно — первое, о чем я подумал: а не он ли устроил мое выселение? С его одержимостью это вполне возможно.

Выбора все равно не было, и я набрал номер.

— Ваше предложение еще в силе?

— Раз-з-зумеется.

— Отлично. Я берусь. Только это не все, — я запнулся, чувствуя стыд от того, что приходится просить деньги. Старик избавил меня от этой участи:

— Полагаю, вам н-н-нужен аванс?

— Э-э-э…

— Я сейчас не в городе, Андрей Андреич. Но аванс — это не п-п-проблема. Запишите адрес: Дмитровское шоссе 74. Квартира 117. Там живет человек по имени Алексей. Покажите ему паспорт — и он выдаст вам аванс. Сумма достаточно б-б-большая, чтобы вы могли погасить часть своих долгов, включая долг за квартиру…

— Постойте, так вы в курсе моих денежных проблем? В таком случае я вынужден спросить: мое выселение — это ваших рук дело?

— Бро-осьте, Андрей Андреич! Я не н-н-настолько коварен.

— А насколько вы коварны?

— Скажем так: я не уб-бивал Кеннеди.

Новую квартиру я нашел довольно быстро: одно из объявлений в газете гласило: «Сдам 1-ком. кв. Неприлично дешево». И это «неприлично» сразу меня заинтриговало. Хозяйка оказалась женщиной приятной во всех отношениях: хорошо одетая, она вызывала доверие, даже несмотря на тяжелый запах валидола, зыбкий шлейф которого тянулся за ней. Разговаривала она как-то странно — напевая слова.

— Это ва-а-анна! А это к-у-о-ухня. Кхм-кхм! — откашлявшись, она пояснила: — Я распеваюсь перед вечерним концертом, вы не против?

— Пожалуйста.

— Спаси-и-и-ибо-о-о! — густым контральто протянула она и тут же простой прозой добавила: — Посуда вот здесь. Здесь все остальное. Спальня по коридору нале-е-ево сра-азу после ва-а-а-а-кхе-кхе… извините, тональность потеряла… ва-а-анной! — и тут же снова перешла на прозу, — Горячая вода идет только в том случае, если соседи сверху не моются.

Я открыл было рот, чтобы возмутиться, но хозяйка перебила меня, из контральто перескочив на сопрано:

— Не-е-е волну-у-уйтесь. Это очень ми-и-илые лю-у-у-уди. Вас что-то смущает?

Я хотел сказать, что «да, смущает», но эта женщина вела себя слишком обаятельно, неплохо пела (я сразу вспомнил ту огромную оперную певицу из детства, ее вечные репетиции и карамельки), да и цена аренды действительно оказалась «неприличной» — меньше фигового листочка.

— О-отли-и-ично-о, — словно зевая, протянула хозяйка и, достав из кармана связку ключей, отцепила один и протянула мне. — Тогда-а-а-а кварти-и-ира ваша-а-а!

— Спаси-и-и-ибо! — пропел я в ответ.

Испытываешь странное волнение, осознавая, что в твоем новом доме кто-то жил до тебя. И хотя рассудок напоминает, что арендная плата внесена, не оставляет ощущение, будто вторгся на чужую территорию. Иначе как объяснить эти зарубки на дверном косяке при входе на кухню? Первая — почти на уровне колен, затем — все выше и выше. Над каждой нацарапано: 5 лет, 6 лет… и так до 18, а дальше чисто — птенцы покинули гнездо.

Взгляд скользит по мебели и цепляется за магнитики на холодильнике в виде четырех черепах — мама, папа и детишки.

Коридор: похожие на жучков гвоздики, вбитые в стены на уровне глаз, и светлые прямоугольные следы на обоях — фантомы рамок с фотографиями. Далее — спальня: шкаф, распахнувший дверцы, обнажая пыльное нёбо, с неровным рядом пустых плечиков, похожих на желтые зубы. И лежащий на дне забытый каракулевый женский жакет. За него словно зацепился голос: «Дорогой, я забыла там, в шкафу…», и раздраженный ответ «сама говорила, что возвращаться — плохая примета». Кстати, о приметах: от моего внимания не ускользнуло и то обаятельное обстоятельство, что все зеркала в доме занавешены черными тряпками. Не будучи суеверным, я освободил свои отражения.

Вообще переезд в новую квартиру стал для меня приключением. Осматривая шифоньеры, я то и дело натыкался на забытые вещи — школьный альбом с фотографиями, коньки (порезался о лезвие), сигареты, спрятанные за батареей (в детской). Я чувствовал себя археологом.

В дверь постучали, когда я готовил ужин. На пороге стояла незнакомая женщина — большие карие глаза, мальчишеская стрижка. У нее был испуганный вид, и минуту мы молча смотрели друг на друга.

— Я, наверно, ошиблась дверью, — сказала она, — мне нужен Андрей Карский.

— Это я.

— Ой!

Повисла тишина.

— Я могу вам чем-то помочь? — спросил я.

— Извините, я не представилась — я Анна. Я привезла вам коробки.

— Э-э-э… ну, спасибо, конечно. А что за коробки, если не секрет?

— А разве папа вас не предупредил?

— Видимо, нет. А кто ваш папа?

— Дмитрий Михайлович. Марейский.

Я поперхнулся.

— Вы — его дочь?

— Ну да, а что вас удивляет?

— Ничего, просто… как вы узнали, где я живу? Я ведь только сегодня утром вещи перевез.

Анна улыбнулась, демонстрируя очаровательные ямочки на щеках.

— В этом весь он. Знать — его кредо. Коробки в машине, идемте.

Через семь минут в коридоре стояли две коробки, набитые архивными документами, фотоальбомами — то есть тем самым барахлом, среди которого мне предстоит искать связь между мертвым художником и его предполагаемым внуком. Коробки были необычайно тяжелыми, и, затащив их в квартиру, мы долго не могли отдышаться.

— Сколько вам лет? — вдруг спросила Анна — видимо, чтобы прервать затянувшееся молчание.

— Искусствоведов, как и женщин, не принято об этом спрашивать, — ответил я.

— Понимаете, я ожидала увидеть седеющего профессора, а вы… вы…

— Вас смущает отсутствие у меня седины?

— Н-н-нет. Просто я читала вашу книгу.

— И?

— Мне не понравилось.

— О… даже так?

— Да. По-моему скукотища, — она заглянула в одну из коробок, достала серую, затертую папку и стала листать ее. — Скажите, вы правда думаете, что папа может быть внуком этого художника, Дмитрия Ликеева?

— Нет, — сказал я.

Она улыбнулась.

— Вы чересчур честны.

— Вы тоже.

— Но если вы не верите в его фантазии, зачем тогда согласились?

— Деньги.

— Неправда, — она покачала головой. — Людей, которых легко купить, он презирает. Если он заключил с вами сделку, значит, вы отвергли все его подачки и — завоевали уважение, — она внимательно разглядывала меня. — Он ведь предложил вам что-то большее, чем деньги, нашел вашу болевую точку, верно? А чем это пахнет?

— В смысле?

— Запах, — она потянула носом. — Что-то горит.

— Ч-ч-черт! — Я метнулся на кухню и открыл духовку, в лицо ударил горячий дым. Обмотав руку полотенцем, я вытащил противень и грохнул его на стол.

— Нужно открыть окно! — я дернул за ручку, но рама не поддалась. Еще раз! Еще! — заклинило.

— Дайте я! — она оттолкнула меня и одним рывком распахнула створки. Дым потянулся на улицу.

— Что это было?

— Это… курица. Была, — сказал я, глядя на обугленную корочку.

— Вы умеете готовить?

— Немного.

— Надеюсь, в живописи вы разбираетесь лучше, чем в кулинарии. — Интонация ее была отнюдь не похвальной.

— Что-то я не понимаю, — сказал я. — Вы пришли сюда поворчать? И книга вам моя не нравится, и кулинарные таланты раздражают.

Повисла тишина. За окном прокатилась сирена скорой помощи.

— Нет, извините, — смущенно, почти шепотом, сказала она. — Дело не в вас, это все отец. Я приехала сюда, чтобы посмотреть на вас. Я надеялась, что вы шарлатан, который под предлогом идиотского расследования пытается стрясти денег с моего отца. Но вы, я вижу, и сами не в восторге от всей этой чехарды.

Я ничего не ответил, лишь пожал плечом.

— Я зла на него, понимаете? Простите, что сказала плохо про вашу книгу. На самом деле она мне понравилась. Я почти ничего не поняла, но историю жизни Ликеева вы описали очень интересно.

— Ну, спасибо… наверное.

Она села за стол и долго смотрела на кремированную курицу. Я сел напротив.

— А что не так с вашим отцом?

— В последнее время — все. Он стал ужасно мнителен с тех пор, как отошел от дел. Ему почему-то кажется, что он скоро умрет. И еще эта навязчивая идея о восстановлении генеалогического древа. Он и раньше тратил много сил, пытаясь найти «связь поколений». Но это были короткие периоды. А потом он прочитал вашу книгу, и его увлечение превратилось в настоящую одержимость. Он боится умереть сиротой, понимаете? — она посмотрела мне в глаза и вдруг сказала. — Отвернитесь.

— Что?

— Я говорю: отвернитесь.

— Зачем?

— О господи! Вам что, сложно отвернуться на пару секунд или закрыть глаза?