Бедные углы большого дома - Александр Шеллер-Михайлов

Съ убылью ученицъ убывали и средства Скрипицыной. Ея школа, какъ и всѣ наши частныя школы, была открыта для хлѣба, и запасныхъ денегъ не было; въ нее, тоже какъ во всѣ русскія школы, сначала хлынуло много народу, вѣчно поддающагося золотымъ надеждамъ; теперь эти надежды были обмануты, народная волна бѣжала прочь, и корабль становился на мель. Пришлось отказать нѣсколькимъ учителямъ, послѣдней школьной приманкѣ; пришлось не платить остальнымъ двумъ и забирать все, что можно, въ долгъ.

— Лавочники, сударыня, ужъ очень насъ одолѣли, — говорила Даша госпожѣ, прибирая въ комнатѣ. — Скоро ли вы, говорятъ, долги-то отдадите. Нахлѣбницъ разныхъ, сиротъ неблагодарныхъ держите, а въ лавки не платите…

— Ахъ, Даша, я всѣмъ заплачу, — произнесла Скрипицына, пропуская безъ замѣчанія намекъ на Варю.

— Знаю, барышня, только очень ужъ ругаются они…

— Богъ съ ними, я ихъ прощаю! — трогательно отвѣчала госпожа и кротко вздыхала, поднимая въ потолку потухающіе глаза.

Въ это тяжелое время подоспѣла новая, но не неожиданная бѣда. Василій Николаевичъ Скрипицынъ оканчивалъ курсъ ученія и выходилъ въ офицеры. Уже часто въ послѣднее время примѣрялъ онъ на голову мѣховую гусарскую шапку и мечталъ объ этой красивой формѣ съ шнурочками и побрякушками. Также часто пробовалъ онъ расчеркиваться для практики «корнетомъ Скрипицынымъ», но, къ сожалѣнію, выйти въ гусары не представилось средствъ. Весна — пора цвѣтовъ, пора любви и, можетъ-быть, поэтому самаго сильнаго истребленія денегъ. Въ это время во всѣ концы Россіи несутся грамотныя и безграмотныя письма, гласящія: «Любезные родители, я, слава Богу, здоровъ, выхожу въ полкъ, то пришлите мнѣ триста рублей денегъ». Получая эти письма, провинція приходить въ ужасъ; мамаши, нашивавшія для сыновей всякихъ принадлежностей мужского туалета изъ домашняго холста, никакъ не подозрѣвали, что сынкамъ понадобятся еще и деньги, и какія деньги! Триста рублей — да этого мамашѣ въ провинціи на два года хватаетъ! И вотъ провинціалы-родители бѣгаютъ изъ дома въ домъ занимать триста рублей, а провинція шепчетъ: «ну, петербургскіе сынки протрутъ глаза батюшкинымъ деньгамъ!» Въ эту же пору явился и Василій Николаевичъ къ сестрѣ съ требованіемъ трехсотъ рублей на обмундировку.

— Мнѣ нужно бѣлье, — говорилъ онъ: — нужны разныя мелочи; ты, пожалуйста, выдай мнѣ на это денегъ, послѣ изъ оброка крестьянъ вычтешь.

— Другъ мой, я не могу себѣ сдѣлать всего вдругъ, мои дѣла идутъ плохо, — говорила сестра.

— Помилуй, ты взяла къ себѣ эту дѣвчонку, значитъ, у тебя есть средства, а мнѣ не хочешь въ долгъ дать, — разсердился брать.,

Скрипицына потупила голову; ей хотѣлось сознаться, разумѣется, драматическимъ тономъ, что Варя взята по другимъ соображеніямъ, что она приноситъ не убытокъ, а пользу, по сознаться въ этомъ значило отказаться отъ званія благодѣтельницы, а это было не въ силахъ Скрипицыной, несмотря на все появившееся въ ней въ послѣднее время смиреніе.

— Попробуй съѣздить къ Дикобразову, можетъ-быть, онъ дастъ тебѣ взаймы, — начала она.

— Мнѣ ѣхать къ нему? Унижаться? — воскликнулъ Василій Николаевичъ. — Нѣтъ! Если ты не хочешь этого сдѣлать, то я и подавно не могу. Моя жизнь впереди, а не хочу войти въ свѣть съ именемъ нищаго.

— Мой другъ, что же дѣлать? — убивалась сестра.

Василій Николаевичъ шагалъ по комнатѣ.

— Ты пойми, я отъ гусарскаго мундира отказываюсь, чтобы не разорять тебя, я отказываюсь отъ своего призванія, — желчно говорилъ онъ. — Ты только вздыхать умѣешь, когда людямъ нужна помощь! Ты губишь меня… И если бы я требовалъ подарковъ, жертвъ, а то я прошу въ долгъ. Ты получишь эти деньги обратно… Не бойся, я не отрекусь отъ уплаты.

— Другъ мой, другъ мой, пойми, что я нищая! — воскликнула сестра.

— Нищая! — бросился къ ней братъ. — Нищая, а въ шелковыхъ платьяхъ ходишь, бирюльки разныя покупаешь, французишку содержишь; ты думаешь, я ребенокъ, не понимаю ничего?

— Мои отношенія къ нему святы! — зарыдала сестра. — Неужели ты-то этого не знаешь? Господи, Господи, до чего я дожила!

— Полно хныкать! Довольно я видѣлъ слезъ, пора покончить съ этими комедіями! Поѣзжай къ Дикобразовымъ и проси у нихъ денегъ, но на себя проси, слышишь, на себя проси!

Въ голосѣ Василія Николаевича было нѣчто свирѣпое, безпощадное; его молодое личико было грозно.

— Я не поѣду, — зарыдала сестра.

— Поѣдешь! Слышишь: поѣдешь! Если ты откажешься отъ этого, то я здѣсь, въ твоей комнатѣ, передъ твоими глазами застрѣлюсь!

— Ахъ! — истерически крикнула сестра, и въ ея ушахъ уже раздавался звукъ будущаго выстрѣла.

Пришлось ѣхать къ Дикобразовымъ, просить у нихъ денегъ.

— Помилуйте, вѣдь вы школу содержите, у васъ должны быть средства, — отвѣтили Дикобразовы на просьбу.

— Моя школа падаетъ, она мнѣ убытокъ приноситъ, — говорила Скрипицына.

— Такъ бросьте ее, идите въ гувернантки.

— Въ гувернантки! — ужаснулась Скрипицына, и ея воображенію представилась картина жизни въ гувернанткахъ.

Эта жизнь заставляетъ человѣка отказаться отъ всѣхъ своихъ привычекъ, заставляетъ его подлаживаться подъ новые характеры, навлекаетъ на него сотни выговоровъ; на эту жизнь трудно рѣшиться въ тѣ годы, въ какихъ была Скрипицына. По ея тѣлу пробѣжала дрожь.

— Ни за что, — проговорила она:- лучше умереть!

— Хорошо, если умрете; а если жизнь протянется, тать надо же найти средства къ существованію, — холодно замѣтили ей.

Переговоры кончились ничѣмъ. Скрипицына не спала всю ночь послѣ этого визита и перебирала всѣ вещи, думая, что бы такое продать, чтобы достать денегъ. Но за что она ни бралась, все было такъ ничтожно по своей стоимости, все было поддѣльное, ненужное, лощеное только снаружи.

— А вѣдь за все деньги платила! — какъ-то тупо произнесла она, качая головою, и развела руками.

Ея умъ, повидимому, началъ ей измѣнять. Что-то недоумѣвающее и трусливое выражалось въ ея помутившихся глазахъ. На слѣдующій день явился Василій Николаевичъ.

— Ну, что? — спросилъ онъ.

— Не дали, — отвѣтила сестра.

— Надо еще къ кому-нибудь съѣздить, — возразилъ братъ.

— Некуда больше ѣхать. Вотъ продай мои часы и серебро.

— Что за это дадутъ! — съ пренебреженіемъ воскликнулъ братъ.

— Что бы ни дали, но больше ничего нѣтъ для продажи, — отвѣтила глухо сестра и еще глуше прибавила:- и не ѣзди ко мнѣ, что тебѣ ко мнѣ ѣздить?

Василій Николаевичъ поглядѣлъ на нее и удивился, увидавъ, что ея брови почему-то не черны, а щеки не блистаютъ свѣжимъ румянцемъ.

— Ты больна? — спросилъ онъ.

— Чего тутъ спрашивать? Бери вещи, ступай и дай Богъ тебѣ счастья.

Скрипицына говорила не своимъ голосомъ. Братъ, молча, забралъ вещи и ушелъ. «Новую комедію ломаетъ, дура!» — думалъ онъ дорогою.

Скрипицына легла на диванъ и не трогалась съ мѣста до вечера.

— Нездоровы вы, барышня? — спрашивала Даша.

— Да.

— Охъ, ужъ горе какое! Бывало вы и не хворали прежде и веселы были, а вотъ, какъ я замѣтила, съ приходомъ этой дѣвчонки, ужъ вы меня за слово извините, все пошло подъ гору.

— Оставь ты ее въ покоѣ,- замѣтила Скрипицына.

— Нѣтъ-съ, я правду говорю, — заспорила Даша. — И люди все ею попрекаютъ, и я сама вижу, что мы на нее разорились.

— Да какое тебѣ дѣло, на кого я разорилась? — сердито произнесла Скрипицына.

— Какъ какое? — обозлилась Даша. — Вѣдь и мнѣ не весело, когда мнѣ два мѣсяца жалованья не отдаютъ!

— Господи! — вырвался вздохъ у Скрипицыной.

Кончились, между тѣмъ, экзамены, настали каникулы. Кредиторы осаждали двери. Въ одинъ прекрасный день явился Даву.

— Mademoiselle, — говорилъ онъ Скрипицыной: — мнѣ очень грустно, но я долженъ попросить васъ выдать мнѣ жалованье.

— Ахъ, добрѣйшій monsieur Davout, — отвѣтила Скрипицына: — подождите, я въ настоящее время нахожусь въ страшно затруднительномъ положеніи.

— Я знаю. Я и не безпокоилъ бы васъ. Вы знаете, что я и не заикался о деньгахъ въ теченіе всего времени, — оправдался Даву;- но, къ сожалѣнію, я долженъ оставить школу.

Скрипицына поблѣднѣла.

— Вы оставляете школу? Другъ мой, вы чѣмъ-нибудь недовольны?

— Нѣтъ, нѣтъ, помилуйте! Но я уѣзжаю изъ Петербурга навсегда.

Скрипицына провела рукой по лбу.

— Какъ же это?.. Такъ вдругъ… — начала она.

— Мнѣ необходимо нужно. Я ѣду черезъ недѣлю. Вы будете такъ добры и передадите деньги моему повѣренному; господину Гро.

Даву сталъ откланиваться. Скрипицына безсмысленно и безсознательно простилась съ нимъ. Ея мысли перемѣшались совсѣмъ. Три послѣднихъ года ея дѣла шли все хуже и хуже, но событія послѣдняго года выходили изъ ряда вонъ. Теперь въ ней точно что-то оборвалось.

— Уѣзжаетъ, — говорила она, ходя по комнатѣ и машинально поправляя нарукавнички на костлявыхъ рукахъ. — Уѣзжаетъ! — простонала она, потерла рукой лобъ и подошла къ столу, взяла книгу и бросила ее снова на столъ. — Уѣзжаетъ!!.- зарыдала она и прильнула головой къ столу.