Мой адрес – Советский Союз! Тетралогия (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

Правда, скорее всего, из этих трёх произведений захотят выбрать одно, и понятно какое. Но тут я пойду на принцип: либо всё – либо ничего! Согласен, по стилистике совершенно разные произведения, Добронравов стоял явно особняком. Как сочетать несочетаемое? Хрен его знает, отправлю письмо, а там будет видно. Где бы ещё второго Серёгу Зинченко найти, чтобы ноты написал… Знакомых музыкантов в Ебурге… то есть в Свердловске у меня на данный момент не имелось. Значит, надо поискать. Например, в какой-нибудь музыкальной школе. А лучше в музучилище, оно вроде на Первомайской находится. Наверняка там занятия допоздна идут, это ж не обычное ПТУ. Уральскую консерваторию я отмёл сразу, там такие деятели, что к ним на хромой кобыле небось не подкатишь, а в музучилище народ должен быть попроще.

В общем, решил вечером зайти. А пока на первом месте учёба!

Здание сталинской монументальности напоминало какой-нибудь греческий храм, чему способствовали колонны ионического типа, венчавшиеся двумя завитками. Перед фасадом располагался скверик с клумбами и фонтанами, а также гипсовый памятник Кирову, имя которого и носил институт. В 1982-м его памятник по причине плохого состояния заменят на бронзовый.

К главному входу стекаются ручейки студентов, что самое интересное, некоторые лица кажутся знакомыми. А некоторых даже вспоминаю по именам. Вон, к примеру, Антон. Этот со второго курса, он будет солистом в ансамбле, для которого Вадим выбьет аппаратуру. Идёт, обсуждая что-то с парнем, который в том же ансамбле будет играть на барабанах.

– Привет! – слышу сзади.

Оборачиваюсь, вижу невысокого и улыбчивого Лёшку Мордасова. Жмёт нам с Вадимом руки. Из моей группы парнишка, сам свердловский, поэтому живёт, естественно, с родителями. На позавчерашней демонстрации нёс портрет Косыгина.

– Гляди-ка, к первой паре пришёл, – весело удивляется Вадим. – Ты ж вроде любитель поспать.

– Ага, поспишь тут… Первая пара – полупроводники, – тяжко вздыхает одногруппник.

– Точно, с Ляхом лучше не шутить, – вспоминаю я прозвище препода завкафедрой Оптики полупроводников и радиоспектроскопии Бронислава Брониславовича Вишневского.

Он перед войной закончил Варшавский университет, дипломированный физик, был интернирован в СССР, сидел в лагере, но вскоре был освобождён, когда дал согласие воевать в составе Армии Андерса[4]. Прошёл всю войну, был награждён каким-то польским крестом и советскими медалями. Это я уже позже узнал, на последнем курсе, когда Вишневский умер от последствий полученного на фронте тяжёлого ранения, и мы, пятикурсники, провожали его в последний путь. Там-то, на Восточном кладбище, во время прощания и были озвучены биографические данные.

Так-то мы уже на первом курсе знали, что Вишневский вроде как воевал, но без подробностей. Зато Бронислав Брониславович славился своим вредным характером. Получить у него зачёт стоило немалых трудов, студенты толпами ходили к нему пересдавать экзамены, и костерили преподавателя на чём свет стоит. Мне тоже на первом и втором курсах довелось походить на пересдачу, на третьем и четвёртом я умудрился сдать с первого раза.

Мы не доходим до главного входа, сворачиваем налево – в прошлом году РТФ переехал в новый учебный корпус № 6 на углу улиц Малышева и Мира. Этакая кирпичная «хрущёвка» в пять этажей, только с большими окнами. Как же давно я тут не был…

Всё-таки рано я пел самому себе дифирамбы. Мол, хоть сейчас готов сдать зачёты не то что за первый, а и за пятый курс. Ко второй половине дня, покидая аудиторию, я чувствовал, как гудит голова, и мне больше всего хотелось прогуляться по свежему воздуху, сходить в кино или театр, в общем, полностью очистить мозг от всех этих закладываемых в него знаний.

Но на вторую половину дня было запланировано сразу несколько дел. И первоочередное – зайти к Казакову, уточнить график тренировок. Так-то я помнил, что вроде как занимались по вторникам, четвергам и субботам, но кто его знает, может, в этой реальности что-то поменялось на уровне тех же тренировок.

Кафедра физического воспитания УПИ располагалась в отдельном здании, при ней действовало несколько отделений, в том числе отделение спортивных видов единоборств. Семён Лукич помимо бокса ещё и самбо преподавал, в прошлом он занимался и тем, и другим, а потом умудрился стать дипломированным тренером по этим видам единоборств. То есть в УПИ на соответствующей кафедре имелись и свои боксёры, Лукич и меня переманивал, но я для себя решил, что уж лучше выбрать нормальную, как говорили родители, профессию, а бокс они считали баловством, которое с годами сойдёт на нет.

– Станешь тренером потом, – говорил мне Лукич, когда я предъявлял ему эти аргументы.

– А если у меня нет способности других тренировать? – возражал я. – Это ж нужны педагогические наклонности. А я в себе их не чувствую.

Вот, кстати, сейчас-то я мог бы сказать, что во мне эти самые наклонности, пожалуй, что и имеются, так как за свою долгую жизнь, в которой пришлось также не один год руководить персоналом компьютерной фирмы, волей-неволей приходилось включать педагога. Но всё равно диплом выпускника факультета радиотехнического факультета УПИ мне был дороже диплома физвоса. Если с благоволения высших сил задержусь в этой жизни подольше, то, конечно же, свяжу её с радиоэлектроникой и компьютерами. Зная многое наперёд, можно избежать целого вороха ошибок, совершённых в прошлой жизни. Только вот почему-то сразу вспоминается пресловутый «эффект бабочки». А вдруг получится ещё хуже?

Ну, если такими мыслями забивать себе голову, то лучше вообще спрятать её в песок и не дёргаться. В конце концов, я же не собираюсь изобретать оружие массового поражения такой мощности, что оно за несколько минут уничтожит Землю. Его и так изобрели до меня всякие оппенгеймеры и курчатовы. Может, я просто пешка в игре каких-нибудь вселенских гроссмейстеров? Может, они экспериментируют с вариантами развития горизонта событий или как это правильно называется? А то вспомнилось почему-то выражение из «Интерстеллара»…

В общем, как говорили римляне, «Audaces fortuna juvat», то бишь «Счастье сопутствует смелым». Без оглядки на прошлое и с верой в светлое будущее. Одну жизнь я уже прожил, и если мне будет в этой отпущено достаточно времени, то я постараюсь использовать его с максимальной эффективностью. Вопрос в том, для себя или для кого-то ещё? Или вообще для целого государства под названием СССР?

Что ни говори, а мне при всех недостатках советского строя нравилась эта страна. Понятно, что время, в котором прошли наше детство и юность, в общем, лучшие годы жизни, мы всегда считаем самым прекрасным. Но, объективно глядя на то, что происходило после развала Советского Союза, начиная, как говаривала Наина Ельцина, со «святых 90-х», и заканчивая открытым боестолкновением с Украиной и валом западных санкций, я могу сам себе признаться, что жалею о развале такой могучей страны, которая могла на равных разговаривать с теми же Соединёнными Штатами. Но которые нашу политическую верхушку вчистую переиграли. Устроили нам такую гонку вооружений, что наша экономика этого просто не выдержала. Лично моё мнение – надо было дать ход косыгинским реформам, и тогда можно было бы на что-то надеяться. Я, конечно, не экономист, но, начитавшись в своём будущем умных статей от умных людей, пришёл в кое-каким выводам. Есть немало причин, приведших к развалу СССР, но хаотичные перестроченные реформы только ускорили процесс распада. Реформаторы знали, что нужно что-то делать, но как именно – не до конца понимали. Примером метаний из стороны в сторону стала объявленная в мае 1986 года масштабная кампания по борьбе с «нетрудовыми доходами». По всей стране кинулись отлавливать «бомбил», в свободное время за плату подвозивших людей на личных авто. За это полагалось пять лет лишения свободы с конфискацией имущества. А ровно через полгода, в ноябре 1986 года, репрессии обернулись полной легализацией. В соответствии с законом «Об индивидуальной трудовой деятельности» многие виды бытовых услуг, ранее считавшиеся нелегальными, стали не только законными, но и поощрялись. Я уж молчу про антиалкогольную кампанию. А самое, может быть, главное – СССР де-факто проспал состоявшуюся в западных странах научно-техническую революцию, обеспечившую мощный рост производительности труда.