Газета "Своими Именами" №11 от 11.03.2014 - Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль)

Со старого я поехал на новый кобринский аэродром и застал там командира авиационной дивизии, а также командира района ПВО.

– Как видите, взлетно-посадочная полоса почти готова, — похвалился полковник Белов. – В ближайшие дни можно будет перебазировать сюда полк Сурина".

О, да ведь тут все знакомые нам лица! Авиационные командиры майор Сурин и полковник Белов ранним  утром объявили тревогу в своих частях. (Конечно, вместе со всеми ВВС округа). Тревогу объявили, но Сандалову, начальнику штаба своей армии, ни словечка об этом при встрече не сказали? То есть Сандалов скрыл факт приведения в боеготовность и авиации, и некоторых сухопутных соединений 4-й армии, хотя  потом это очень осторожно, но ясно покажет. Но не скрыть он не мог, поскольку причиной поездки было то, о чем Сандалову наверняка не то что говорить, но и вспоминать не хотелось.

"– Этому полку везет: получает и новый аэродром, и новую технику, и надежное прикрытие, – заметил я, глядя в сторону командира района ПВО.

Реакция последнего была совершенно неожиданной.

– Вам хорошо известно, — заговорил он с нескрываемым раздражением в голосе, –  что у меня, как и в войсках четвертой армии, зенитные части находятся в окружном лагере под Минском. Ни штаб армии, ни штаб механизированного корпуса, ни авиацию, ни даже себя прикрыть с воздуха в районе Кобрина мне нечем.

– Но ведь округ обещал возвратить ваши зенитные дивизионы! — возмутился я".

Как будто начальник штаба армии сам не знал, что зенитная артиллерии армии находится на полигонах! На самом деле этим Сандалов осторожно пояснил, что на тот момент Павлов и Клич должны были уже вернуть ее в армию, но не вернули. Даже к утру 21 июня, когда уже объявили время войны – все равно не вернули.

"«Обязательно нужно еще раз доложить об этом командующему», – подумал я и, разрешив с полковником Беловым ряд частных вопросов, поехал к себе в штаб. Прибыл туда к 4 часам дня. Из штаба округа, равно как и из войск, за время моего отсутствия никаких важных сообщений не поступало.

Вскоре возвратился из Бреста и командующий армией. Я доложил ему о результатах посещения командного пункта, а также танковой и авиационной дивизий. Однако на него мой доклад впечатления не произвел. Через минуту он с увлечением стал рассказывать о своей поездке:

— Большая часть времени у меня ушла сегодня на подготовку учения. Перед началом его покажем командному составу армии новую боевую технику… 

– А в Бресте вы не были? — спросил я.

– Хотелось сегодня объехать все войска армии, – ответил Коробков. – С самого утра мной овладело какое-то беспокойство. С полигона направился именно в Брест, а там — прямо в крепость. Командиры дивизий и частей большого энтузиазма к завтрашнему выезду на учение не проявляют. Понять их нетрудно — замучились".

Замучиться-то командиры, может, и замучились, но если их только что предупредили, что завтра нападут немцы, то какой энтузиазм они будут проявлять к совершенно нелепым в тот момент учениям, когда они уже сидят под прицелом немецких пушек?

"По-прежнему от каждого стрелкового полка по одному-два батальона работают в пограничной зоне. Ночуют всю неделю в землянках и палатках, а тут мы еще воскресенья занимаем учениями да заседаниями всякими. Надо с этим кончать...

Командующий говорил сбивчиво и непоследовательно. Из его рассказа трудно было понять, что он считает важным, а что несущественным:

– Командиры расположенных в крепости частей  показывали несколько новых наблюдательных вышек, построенных немцами за рекой. Уверяют, что по ночам слышен шум моторов. Сегодня опять несколько немецких самолетов летали над нашей территорией...

Я молча слушал его, лишь изредка задавая вопросы, которые могли бы помочь мне представить истинное положение на границе:

– Генерала Пузырева не видели?

– Встречал. Управление его сегодня на рассвете переместилось из Бреста в Высокое. Шоссейная дорога туда прекрасная, и я поехал посмотреть, хорошо ли устроился комендант. Нашел его у командира сорок девятой стрелковой дивизии. Пузырев доложил, что к нему пришли три специальных батальона из Мозырского укрепрайона, и он разместил их на Семятическом, Волчинском и Брестском участках. С батальонами налажена проволочная связь. Каждый из батальонных участков имеет четыре—шесть готовых дотов с вооружением и гарнизонами. Доты между собой и с войсками еще не связаны".

Кстати, из этого отрывка следует, что 6-я и 42-я дивизии на свои позиции все-таки не выходили.

Итак, получив указания о подготовке к показным учениям, с утра 21 июня командующий армией, его начальник штаба и член Военного совета (о нем я чуть забежал вперед) сразу уехали в войска. Начальник штаба первым делом проверил готовность полевого командного пункта в Буховичах, затем  посетил полки 10-й авиационной и 30-й танковой дивизий. Это все, в общем-то, тыл или второй эшелон армии. Но вот командующий, который имел вроде только одну задачу - ехать на полигон и готовить там показные учения, отправился в части прикрытия границы.

Начал он с Бреста, и там с командирами частей и дивизий у него вышел какой-то напряженный разговор, чуть ли не конфликт, когда обеспокоенные командиры, пытавшиеся втолковать Коробкову опасность обстановки, остались сильно недовольными. Далее,  именно в это утро управление Брестского укрепрайона покинуло Брест и переехало в центр своего боевого участка! (По другим сведениям, оно отправилось в Высокое еще в ночь на 21-е. Но, видимо, пока собирались и выступали, подошел рассвет.)

Но еще более интересное Сандалов сообщил о 49-й стрелковой дивизии, подчинявшей непосредственно командующему армией.

"– Командир сорок девятой дивизии доносил, что у него на оборонительных работах занято по два батальона от каждого полка.

– Верно, по два, — подтвердил Коробков. – Два стрелковых полка дивизии целиком размещаются у границы на правом фланге армии, а один остался вместе со штабом дивизии в Высоком. Артиллерийские полки с Брестского полигона вернулись в дивизию. Командир дивизии утверждает, что на том берегу в окопах сидят немецкие части. Сегодня в район Высокого залетели немецкие самолеты, которые, по его мнению, безусловно, обнаружили перебазировавшийся сюда утром наш штурмовой авиационный полк. Полковник Васильев считает, что немцы накапливают силы для нападения, и прямо спросил меня, почему мы не принимаем никаких мер.

– Прижал он вас к стенке, – сочувственно заметил я.

– Действительно, прижал, – признался Коробков. – А что я мог ответить ему?.. Посоветовал еще раз внимательно прочитать Заявление ТАСС".

Оказывается, два стрелковых полка 49-й стрелковой дивизии в то утро уже размещались у границы, а ее артполки с Брестского полигона вернулись в дивизию! Два полка у границы, а один во второй линии, в резерве при штабе – это расположение приграничной дивизии, занявшей оборонительные позиции по плану прикрытия! Но это нас удивлять не должно – в то утро так должно было быть по всей границе.

Однако Коробков отправился туда не за тем, чтобы контролировать или повышать боеготовность подчиненной дивизии. Здесь у него вышел конфликт с командиром дивизии полковником Васильевым, еще более резкий, чем в Бресте. Из-за чего? Командир уже почти боеготовой дивизии, приведя неотразимые факты готовности немцев к нападению, "прижал этим к стенке" своего командующего. Но если Коробков отбивался от него доводами в духе хрущевской трактовки "Заявления ТАСС от 14 июня", то значит, он приехал в дивизию не для повышения ее боеготовности, а с прямо противоположными целями. То есть он почему-то не хотел, чтобы дивизия была в готовности. Сандалов это вполне ясно сказал. И это не были обычные призывы "не поддаваться на провокации" – такое само собой разумелось. Комдив знал об этом не хуже Коробкова, из-за этого он не мог командарма чуть ли не за грудки хватать и прижимать к стенке!

Но здесь мы уже забегаем вперед, а пока продолжим вместе с Сандаловым обзор событий того дня в 4-й армии.

"– А известно ли вам, что штаб двадцать восьмого стрелкового корпуса после штабного учения остался на своем командном пункте в Жабинке и в Брест переходить пока не будет?

– Я это знал и поэтому из Высокого возвращался в Кобрин через Жабинку, думая застать там на командном пункте командира корпуса. В штабе все были на месте, а командир корпуса уехал в Брест...".

Штаб 28-го стрелкового корпуса после учений утром 21-го остался на своем полевом командном пункте в Жабинке, и в место своей постоянной дислокации – Брест –  возвращаться не собирался! И только командир корпуса уехал в Брест. Зачем? Учитывая действия Коробкова – скорее всего не для вывода частей на позиции, а вслед за командармом «успокаивать» своих подчиненных.