Уфимская литературная критика. Выпуск 1 - Эдуард Байков

Вызывающие благородный и порой вполне оправданный гнев любителей изящной словесности Владимир Сорокин, или Виктор Ерофеев, или какой-нибудь Могучев занимают в постмодерне совсем не много места. Достаточно мимолетной тени прогуливающегося Набокова, чтобы оценить значимость лучиков их дарования. Что же касается «низменно-животного инстинкта», то в современной «традиционной» прозе про воров в законе, милиционеров вне закона и проститутках под законом его столько, что жалкой лепты постмодернистов хватит разве что на унитаз, слепленный из папье-маше новыми комсомольцами путинского призыва.

Ну и, наконец, самый глобальный вопрос: что же такое искусство? Э. Байков утверждает, что оно всегда покоится на трех китах: гуманизме, реализме и рационализме. Каждый из трех китов требует отдельного разговора, которые мы вести не будем ввиду ограниченности пространства, но без некоторых замечаний все же не обойтись. Сразу же вызывает недоумение кит по имени «рационализм». Искусство, которое можно объяснить, – это не искусство, это арифметика, хотя и ее почему-то хочется отгородить от «рацио». Рациональность – это предсказуемость, предсказуемость – это скука, скука – это не искусство.

Кит по имени «реализм» тоже требует разъяснений. Понимать реализм, как «что вижу, о том и пою». По меньшей мере наивно. Реализм должен вызвать адекватные представленному объекту искусства мысли и чувства. «Лебеди» и «мишки» бесплодны для моего сознания и никогда не проникнут в реализм моих образов. Напротив, «Герника», «Подсолнухи» или пугающие офорты Гойи, даже если и вызовут смятение разума, всегда будут продуктивны, потому что взрастят новые мысли и чувства, т. е. создадут реальность.

Задачей этой небольшой статьи была не зашита сборника произведений провинциальных авторов, претензий к ним предостаточно, хотелось всего лишь напомнить, что искусство не укладывается в прокрустово ложе чьих-то «граней дозволенного». Почему бы Э. Байкову не полистать учебник по истории отечественной литературы – «Серебряный век» весь состоит из эксперимента и новых течений, а от того, что он «серебряный», значение его для литературы ничуть не меньше, чем «Золотого века». Нелишне напомнить, один из славных представителей «золотого века» граф Толстой тоже, как и Э. Байков, провозгласил три рода, определяющих искусство. Это: 1) содержание, 2) форма, 3) задушевность и правдивость. Как видно, форме великий старец отводит не меньше значения, чем содержанию или задушевности с правдивостью. В наше время вопросы формы стали преобладающими. О том, хорошо это или плохо, ведутся дискуссии с прошлого века, но не будем пересказывать Ортегу-и-Гассет или Шпенглера, время все расставит по своим местам. Что же до авторов «Нестоличной литературы», то стоит ли объявлять их тексты сатанинскими, а немногочисленных их читателей – нелюдями? Пусть они наивны, не всегда грамотны в своих литературных поисках, но дым от костров инквизиции не слаще копоти Дахау.

Всеволод Глуховцев

«Александр Леонидов»

Сложно писать о литературном творчестве человека, которого не просто знаешь, а с которым дружишь и работаешь вместе. Не потому, что в критической статье боишься как-то задеть собрата-писателя, и не потому, что рискуешь впасть в стилистику типа «кукушка хвалит петуха…» – хотя и это тоже, конечно, препятствия, подстерегающие критика. Главная трудность здесь в обратном: можно ли в принципе тесно общаться и продуктивно сотрудничать с тем, чьи труды тебе по той или иной причине не нравятся? Для меня этот вопрос из разряда неразрешимых – я на него ответить не берусь. Теоретически допускаю, что такое случается, но сам бы я, наверное, так не смог. Ибо разность литературных кредо результата не даст – так я считаю. А коли так, то возможен ли непредубежденный взгляд на творения соавтора?.. Не знаю; да и в конце концов, всякий текст исходно субъективен – что, правда, со стороны может выглядеть явным пристрастием. Но я пишу о Леонидове, что думаю, а если это покажется кому-то слишком личным. Прошу извинить. Иначе не получается. И прошу верить на слово: я искренен.

Александр Леонидов автор довольно универсальный, он работает во многих жанрах. Сразу сообщу, что вряд ли смогу что-то путное сказать о его стихах – я не поэт и не специалист в поэзии. Из крупных прозаических произведений его я читал одно: повесть (не рискну назвать ее романом) «История болезни». В этой книге есть свои удачи и неудачи; написана она довольно давно, и я думаю, что с тех пор Александр сильно вырос как прозаик. Если же говорить об удачах и неудачах подробнее, то замечу следующее. В повести чувствуется размах замысла – который в чем-то так и остался размахом, не воплотившись в исполнение. Композиция всей вещи несколько беглая, торопливая, видно, автор хотел объять большой материал, оказавшийся слишком большим для текста такого объема. Тем не менее книгу читать интересно – а это, на мой взгляд, самая главная оценка художественного произведения. В современной литературе (да и во все эпохи наверняка так!) в силу множественных причин на щит частенько возносятся труды типа «читать невозможно, можно только хвалить»; в свое время над подобными умственными потугами «высокой литературы» вдоволь и поделом поиздевался Набоков. Так вот, повесть Леонидова читать в самом деле интересно. Все сюжетные линии прочерчены в ней довольно четко, хотя и поспешно, стилистика вполне достойная. Я убежден, что профессионализм, «класс» писателя проявляется в трех основных моментах: умении провести прямую речь действующих лиц, в описаниях природы и, наконец, в чувстве юмора; честно признаться, каких-то особенных описаний природы я в «Истории…» не заметил, а что касается юмора и диалогов, то с этим дело обстоит очень даже неплохо – благодаря ним персонажи книги выглядят живыми, интересными людьми, им сочувствуешь и сопереживаешь. Правда (в который уже раз повторяюсь), это все бегло, наспех, из-за того самого композиционного греха: автор отхватил социально-исторический кусок такой, какой не смог до конца «переварить». Вообще, когда повесть прочитана, ловишь себя на мысли, что хотел бы когда-нибудь увидеть продолжение. По себе знаю, как трудно возвращаться к законченным (тем более давно законченным) вещам – и все-таки, кто знает… Книга содержит отличный потенциал, и судьбы ее героев могут быть продолжены, во всяком случае, мне было бы любопытно их узнать. Думаю, что ныне Александр способен на основе написанного создать серьезное, захватывающее произведение… но не будем загадывать.

Еще одна заметная сторона деятельности Леонидова – публицистика. И вот здесь-то, я считаю, он особенно силен. Собственно, его публицистические статьи можно смело называть социально-философскими, ибо они очень и очень отличаются в лучшую сторону от большинства произведений этого жанра. Увы, из того, что попадается мне на глаза в последнее время, многое отмечено безвкусием, злобой и суетливостью. Можно понять авторов, распираемых стремлением поведать миру свои мысли, но надо бы пожалеть и читателя, ожидающего логики, ясности и уверенности, а получающего невесть что. Я заметил, что пишущие о политике и вокруг нее, о разных знаковых фигурах наших лет, типа Горбачева, Ельцина, Саддама Хусейна или Ким Чен Ира, обыкновенно делятся на две странные категории: одни впадают в неистовый и крайне глупый гнев, мечут громы и молнии, обрушивают проклятья на головы ненавидимых ими врагов – кажется, еще немного, и призовут себе на помощь самого князя тьмы. Другие наоборот, жидко и осторожно струят слабосильную иронию: такие похожи на тихих, боязливых вредителей. Александр же умеет счастливо (и талантливо) избегать как громокипящего идиотизма, так и вялого остроумия. Я недаром отметил, что его статьи с большим основанием можно назвать социально-философскими, нежели «чистой» публицистикой – он и темы выбирает серьезные, и раскрывает их исключительно умело: ясно, последовательно, аргументировано, стилистически эффектно – образно, с юмором. Можно разделять или не разделять его гражданскую позицию, но нельзя не признать, что высказывает он свое мнение солидно, убежденно и корректно, как ученый, а не как горлопан или ядовитый шептун. Я не удивлюсь, если в недалеком будущем увижу книгу Александра Леонидова, посвященную изучению каких-либо глубоких проблем современности – а если он о ней пока не задумывался, всерьез советую ему сделать это.

А сам я теперь подумал о том, что мой читатель, осилив все это, может недоумевать: так кто же он, Александр Леонидов, писатель или философ?.. Но я для себя на этот вопрос ответил давно, отвечу и читателю. Меня не удивляет такое сочетание в одном лице, ибо качественная литература не может обходиться без постановки и попыток решения самых серьезных мировоззренческих проблем, а философия, используя художественное оформление мысли, способна достичь особо проникновенной силы. В какую именно сторону будет развиваться дальнейшее творчество Леонидова?.. – я, конечно, предугадать не могу, однако надеюсь, что он сможет добиться немалого, возможно и в некоем оригинальном жанре: художественно-философском исследовании, допустим. Жизнь покажет…