Барабанщица - Александр Бондарь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Быстро глянула Катя на табличку с названием улицы и номером дома. Потом, скоро, издалека напишет она Славке письмо.
Что-то вокруг странно всё, дико и непонятно.
Выхватила она авторучку и торопливо стала отыскивать клочок чистой бумаги, чтобы записать адрес.
Нашла! Стоп! Авторучка задрожала и упала на камни, а Катя, придерживаясь за ограду, снова опустилась на лавочку.
Это был клочок, который дал Кате на прощанье Андрей — тогда, в баре. На бумажке записан телефон. И это был как раз тот самый номер, которого Катя боялась больше смерти!
26–86–36.
Так, значит, это искала Катю не милиция! Но кто же? Зачем? А, может быть, она ошиблась, и в газете телефон записан совсем не этот? Надо было проверить. Скорей! Сейчас же!
Ни усталости, ни головной боли Катя больше не чувствовала. Добежала до угла и на повороте столкнулась со Славкиной бабушкой, которую вела под руку незнакомая Кате женщина.
Катя остановилась и сказала ей, что только что приезжала машина, и спрашивали хозяйку.
— Машина? — тихо переспросила она, и губы её задергались. — А, зачем мне машина!..
Катя взглянула на неё и ужаснулась: глаза у пожилой женщины впали, лицо было чужое, серое. И дрожащим голосом она рассказала Кате, что на катере кто-то ударил Славкиного отца ножом в спину и сейчас он в больнице лежит при смерти.
Грозные и гневные подозрения сдавили Кате сердце. Лоб её горел. И, как шальной конь, широко разметавший гриву, она помчалась домой узнавать всю правду.
Дома на столе она нашла записку. Дядя строго приказывал ей никуда не отлучаться, потому что сегодня они поедут в Новороссийск.
По столу были разбросаны окурки, на кровати лежала знакомая летняя рубашка. Из Севастополя от «больной бабушки» старик Яков вернулся что-то очень скоро.
— Убийцы! — прошептала Катя помертвевшими губами. — Вы сбросите меня под колёса поезда, и тогда всё, концы в воду… Так вот зачем я была вам нужна!
«Пойди познакомься, — вспомнила Катя разговор в парке, — он мальчик, кажется, хороший». Бандиты, — с ужасом поняла она, — а может быть, и шпионы!
Тут колени её вздрогнули, и она почувствовала, что, против своей воли, садится на пол.
Кое-как бухнулась в кровать. Дотянулась до графина. Жадно пила.
26–86–36.
Вынула газету. Да, номер тот же самый! Легла. Лежала. Сон — не сон. Полудрёма. «Дура я, дура! Так вот и такие бывают шпионы, добрые!.. „Скушай колбасы, булку“… „Кругом аромат, цветы, природа“… „Ты хорошая девочка, молодец“… Не для вас же, чтобы вы сдохли, плакала я, когда смотрела в кино, как мучается герой Сергея Бодрова, капитан Медведев, в чеченском плену!..»
Катя вскочила, рванулась к пыльному телефону и позвонила.
— Дайте мне Краснодар, номер 26–86–36.
— Краснодар занят, — певуче ответил телефон. — Придётся подождать. Повторите номер.
Ничего Катя не поняла. Повторила и уткнулась головой в подушку.
Сон навалился сразу. Катя стоит в милицейской форме, и в руке у неё браунинг. Тот самый. И надо стрелять. Сейчас стрелять…
Опять звонок. Длинный-длинный. Катя опомнилась и сразу к телефону.
Голос. «Через три минуты с вами будет говорить Краснодар.»
Стало легче.
И вдруг — на лестнице шаги. Шли двое. Всё рухнуло! Но откуда взялась ловкость и сила? Катя перемахнула через подоконник и, упираясь на выступ карниза, прижалась к стене.
Голос дяди. А девчонки всё нет. Вот проклятая девчонка!
Яков. Хрен с ней! Надо спешить.
Дядя (ругательство). Нет, подождём немного. Без девчонки нельзя. Её сразу повяжут, и она нас выдаст.
Яков (ругательство). Вот, ведь, блин! (Ругательство, ещё и ещё ругательство.)
Звонок по телефону. Катя замерла.
Яков. Не подходи!
Дядя. Нет, но почему? (В трубку.) Да! (Удивленно.) Какой Краснодар? Вы, дорогая, ошиблись, мы Краснодар не вызывали. (Трубка повешена.) Хрен его знает что: «Сейчас с вами будет говорить Краснодар»!
Опять звонок.
Дядя. Нет, не вызывали! Как вы не ошибаетесь? С кем это вы только что говорили? А я вам заявляю, что весь день сижу в комнате и никто не подходил к телефону. Как вы смеете говорить, что я хулиганю?.. (Трубка брошена. Торопливо.) Это что-то не то! Это не то что-то… Давай собирайся, Яков!
«Они сейчас выйдут! — поняла Катя. — Сейчас они выйдут и увидят меня».
Она соскользнула на траву, обжигаясь крапивой, забралась на холмик и легла среди развалин каменной беседки.
«Теперь хорошо! Пусть уйдут эти страшные люди. Мне их не надо… Уходите подальше! Я одна. Я хочу быть одна!»
«Как уйдут? — строго спросил Катю кто-то изнутри. — А разве можно, чтобы бандиты и шпионы на твоих глазах уходили, куда им хочется?»
Катя растерянно огляделась и увидела между камнями пожелтевший лопух, в который был завёрнут браунинг.
«Выпрямляйся, барабанщица! — повторил ей всё тот же голос. — Выпрямляйся, пока не поздно».
— Хорошо! Я сейчас, я сию минуточку, — виновато прошептала Катя.
Но выпрямляться ей не хотелось. Здесь было так хорошо — за этими сырыми, холодными камнями.
Вот они вышли. Чемоданы брошены, за плечами только сумки. Что-то орут старухе… Та из окошка показывает им язык. Остановились… Пошли.
Они почему-то не хотят идти через калитку — на улицу, и направляются туда, где сидит Катя, чтобы мимо беседки, где можно перемахнуть через невысокую ограду и выйти на глухую тропку.
Катя зажмурила глаза. Удивительно ярко представился ей горящий самолет, и, как брошенный камень, оттуда летит мальчик Славка. Вряд ли это был несчастный случай. Скорее всего, Славкиного отца уже пытались убить…
Катя открыла глаза и потянулась к браунингу.
И только она до него дотронулась, как стало тихо-тихо. Воздух замер. И раздался звук, ясный, ровный, как будто бы кто-то задел большую певучую струну и она, обрадованная, давно никем не тронутая, задрожала, зазвенела, поражая весь мир удивительной чистотой своего тона.
«Выпрямляйся, барабанщица! — уже тепло и ласково подсказал ей всё тот же голос. — Встань и не гнись! Пришла пора!»
И Катя сжала браунинг. Встала и выпрямилась.
Как будто бы легла поперёк песчаной дороги глубокая пропасть — разом остановились оба изумлённых друга.
Но это длилось только секунду. И окрик их, злобный и властный, показал, что ни Кати, ни её оружия они совсем не боятся.
Так и есть!
С перекошенными ненавистью и презрением лицами они шли прямо на неё.
Тогда Катя выстрелила. Раз, другой, третий… Старик Яков вдруг остановился и неловко попятился.
Но где ей было состязаться с другим матёрым волком, опасным и беспощадным снайпером! И в следующее же мгновение пуля, выпущенная тем, кого Катя ещё так недавно звала дядей, крепко заткнула ей горло.
Но, даже падая, она не переставала слышать всё тот же звук, чистый и ясный, который не смогли заглушить ни внезапно загремевшие в саду выстрелы, ни тяжёлый удар разорвавшейся неподалёку ручной гранаты.
* * *Гром пошёл по небу, а тучи, как птицы, с криком неслись против ветра.
И в сорок рядов встали бойцы, защищая штыками тело барабанщицы, которая пошатнулась и упала на землю.
А могучий ветер, тот, что всегда гнул деревья и гнал волны, не мог прорваться через окно и освежить голову и горло метавшейся в бреду девчонки. И тогда, как из тумана, кто-то властно командовал: «Принесите лёд! (Много-много, целую большую плавучую льдину!) Распахните окна! (Широко-широко, так чтобы совсем не осталось ни стен, ни душного потолка!) И быстро приготовьте шприц! Теперь спокойней!..»
Гром стих. Тучи стали. И ветер прорвался наконец к задыхавшемуся горлу…
* * *Сколько времени всё это продолжалось, Катя, конечно, тогда не знала.
Когда она очнулась, то видела сначала над собой только белый потолок, и она думала: «вот потолок — белый».
Потом, не поворачивая головы, искоса через пролёт окна видела краешек голубого неба и думала: «вот небо — голубое».
Потом над ней стоял человек в халате, из-под которого виднелся строгий серый костюм, и Катя думала: «вот человек в халате».
И обо всём она думала только так, а больше никак не думала.
Но, должно быть, продолжалось это немало времени, потому что, проснувшись однажды утром, она увидела на солнечном подоконнике, возле букета синих васильков, полное блюдце ярко-красной спелой малины.
И она удивилась, смутно припоминая, что ещё недавно в каком-то саду (в каком?) малина была крошечная и совсем зеленая.
Катя облизала губы и тихонько высвободила плечо из-под лёгкого покрывала.
И это первое, вероятно, осмысленное её движение не прошло незамеченным. Тотчас же перед ней стала женщина в халате и спросила:
— Ну что? Хочешь малины?
Катя кивнула головой. Женщина взяла блюдечко, села на край постели и осторожно стала опускать Кате в рот по одной ягодке.
