Авантюристка. Возлюбленная из будущего - Наталья Павлищева

– Выдайте за этого достойного, по вашему мнению, жениха Марианну, она жаждет выскочить замуж поскорей. А мы с Мари лучше уйдем в монастырь!

– Вы даже не спрашиваете, кто это? – Он все еще пытался обуздать мой капризный нрав.

– Лучше в монастырь, Ваше Преосвященство.

Глупец! Мне и впрямь все равно, ты даже не подозреваешь почему. Я могу делать любые заявления, потому что просто исчезну, вот тогда вы побегаете… Представляю панику во дворце: бесследно исчезла любимая племянница кардинала Мазарини. О, я же могу оставить записку о нежелании связывать свою жизнь с кем попало, о том, что лучше мутные воды Сены, чем брак поневоле… Да, и добавить, что несчастная Мари вполне может повторить эту трагедию.

Умом понимала, что ничего этого не сделаю, потому что тогда Мари запрут не в Бруаже, а в Бастилии, и воду будут давать по половине кружки, чтобы в полной не утопилась. Но тайное письмо можно оставить лично кардиналу, чтоб его совесть заела не только на этом, но и на том свете.

Решено, напишу гадость и исчезну.

Вернуться в свою комнату не удалось, меня уже ждала с новым известием мадам Венель (если честно, за ее спиной я частенько корчила наставнице рожи и высовывала язык, ну до чего же противная особа!): королева приглашала меня для беседы перед нашим отъездом. Я уже знала, что у нее только что побывал король. Говорят (при дворе слухи распространяются каким-то неведомым образом быстрее звука и даже света), Его Величество вышел от матери с припухшими от слез глазами. Довела сыночка до слез, толстая корова!

Впрочем, ее глаза тоже припухли. Так ей и надо!

Я присела в реверансе не слишком низком и уважительном. Не за что мне ее уважать.

– Ваше Величество…

– Пройдите, дитя мое, я хочу поговорить с вами.

Я уже знала, что выйду отсюда либо прямо в Бастилию, либо сразу к своей двери. Меня несло потоком возмущения, и остановиться не представлялось возможным.

– Я понимаю, дитя мое, что ваша сестра, с которой вы, как рассказывает кардинал, ваш дядя, весьма дружны, испытывает страдания. Поверьте, я тоже…

Я широко распахнула и без того большие глаза:

– Вас тоже разлучают с человеком, которого вы любите больше жизни?! Кто может это сделать, Ваше Величество? – Воспользовавшись ее мгновенным замешательством, я быстро и горячо продолжила: – Ваше Величество, тогда вы должны понять чувства несчастных влюбленных, они умрут друг без друга!

– Помолчите! – приказала мне королева, явно раздраженная таким наскоком. Мне терять нечего, кроме своей свободы, но я скромно потупилась. Игра в такие кошки-мышки пришлась по душе. Только кошка я, и я тебя погоняю, потому что знаю о тебе многое, чего не знают даже придворные.

– Вы еще слишком молоды, чтобы судить о страданиях любви. Я надеялась с вашей помощью объясниться с вашей сестрой, но теперь вижу, что надеялась напрасно.

– В чем объясниться, Ваше Величество, и с какой из сестер, у меня их две.

– Ну, не с графиней же Суассон! С Мари, конечно.

Теперь я ждала молча. Иногда молчание действует даже сильней самых горячих и хлестких слов. Подействовало, королева раздраженно защелкала костяшками своих красивых пальцев. У нее изумительной красоты руки, но… с заусеницами, которые почему-то при дворе не замечают (или делают вид, что не замечают, ведь королевские заусеницы дело святое).

Она заметила мой взгляд, посмотрела на свои пальцы, потом на мои… Женщина есть женщина, что прислуга на кухне, что королева на троне, вдруг осторожно поинтересовалась:

– Как вам удается избегать вот этого? – осторожно показала на обрезанную кутикулу.

Я могла бы сказать, чтобы ничего не обрезала, а кутикулу смазывала несколько раз в день миндальным или оливковым маслом и отодвигала деревянной палочкой. Удивительно, почему ее камеристки этого не знают?

Могла сказать, но промолчала, вернее, глядя прямо в глаза, пожала плечами:

– Это дано природой.

У королевы подагрический румянец на щеках, краснота в уголках глаз и морщины на шее. А еще красные уши, из-за чего она вынуждена прикрывать их прической до самых мочек. Я знаю, как все это исправить, но ни за что не скажу, потому что она обижает мою подругу по несчастью Мари и своего красавца-сына. Так ей и нужно! А еще нужно рассказать, наконец, Людовику о шашнях его мамаши, намекнув, что он сам едва ли сын предыдущего короля…

Анна Австрийская опустила глаза, видимо, сдерживая раздражение против наглой девчонки, как меня сегодня уже назвал кардинал. Ей удалось справиться. А вот я глаз не опустила, с любопытством и насмешкой наблюдая за мучениями Ее Величества.

– Я вас больше не задерживаю. Вы еще слишком юны, чтобы с вами беседовать серьезно.

Она пытается указать мне мое место? А вот это зря…

Я театрально вздохнула:

– Ваше Величество, к сожалению, молодость – это недостаток, который с годами проходит. Можно задать вопрос? Конечно, это простое любопытство, но вы сами сказали, что я слишком юна и…

Я не стала договаривать, позволяя ей самой додумать это «и».

Глаза королевы сузились, в голосе настороженность:

– Спрашивайте.

– А правда ли, что у инфанты челюсть, как у мужчины, – половина лица?

– Инфанта красива!

– Я рада. Мы с сестрой будем переживать, если Его Величество женится на уродине.

– Инфанта красива! – повторила королева, и мне показалось, что пора уносить ноги, иначе последует взрыв, в результате которого я могу пострадать.

– Благодарю вас, Ваше Величество. Я так и передам сестре… Мы завтра уезжаем…

– Очень на это надеюсь, – прошипела королева.

Я возвращалась к себе и думала, что записку нужно оставить не только кардиналу, но и королеве. Хотя одной записки мало, ее сожгут. Надо написать несколько писем и отправить их…

Уже не успею. Может, завтра разыграть болезнь, чтобы задержаться на пару дней?

Я решила поговорить с Мари, предложив ей такую пакость, но услышала то, чего не ожидала:

– Людовик просил меня сделать вид, что мы подчинились. Он вернет нас через месяц, а пока нужно успокоить всех, чтобы мирный договор был подписан. Пусть дядюшка поторопится.

– Мари, я хотела исчезнуть сегодня… И оставить записку, укоряющую королеву, мол, она со мной так поговорила, что я не вынесла и…

– Нет! Поехали лучше со мной, через месяц вернешься, напишешь что угодно. Но сейчас ты нужна мне. За мной будут следить, не спуская глаз, а ты окажешься чуть свободней.

– Попроси помочь Марианну… – оживления в моем голосе заметно убавилось. Душа чувствовала, что уезжать не стоит, но я не могла бросить Мари одну в такую минуту.

Какая Марианна, она совсем девчонка, к тому же страшно противная. Под укоризненным взглядом сестры я кивнула: