Пока смерть не разлучит нас (СИ) - Unknown

Он задумчиво посмотрел на пузырёк в своих руках, повернув кисть к окну — жидкость заиграла глубоким оливково-зелёным светом, бросая отсветы на пальцы.

– Годельева ничего не выигрывает от моей смерти. Детей, как ты сам знаешь, у нас не было и не будет, так что в случае моей кончины наследником становишься ты. А если и с тобой что-либо случится, имущество отойдет в королевскую казну, а ей выплатят вдовью долю, которую она сможет внести как взнос в монастырь, — объяснил Старший. — Лучше расскажи, есть ли вести со двора Годфруа.

Младший принялся мерить шагами каменный пол зала и пересказывать новости:

— «Поход бедняков» был последним, что я слышал. Только представь себе: несколько десятков тысяч человек со всей Европы, не имея оружия и провианта, по призыву папы римского Урбана ІІ отправились на Константинополь! — всплеснул он руками. — Сколько из них полегло в дороге от голода и лишений, сколько попало в плен, чтобы никогда не вернуться домой, а те, что дошли, были перебиты как скоты на убой, — Младший остановился, закрыв глаза, а когда открыл, в них плескалось презрение к тем, кто организовал такое нелепое предприятие. — Ты знаешь, что духовный предводитель Петр Пустынник рассказывал — из тел павших христиан под стенами Византийской столицы сложили огромный холм, чтобы отпеть павших! Воистину: размеры человеческой глупости не имеют границ!

— И после такой колоссальной неудачи в поход идет весь цвет дворянства? Чтобы и они сложили головы под стенами Константинополя? — саркастично отозвался старший брат.

— Ну, не скажи, — заспорил Младший. — Крестовый поход рыцарей ничуть не похож на массовое шествие бедняков. Они – просто толпа, тогда как обученные и организованные воины – уже армия. На что рассчитывали их предводители? Не понимаю, — он покачал головой, а затем снова вернулся к вопросу, что волновал его. — Так ты не ответил, кто же хочет убить тебя?

— О, это очень интересный человек, — потирая ладони, признался Старший. – Он разворовал королевскую казну, а когда мне предложили его пост, испугался, что его делишки станут известны графу Бульонскому. Подкупив слугу, он надеялся и дальше оставаться казначеем, избавившись от соперника в моём лице.

— Как глупо, — скривился Младший. — Слуга рассказал все сам?

Старший посмотрел на брата, слегка приподняв уголки губ, намекая, что он более чем сведущ в способах получения интересовавшей его информации.

— Пытки? – и, получив утвердительный кивок головы, добавил. — Понятно. Так в чем же состоит поручение?

— Я поручаю тебе организовать мои похороны!

***

— Встать! – скомандовал властный голос, принадлежавший никому иному как паше Бали-бею.

Велев страже отпереть дверь, он шагнул в темную комнату, лишённую окон и какого-либо источника освещения. Тусклый свет, ворвавшийся в непроглядную тьму с приходом Бали-бея осветил пленников — несколько мужчин, оборванных и оголодавших, лежали вповалку у стены на продранном соломенном матрасе. В них с трудом можно было узнать тех франтов, что полгода назад отправились в крестовый поход.

Ступив на землю Азии, участники похода перестали тратить драгоценное время на бритье и предельно мало внимания уделяли своему внешнему виду. Изможденные долгим переходом, страдая от удушающей жары, недостатка воды и провианта, они выглядели удручающе. Некоторые из их товарищей, не выдержав тягот похода, полегли по пути; большинство лошадей тоже пали.

Время от времени крестоносцы получали помощь деньгами и пищей от братьев по вере — как от местных христиан, так и от оставшихся в Европе — но по большей части им приходилось добывать пропитание самостоятельно, разоряя земли, через которые пролегал их сложный путь. Военачальники крестового похода продолжали оспаривать друг у друга главенство, однако, ни один из них не обладал достаточным авторитетом, чтобы взять на себя роль полноценного лидера.

Подойдя к стенам Константинополя, небольшой отряд, к которому относился и Младший, отправили в разведку. Возвращаясь с добытыми сведениями о неприятеле, они попали в засаду. Они сражались яростно, не щадя противника, но когда их осталось всего лишь четверо, военачальник, командующий отрядом мусульман, предложил им сдаться.

С большим трудом разобравшись в наречии, Младший понял смысл его слов и опустил оружие, приказав то же самое сделать своим спутникам. И теперь они сидели взаперти, ожидая неизвестности, гадая, какая участь им будет уготована.

— Наш повелитель предлагает вам, как доблестным воинам, стать орудием воли Аллаха в нашей праведной борьбе с неверными, — сказал паша. — Иначе вас ждет рабство, работа в каменоломнях и медленная смерть.

Переглянувшись, лотарингцы уставились на Младшего, который понимал язык тех, кто держал их в плену.

— Нам предлагают сменить веру и снова стать воинами, чтобы теперь сражаться против христиан, — донес общий смысл сказанного молодой барон.

— Нет! — рыцари пришли в ужас. — Как мы можем, когда мы получили эту веру с рождения?

— Иначе вас ждёт рабство и каторга, — жестко сказал Младший. — Тяжелая работа под палящим солнцем и скудная пища. Думайте.

— А вы, барон? Как поступите вы? – спросил самый молодой из лотарингцев, совсем еще юноша. Он рвался в этот поход, мечтая прославиться, и даже представить не мог, что мечты обернутся таким исходом.

— Я? – усмехнулся Младший, — Я думаю головой и не настолько держусь за веру, чтобы ворочать кайлом с утра до ночи.

***

Нишапур. Персия. 1126 год.

Двое мужчин ввосседали на ковре у низкого столика, заваленного свитками — всецело погруженные в работу, они высчитывали и записывали столбцы цифр, время от времени сверяясь с предыдущими записями.

В более молодом мужчине, облачённом в скромные одежды, с трудом, но можно было узнать Младшего — благородную бледность сменил бронзовый загар, а на фоне тёмного лица светлые глаза смотрелись особенно необычно. Многие называли их «глаза-кинжалы», намекая на острый ум и проницательность их обладателя.

— Учитель, — почтительно произнес Младший, пододвигая свиток к собеседнику и подчёркивая нужное место, — здесь я нашел ошибку в расчетах. Нужно заново проверить то, что мы закончили вчера.

— Не может быть, — устало прикрыл глаза рукой мужчина с окладистой седой бородой, — я был уверен, что там точно не может быть ошибки, — тяжело вздохнув, он скрутил свиток и предложил:

— Давай прервемся и выпьем чаю.

Они вышли в залитый солнцем сад, куда молодая жена хозяина дома вынесла пиалы и пузатый глиняный чайничек.

— Это дорогое удовольствие, учитель, — заметил Младший.

— Если уважаемый Ал-Хазани живет отшельником и отказывается от даров, то это не значит, что я не могу угостить моего любимого ученика и друга благословенным напитком, — усмехнулся Омар Хайям. – История о том, как ты отослал назад вознаграждение султана в тысячу динаров, в честь окончания составленного тобой «Продуманного зиджа султана Санджара», обросла легендой. Ты проделал огромную работу по составлению хронологических таблиц мусульманского лунного календаря, персидского и сирийского солнечных календарей, лунно-солнечного еврейского календаря согдийцев и индийцев, и после этого живешь все в том же маленьком доме и не принимаешь даров, что дает тебе наш повелитель!

— Я уже говорил, что у меня есть десять динаров, а мне на жизнь требуется три динара в год, — Младший пожал плечами. — Семьи у меня нет, а из домашней живности — одна кошка. По соседству живет вдова, которая приходит убирать в доме и стряпает. Мне достаточно и этого.

— Ты настолько же умен, насколько и дерзок, — пряча улыбку, признался старик.

— Мне не дано изменить суть своей природы, — улыбнулся в ответ Ал-Хазани, щурясь от яркого солнца, что ласкало его своими лучами, пробиваясь через осыпанные цветами ветки деревьев.

И это было так. Даже приняв другое имя и веру, внутренне он оставался неизменным — глубокое удовлетворение от работы мысли ничуть не уступало азарту от сражений, а вся неуёмная энергия ушла на написание трактатов, проведение точнейших расчетов и составление таблиц. Младший нечасто контактировал с людьми, за редким исключением, теперь полностью отдавая себя науке.

— Немногие смогли бы жить так, как ты, мой друг, — Хайям отпил из пиалы. — Без жены, без друзей... Но твой трактат о «Весах мудрости», посвящённый тому, как взвешивать грузы и в воздухе и в воде послужит людям в практичных целях. Жаль, что я этого не увижу, — прибавил он.