Всадник на вороном коне - Николай Егоров

Уверенность и деловитость Максима лишали уверенности тетю — она как бы признавала если не полную, то почти полную независимость его.

— Был бы ты племянницей, — услыхал Максим в дверях.

— Еще чего! — крикнул он уже с лестницы.

Мчался как на крыльях. Он был в том состоянии душевного подъема, в котором трудное кажется простым, в котором решаешься на то, на что не решился бы в другое время. Достигнув ограды, Максим пробежал вдоль нее и смело шагнул в проходную мимо сержанта-дежурного.

— Эй, хлопец, задержись-ка! — окликнул сержант.

— Я к полковнику Велиху! — лихо бросил Максим.

— Ну! — изумился сержант, не поймешь: всерьез или притворно, с насмешкой.

— Правда… Он приглашал, — уже с некоторой растерянностью сказал Максим.

— Меня он не предупреждал. Сейчас узнаем.

Сержант подошел к телефону, позвонил кому-то, не спеша растолковал, что один паренек просится к полковнику Велиху, по личному приглашению явился. Потом, наверно, ждал ответа: молча глядел в трубку.

— Есть, — сержант повернулся к Максиму, окинул его взглядом с ног до головы. — Ты, что ли, Максим Синев?.. Приказано пропустить.

Сержант козырнул.

10

Не только Юре казалось, что каждое новое утро начинается торопливее, чем предыдущее, что каждый новый подъем слишком уж напряжен по сравнению с тем, что был накануне. Зачем? Кому нужна эта спешка? Юра думал так, но вслух этих вопросов не произнес: он и так часто попадался на глаза командиру отделения. Да, видно, недоуменные: «зачем? почему? кому нужна эта спешка?» носились в воздухе. Скоро они прозвучали.

Сержант поторапливал ребят:

— Скоренько! Скоренько!

Рослый, прямой, внушительный, он широко шагал вдоль ряда коек, и странно было, что именно он вел себя нетерпеливее всех в отделении:

— Скоренько… Время уходит!.. Скоренько!

Ребята старались, но все-таки их умение еще не соответствовало заданному темпу. Они терялись, суетились. Между койками — толкотня. Солдаты мешали друг другу, кто-то чертыхался, кто-то зло одергивал соседа, кто-то просил посторониться.

— И зачем это? — в сердцах бросил Костя Журихин.

Сержант не обратил внимания на вопрос, а Прохор Бембин насмешливо спросил:

— Почему? — даже успел указательный палец поднять.

И Жора Белей тут же пробасил:

— Кому нужна эта спешка?

Сержант и теперь смолчал, точно не при нем был разговор.

Юра рассмеялся бы — совпадение того, что он подумал, с тем, что наговорили ребята, было комическим. Но Юре было не до смеха. Обуваясь, он почувствовал: левый сапог сидит на ноге плохо, в одном месте жмет стопу, в другом — слишком свободен. «Портянка неровно легла», — бессильно подумал Юра — на то, чтобы перемотать портянку, ни секунды не оставалось, к тому же еще неизвестно, лучше ли намотаешь ее в такой запарке? Скорее — хуже.

А командир отделения уже приказал выходить строиться.

«Обомнется», — сам не веря в это, думал Юра.

Мягко припадая на левую ногу, щадя ее, потрусил к выходу. В строй стал не последним — и то неплохо. Ожидающе глядя на сержанта, он двигал ногой в сапоге, постукивал каблуком об асфальт, выворачивая ступню, аж суставу больно становилось — хотел, чтоб «обмялось». Но хлопчатобумажная портянка была как железная — не обминалась.

После того как отделение выстроилось перед ним, сержант Ромкин доказал, что все видит и слышит:

— Значит, зачем, и почему, и кому это нужно? Почему быстро собираемся, а не шаляй-валяй?.. Неужели не поняли, куда вы собираетесь? Не сообразили, куда спешите после подъема? Куда мы спешим, рядовой Сусян?

— На зарядку.

— Так куда мы спешим, рядовой Журихин?

— Сусян правильно ответил — на зарядку!

— Я не спрашиваю, как ответил рядовой Сусян. Я спрашиваю вас, куда мы спешим?

— Не знаю, товарищ сержант.

— Знаете, не можете не знать. На службу спешим, выполнять свои прямые солдатские обязанности. Верно?

— Верно! — удивленно подтвердил Костя.

— А служба, она всяко может обернуться, — продолжал сержант. — Мы думаем, что поднимаемся на повседневную зарядку, а в это время передается приказ: по тревоге выйти в заданный район и приступить к выполнению боевой задачи.

— Ясно, — за всех ответил Прохор. — Только вот непонятно — почему именно столько, а не больше времени на подъем? Чуть бы прибавить…

— Торгуетесь, рядовой Бембин. А противник торговаться не станет, спасибо скажет за нашу неразворотливость!.. Время на подготовку к действию дает вам не командир отделения, не комдив и даже не министр обороны, а вероятный противник! Чем он быстрей, наш вероятный противник, тем быстрей должны быть мы!.. Теперь ясно?

— Ясно!.. Ясно!.. — нестройно ответили ребята.

— Отставить! Ясно?

— Ясно! — в один голос отозвалось отделение.

Сержант повеселел:

— Теперь о сегодняшней зарядке. Будем бегать. Тренировочный кросс по расположению части. Для чего, говорите?

Никто ничего не говорил, но сержант Ромкин правильно угадал вопрос, который был у всех на языке.

— Предстоит кросс на приз имени Героя Советского Союза Владимира Морозова. Сразу после присяги. Времени вроде много впереди, а на деле — мало. Если теперь же начнем готовиться, то едва-едва успеем.

— А разве всем надо? Не все же пойдут на кросс? — с надеждой поинтересовался Жора Белей.

— Я считаю, что наше отделение должно полностью попасть.

— Ну, а если кто не попадет? Ну, допустим, кто-то не попадет? Может же такое случиться? Может же, товарищ сержант? — напирал Прохор Бембин.

Сержант задумался:

— Не должно бы… Но может.

Ребята выжидающе молчали — понимали, что сержант не все сказал. Он и вправду заговорил снова:

— И тому, кто не попадет, наши тренировки на пользу пойдут — здоровее станет! Так?

— Так, товарищ сержант, — мгновенно отозвался Костя Журихин. — Но не все мы чемпионы-марафонцы и прочие спринтеры..

— Понял вас… Не все. А никто и не требует, чтобы вы олимпийские рекорды ставили. Победитель будет один, а бороться должны все! Все!.. Напра…

Сержант не успел произнести «во» — Прохор Бембин помешал:

— Товарищ сержант, а какой будет трасса, где она прейдет?

Вопрос был дельным, сержант разрешил стоять вольно и объяснил:

— Соревнование будет проводиться за пределами расположения части — в роще, что за дорогой. Когда ехали сюда после бани, должны были заметить. Трасса ровная, без больших подъемов и спусков. Грунт — асфальт на шоссе и утоптанная земля на тропинках в роще. Условия тренировки, в общем-то, совпадают с соревновательными. Напра-во!.. Шагом… марш!

Сержант легко обошел отделение и побежал впереди, побежал легко и ровно, словно был в трусах и тапочках, а не в брюках и сапогах.

Веселый разговор перед тренировкой и какой-то летящий, широкий и свободный бег сержанта будто зарядили отделение. Но Юре было не по себе. Он начал скованно, ноги ставил косо, мышцы скоро загрубели. Дыхание стало судорожным. Было жалко себя и было стыдно за себя. Казалось, что впереди целый день такого тяжкого движения, которого тебе ни за что не выдержать. А не в твоей власти прекратить это движение. Свесив голову, Юра продолжал «бежать» — падал на заплетающиеся ноги и едва успевал убирать их из-под себя. Ступня в левом сапоге горела, точно под портянкой тлел уголек.

Сержант сделал шаг в сторону и пропустил ребят мимо себя. Какое-то время он бежал замыкающим: сквозь топот сапог по сухому грунту, сквозь звон и буханье в ушах, сквозь жалкий свист собственного дыхания Юра слышал раскованное дыхание и невесомый и четкий бег сержанта.

Затем сержант стал подтягиваться — с каждым шагом все ближе и ближе. Юра насторожился — за ним наблюдает сержант! Никогда прежде Юра так не переламывал себя: все, что было в нем, — волю, терпение, самолюбие, — собрал. Одно необходимо — бежать не хромая. Не жалея себя. Не обращая внимания на боль в ноге. В глазах потемнело, Юре почудилось на миг, что он не бежит, а летит и почему-то воздух под левой ногой крепок и остер, как стальное лезвие.

Сержант держался в шаге за спиной. Юра старался, старался, не веря себе — не думал, что может этак стараться!

Неужели сержант обманулся? Должно быть, ведь перегнал! Теперь он был впереди — тоже в одном шаге. Может, секунду, может, целую вечность сержант бежал впереди, и Юра не сомневался: следит!

Не уследишь! Выдержу! Пусть потом нога отвалится, но сейчас не поддамся!.. Кто-то, упорный, кричал в нем сквозь темноту в глазах, сквозь буханье в голове, сквозь обжигающую боль.

Сержант снова сделал шаг в сторону, бежал рядом, косился и вдруг приказал:

— Шагом — марш!

В первый момент не поверилось, что можно не бежать. Однако ноги сами перешли на шаг. В первый момент не стало лучше — быстрый шаг был не менее труден, чем бег.