Сиротка - Мари-Бернадетт Дюпюи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не кто иной, как романтичная Анжелика, продолжавшая жить мод монашеским покровом сестры Марии Магдалины, решила помочь Провидению…
В одно июньское утро сестра-хозяйка, всегда встававшая с петухами, нашла просунутый под входную дверь листок бумаги, свернутый вчетверо. Послание было адресовано сестрам, без уточнения имен. Мать-настоятельница протерла очки и прочла его.
— Что ж, Господь услышал наши молитвы, — сказала она, хмуря брови. — Эту записку оставили родители Мари-Эрмин. Летом они приедут, чтобы ее забрать. По-моему, у этих людей странные манеры. Я бы сказала даже — весьма эксцентричные.
Монахини обменялись удивленными взглядами. Удивленной выглядела и сестра Мария Магдалина, хотя щеки ее слегка порозовели. Когда о находке сообщили кюре, тот посоветовал оставить девочку на лето в семье Маруа.
— Я как следует отчитаю родителей вашей подопечной! — объявил он. — И потребую возмещения всех расходов, которые вы понесли, ухаживая за ней!
Элизабет каждый день ждала, что в Валь-Жальбер явятся таинственные родители Мари-Эрмин. Чаще обычного она украшала кудряшки девочки лентами и ласкала ее, горько сожалея о скорой разлуке. Очень часто молодая женщина прогуливалась от дома к фабрике и обратно, держа за ручки своего сына и маленькую подопечную. Это было благословенное время конкурсов на лучший сад, светлых платьев и веселых застолий на террасе отеля.
Процветание царило в Валь-Жальбере, процветание и безмятежность, ничем и никем не нарушаемые. А сестра Мария Магдалина, вернувшись из Шикутими и снова увидев колокольню монастыря и дом семьи Маруа, знала наверняка, что снова обнимет свою дорогую Мари-Эрмин.
* * *Монастырская школа, конец сентября 1918 года
Прошло больше двух лет. Война все никак не кончалась. Множество канадцев умирало вдалеке от родины, но многие и возвращались из Европы: одни — раненными, другие — здоровыми. Они рассказывали соотечественникам об ужасах сражений, оплакивали миллионы погибших.
Целлюлозная фабрика работала все также активно, а в остальном жизнь поселка Валь-Жальбер текла размеренно и спокойно. Клены оделись в пурпур, березы — в оттенки светлого золота.
Осень одаривала людей последними дикими плодами. У крылечек и вдоль оград зацвели сиреневые астры.
Сестра Аполлония, занимавшаяся со старшими детьми, указала на тринадцатилетнюю Жанну, старшую девочку Тибо. Та встала, машинально расправляя свой наглаженный и накрахмаленный фартук. Светло-каштановые волосы девочки были заплетены в косу и уложены красивым венцом.
— Жанна, прошу вас, ваш урок по истории! Только три строчки! Продолжать будет Марта.
Настоятельница ободряюще улыбнулась своей ученице. Этот год должен был стать для нее последним в качестве преподавателя. Скоро на ее место придет новая директриса.
— Колонизацию Новой Франции, — приступила к изложению текста Жанна, — начал французский путешественник Самюэль де Шамплен. В 1608 году он основал поселение европейцев недалеко от индейской деревушки Стадакон, впоследствии ставшее городом Квебек.
— Очень хорошо. Теперь вы, Марта.
В дверь постучали. Вошла сестра-хозяйка и торопливым кивком поздоровалась с учениками.
— Матушка, мне нужно с вами поговорить!
Пожилая монахиня с неудовольствием последовала за сестрой Викторианной в коридор.
— Что случилось? — спросила она.
— У мадам Маруа начались роды. На три недели раньше срока! Ее соседка, мадам Дюпре, пришла нас предупредить. Мари-Эрмин снова убежала. Наверное, испугалась криков своей нянюшки.
— Мари-Эрмин не могла уйти далеко. На этот раз ее следует наказать. Идите к сестре Марии Магдалине, она лучше нас знает характер девочки. И скажите, чтобы она отправила своих учеников в мой класс, а сама шла искать Мари-Эрмин!
Не сказать, чтобы Мари-Эрмин сильно испугалась, услышав жалобы и крики своей нянюшки, которую она, как и Жозеф, звала Бетти. Но Симон сегодня особенно усердно дразнил ее и щипал. В конце концов девочка показала ему язык и выбежала во внутренний двор. Неделю назад она точно так же сбежала из монастыря, потому что сестра-хозяйка ее отругала.
Мари-Эрмин была очень наблюдательным ребенком и любила открытые пространства. Красота природы завораживала ее. Девочка обожала собирать ромашки, играть с котом семейства Дюпре и особенно — петь.
Прихожанам отца Бордеро выпал случай в этом убедиться во время Рождественской мессы 1917 года. Крошка Мари-Эрмин слушала хвалебные хоралы с восторженным видом, раскачиваясь из стороны в сторону все быстрее и быстрее. Попытки сестры Люсии призвать дитя к порядку окончились ничем — одетая в розовое шерстяное платьице и украшенный кружевами чепчик, девочка слышала только наполняющее церковь прекрасное пение, и ничего больше.
Монахини часто вспоминали об этом случае за столом или во время очередного ночного бдения.
— До самой смерти этого не забуду, — говорила сестра Викторианна. — Сидит себе на скамеечке, качается из стороны в сторону и машет ножкой в такт!
— Хор тогда пел «Родился Сын Божий»[10], — с гордостью уточнила сестра Мария Магдалина. — И, когда песня закончилась, несмотря на шум в церкви, все услышали, как поет наша Мари-Эрмин! Закрыв глазки, она усердно подражала хору! Как это было трогательно!
Настоятельница сочла этот случай не слишком приятным — некоторые дамы поселка выказали свое неудовольствие. Но подавляющее большинство прихожан смеялось или улыбалось. С этого дня сестра Мария Магдалина стала разучивать с Мари-Эрмин детские считалочки — монахиня давно заметила, что малышка лучше запоминает слова, если их напевать.
Мадам Маруа не раз повторяла мужу, что Мари-Эрмин говорит лучше и правильнее, чем их собственный сын Симон. Когда девочка была у них в доме, Элизабет часто просила ее спеть «Жаворонок, мой милый жаворонок!»[11]. Мари-Эрмин, слегка пришепетывая, повторяла припев песенки и хлопала в ладоши. Даже Жозеф не мог устоять перед ее очарованием и забывал о своей привычной роли ворчуна…
В этот осенний день Мари-Эрмин, гордая своей вылазкой, шла по вьющейся среди лугов тропке и напевала вполголоса. Тропинка вела от поселка к фабричной железнодорожной станции. Монахини запрещали ученикам ходить этой дорогой, предпочитая улицу Сен-Жорж. Они полагали, что без присмотра взрослых на обрамленной лугами и кустарником тропинке, скользкой зимой и грязной по весне, детям ходить небезопасно.
— Яблочки-ранетки, красные бока! Красные бока! Красные бока! — повторяла она, опьяненная свободой и простором.
Жок, старый терьер местного сапожника, бежал за ней следом. Мари-Эрмин быстро приноровилась к ритму движения своего неожиданного компаньона, такого же маленького, как и она сама. И если пес сломя голову несся за лаской, девочка весело бежала следом.
Мари-Эрмин была довольно маленькой для своих трех с половиной лет, со светлой кожей и волнистыми светло-каштановыми волосами до плеч. Широко раскрыв огромные голубые глаза, она любовалась одевшейся в осенний наряд природой. Эти глаза и смешливый ротик — вот что первым делом видел человек, когда смотрел на ее лицо.
Монахини отмечали день рождения девочки в праздник Богоявления, поскольку точная дата рождения была им неизвестна. В качестве подарка малышка получала картинку религиозного содержания и сахарную фигурку. Девочка была очень ласковой и развитой не но годам. Случалось, сестра-хозяйка рассказывала жителям поселка, что Мари-Эрмин, которой иногда приходилось сидеть в классах, незаметно для себя запоминала много полезных вещей.
Собака вдруг залаяла. Поперек тропинки встала белая корова семейства Дюпре. Эта громадина бродила, где ей хотелось, потому что ни Анетта, ни Амеде не давали себе труда ее привязать. Мари-Эрмин остановилась, пораженная величиной животного.
— Не шевелись! — послышался откуда-то женский голос. — Прошу тебя, стой на месте!
Девочка узнала хрустальный тембр сестры Марии Магдалины. Молодая хрупкая монахиня, одетая в черное платье своей конгрегации, бежала к ней со всех ног. Она схватила малышку и прижала ее к сердцу.
— Мой маленький ангел! Как я испугалась! Почему ты убежала из дома нянюшки? И это во второй раз! Тебя ведь тогда отругали, но ты взялась за свое!
— Симон плохой, он меня щипал, — пояснила Мари-Эрмин. — А Бетти плакала.
— Но ведь нельзя же убегать из дома каждый раз, когда Симон тебя ущипнет или потянет за волосы! — ласково выговаривала девочке молодая монахиня, целуя ее в лобик. — Нужно было подо-ждать, пока я не приду. Счастье, что я увидела тебя с крыльца, а потом услышала, как лает Жок. У тебя быстрые ножки, плутовка!
Мари-Эрмин обняла монахиню за шею. Та, увидев неподалеку пенек, подошла к нему и села, устроив девочку у себя на коленях. Корова побрела прочь.
