Загадка Рафаэля - Йен Пирс

Они перешли к кофе, и Женэ рассказал пару анекдотов. Флавия решила предпринять еще одну попытку.

— Комиссар, — начала она, — в банке должны знать, когда Морнэ арендовал сейф и посещал его в последний раз.

— Нам не удалось выяснить это у банковской администрации. Но, если судить по паспорту, последний раз он посещал Швейцарию в мае.

Флавия победоносно улыбнулась. Сейчас она напомнит Боттандо, какая у него замечательная помощница, даже если иногда приносит неприятности и головную боль. Как, например, сейчас. Флавия взяла свою сумку и достала из нее одну из похищенных из сейфа тетрадей Неискренне извинившись за то, что присвоила вещественное доказательство, она протянула тетрадь мужчинам:

— Взгляните. Ничего не напоминает?

Женэ посмотрел и с недоумевающим видом передал тетрадь Боттандо, который также не нашел в набросках ничего особенного. Потом Флавия увидела на его лице выражение неуверенности и затем внезапное озарение.

— Ах, — только и сказал он и вернул ей тетрадь. Быстро, подумала она, какой молодец.

— Боюсь показаться чересчур любопытным… — напомнил о себе Женэ.

Боттандо выглядел убитым.

— Этого не может быть. Мы должны молчать. Малейший намек полностью разрушит рынок произведений искусства.

Флавия находилась под впечатлением сообразительности шефа. Она раздумывала над возможными последствиями своего открытия всю дорогу до ресторана, генерал же оценил ситуацию мгновенно.

— Конечно, конечно, — согласился Женэ, — но о чем я не должен даже намекать?

Флавия снова передала ему тетрадь.

— Эти наброски имеют удивительное сходство с портретом Елизаветы ди Лагуна в Риме. С портретом кисти Рафаэля. Теперь, пожалуй, вернее будет сказать «предположительно кисти Рафаэля».

Женэ пролистал тетрадь еще раз и кивнул.

— Действительно, похоже. Но что из этого? Нет художника, который не пытался бы ее скопировать.

— До мая прошлого года? До того, как картина была отреставрирована и никто не имел представления, что на ней изображено?

Женэ откинулся на стуле, и широкая улыбка медленно расползлась по его лицу.

— Как здорово, — наконец произнес он. — Просто чудесно, — добавил Женэ, поразмыслив. — И как неудачно для вас, — вспомнив о приличиях, извинился он.

— Когда твоя радость немного поубавится, — сухо сказал Боттандо, — ты поймешь, почему и для тебя лучше молчать об этом открытии. Никакой болтовни в комиссариате. Ни слова. Даже жене. Никому.

— О, конечно, конечно. Но пожалуйста, умоляю вас, выясните все поскорее. Каждый день молчания будет для меня пыткой. И разумеется, — профессионал снова заговорил в нем, — если понадобится моя помощь, я всегда в вашем распоряжении. — О Боже, — добавил он, снова расплываясь в довольной улыбке, — как бы мне хотелось услышать, что скажет на это Томмазо.

— Я часто слышу эти слова, — мрачно проговорил Боттандо. — Но никто не хочет взять на себя труд самому сообщить ему неприятное известие. Я всегда принимаю удар на себя.

Ленч закончился, и вскоре Женэ в отличном расположении духа отбыл во Францию, пообещав переслать Боттандо журнал посещений клиентов, когда получит его из Цюриха. Генерал испытывал противоположные чувства. Перед посадкой в самолет, который должен был доставить их с Флавией в Рим, он позвонил в музей и попросил позвать к телефону директора. Было четыре часа дня, и прием уже начался, поэтому секретарша, получившая инструкции не беспокоить шефа понапрасну, отказалась позвать его к телефону, несмотря на уверения Боттандо в том, что дело не терпит отлагательства и связано с полицейским расследованием.

В конце концов он сдался и бросил трубку. Значит, придется идти в музей и отлавливать директора там. Худшее место из всех существующих, грустно подумал генерал.

ГЛАВА 8

Подъехав к садам Боргезе, Боттандо вошел в музей, сдал пальто в гардероб и направился по коридорам первого этажа в зал скульптуры, где проводились все крупные мероприятия. Он взял бокал шампанского с подноса у проходящего мимо официанта, заметив вслух, что «скудные музейные средства», как обычно, льются рекой.

— Вовсе нет, — возразил ему один из сотрудников музея, нацелившийся на тот же поднос с шампанским и которому Боттандо, собственно, и адресовал циничную реплику. — Томмазо называет это вложением. По-своему он прав. Эти господа обожают подобные гулянки. — Он указал на группу мужчин, стоявших около большой статуи.

— Похоже, они приняли ее за тележку для напитков, — возмутился Боттандо и внимательнее присмотрелся к группе.

Мужчины только что вошли в зал в сопровождении директора и расположились вокруг огромной статуи в центре зала. Все как один были в серых костюмах, голубых рубашках и галстуках в полоску. Они оживленно переговаривались, но Боттандо заподозрил, что обсуждение не имеет отношения к достоинствам скульптуры.

— Конечно, нет. Это американские бизнесмены, они надеются заключить контракт с нашим правительством.

Молодой человек сделал широкий жест рукой, как бы желая показать масштаб предполагавшейся махинации. Жест получился чересчур замедленным, из чего Боттандо сделал вывод, что его собеседник выпил уже не первый бокал.

— А что может произвести лучшее впечатление, чем крупное пожертвование на Национальный музей, — договорил за него Боттандо.

Молодой человек с открытым выражением лица, в данный момент слегка притуплённым алкоголем, коротко кивнул.

— Естественно. Скоро их большой белый начальник закроется в кабинете с нашим Томмазо, а когда они выйдут оттуда, у директора останется чек, который не только покроет расходы на прием, но и позволит заменить всю электропроводку нашей развалюхи. Неглупо, а?

Боттандо повернулся к нему.

— А знаете, — сказал он, — ведь вы первый человек, который сказал что-то хорошее о Томмазо.

Лицо молодого человека омрачилось.

— Джулио Манцони, между прочим. — Он слегка поклонился и протянул Боттандо руку, которую тот коротко пожал. — Помощник реставратора. Я знаю, что директора здесь не любили. Но мне кажется, он шел верным путем: из нашей развалины действительно нужно основательно выбить пыль. Хотя что теперь толку от моего доброго мнения о нем…

— Простите?..

— А вы только пришли? Ну тогда ясно… Томмазо подал в отставку. Сказал, что хочет пораньше уйти на пенсию и пожить на своей вилле в Тоскане. Все были в шоке. Вы, несомненно, должны знать, что все здесь делается по протекции. Вот, например, я — получил работу благодаря Энрико Спелло, и все здесь считают меня его протеже.

— Для вас это неплохо, ведь Спелло стоит первым в очереди на место директора, — заметил Боттандо, ошарашенный новостью.

Молодой человек отрицательно покачал головой:

— Уже нет. Потому что Томмазо назначил своим официальным преемником Ферраро.

— Ну уж… — растерялся Боттандо. — Я полагал, он терпеть не может Ферраро. Вы, кстати, не знаете, что подтолкнуло его к уходу?

— Я думаю, он устал от всеобщей нелюбви. Наверное, в нем тоже есть что-то человеческое. И потом, он неимоверно богат, ради чего ему ломаться? Да, он не любит Ферраро, но, видимо, Спелло не любит еще больше. Да и вообще, Томмазо трудно понять; кто знает, что скрывается за его внешне спокойным видом? Кроме того, единственный способ заставить людей пожалеть о твоем уходе — это оставить преемника, который будет еще хуже. Теперь вы понимаете, почему я пью уже пятый бокал за вечер?

Боттандо глубокомысленно кивнул.

— Полагаю, что да, — ответил он.

— Полагаете? Нет, позвольте я объясню вам, чтобы не вышло ошибки. — Манцони наклонился к своему собеседнику и ткнул его пальцем в грудь. — Ферраро — маленькая крыса, верно? И Спелло теперь станет его главным соперником. Поэтому Ферраро попытается убрать его с дороги. Лично против него он не сможет ничего предпринять. И как ему до него добраться? Да через меня, вот как! — Теперь он ткнул в грудь себя, потом обернулся и махнул рукой в сторону нового директора, вошедшего в зал сквозь большие дубовые двери с противоположной стороны. — Посмотрите на него! С каким победоносным видом он вошел! Человек, который только что получил все. Его высокомерная ухмылка просто вульгарна.

— А вы уверены, что Ферраро утвердят? Томмазо не имеет права раздаривать назначения.

Боттандо наконец понял, что его это тоже касается. С Томмазо ему по крайней мере удавалось как-то ладить; они сумели выработать своеобразный стиль отношений, который позволял им избегать открытого конфликта. Но генерал сильно сомневался, что сработается с Ферраро.

Манцони кивнул, его агрессивность сменилась тихим печальным смирением:

— Еще несколько месяцев назад преемственность на посту директора считалась обязательной, и место Томмазо занял бы Спелло — человек, которого любит и уважает весь коллектив. Но после того как Томмазо провернул эту комбинацию с Рафаэлем, министерство поддержит любую предложенную им кандидатуру.