Исповедь - Юра Мариненков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я старался, мой дорогой брат, чтобы ты через эти небольшие трудности увидел те, которые могу тебе дать уже не я.
Здесь и был тот момент, когда Ромина глубокая злость в первую же секунду потухла, ещё даже не успев толком понять, что стоит за этими словами, но уже примерно понимая их смысл. Он сразу почувствовал на душе какое-то непонятное состояние, будто бы сам лично сбросил с себя всё то, что мешало ему раньше существовать и холод, шедший сверху, моментально пробрал его до костей.
– Может быть ты вспомнишь, как к тебе когда-то приходил, тогда ещё, её будущий муж? Помнишь?
– Да, – тихо и резко ответил он. – Конечно.
– Ты же помнишь, да, с чем он к тебе приходил?
Он лишь молча и еле заметно кивнул своей головой.
– Я тогда думал, что ты всё сделаешь правильно. Я помню, как надеялся, что все те испытания, которые я давал тебе, не прошли даром и полагал, что ты начнешь смотреть на мир более чистыми, добрыми и по-настоящему христианскими глазами. И в итоге, ты поступил тогда, как, скорее всего не хотел бы Господь.
– Вы же сами видели, какое это было…
Рома боялся сказать как-то плохо, зная, что говорить, теперь уже о скорее всего мертвом человеке, более грешно.
– Какой он был плохой человек? Думаю, вы это не забыли.
– Ну и что? Тогда тебя это не должно было волновать в том, чтобы не давать ему наставлений, которые он сильно ждал, даже не особо веря в Бога.
– А что тогда? Что должно было меня тогда волновать?
– Любовь, – немного протяжно, словно с какой-то ноткой ностальгии о чем-то хрипя, проговорил отец Михаил.
Наступило молчание. Кажется, в этой молодой, запутанной множеством жизненных испытаний, душе священника снова вспыхнул какой-то огонек, но только уже не тот, что обычно мог только обжигать. Этот же ощущался как нечто другое. То, что могло отогреть, когда жизненный холод, как казалось, успешно делал свое дело и то, что несло в себе другую, более теплую жизнь.
Начали вспоминаться слова из Евангелие, что читала ему ещё мама:
Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных.
Эти слова он слышал в своей голове голосом матери. Голосом, который заставлял его всерьез задуматься о содеянном.
С небольшой тяжестью, Рома вспоминал то, что произошло, когда муж Марты приходил именно к нему. Ведь тот мужчина знал, что ему она не безразлична, и хотел тогда попытаться исправиться, чтобы быть для неё лучше, зная, какой он бесчувственный, особенно для такой молодой, чистейшей души. Этот настоящий, деревенский мужик, тогда действительно хотел стать лучше, но Рома даже не стал с ним разговаривать. Он вспоминал сейчас это почти с той же небольшой злость, только пытаясь хоть немного разобраться в том, что могло бы быть?
– Понял? – спросил его тут же отец.
Рома молчал, теперь уже с полной уверенностью не зная, что и сказать, начиная иногда поглядывать, своими немного растерянным глазами, на настоятеля
– Ты же мог помочь ему тогда, подарив свою любовь, тем самым уж точно не делая ситуацию хуже. Лично мне тогда казалось, что он в какой-то момент всё поймет, и если вдруг, он поймет, что такое на самом деле – любить по-настоящему, скорее всего уйдет, и ты, как и Марта, больше никогда его не увидите.
Тот задумался над этим, пытаясь собрать всё это в своей голове и представить, действительно ли такое могло бы быть?
– Теперь уже поздно, брат мой, что-либо думать на этот счет. Ты упустил испытание, что давал тебе тогда Господь, но не упусти то, что преподносит тебе он сейчас, – сказал отец Михаил, снова будто бы глядя в его, как подтвердилось, незрелый ум.
– Знаешь, а я ведь тоже раньше так оступался. Так же страдал, как и ты, думая, что просто вот так сложилась ситуация, не пытаясь даже спросить себя, почему я не сделал, когда мог?
Этот вопрос был по-настоящему жизненным. Вопрос, на суть которого, наверное, каждый человек когда-то наступал, сразу виня кого-нибудь другого.
– Я ведь тогда даже не понимал, что такое настоящая любовь. Да и вообще ничего не понимал. Думал, что всё в жизни будет, если правильно верить в Бога.
– А разве не так, отец Михаил? – спокойно и открыто спросил тот.
– Нет, – как-то задумчиво ответил старец. – Вера в Бога всегда должна быть чем-то закреплена. Она должна быть примерно как монолит, внутри которого есть вязаная арматура. Если же твоя вера будет состоять лишь из простого, чистого бетона, то рано или поздно она даст трещины, за которые тебе потом будет больно, а в какой-то момент может случиться и так, что она полностью обрушиться.
Однозначно, слова настоятеля были верными и правильными. Они были тем, что Рома никогда не замечал, вглядываясь лишь туда, где, как казалось ему, был верный путь. Он немного больше стал вникать в себя, насильно стараясь не думать о том, что на самом то деле уже действительно поздно жалеть о всем когда-либо сделанном и о тех моментах, на которые он закрывал глаза.
– Ох, брат мой, раньше у меня в жизни были такие времена, когда я жил, как и ты, своими взглядами на всё. Жил можно сказать лишь своими домыслами. Всегда считал, что рассуждаю верно и логично, думал, что живу уверенно. Я ведь в молодости постоянно насмехался над священниками. Помню даже, как смеялся над моей бабушкой, которая вечно ходила в храм по выходным. Да уж, какое было время…
– И как вы тогда пришли к Богу? – с интересом, пытаясь немного отвлечься, без особого энтузиазма и удивления спросил Рома.
– Это произошло, когда мои мысли оказались по-настоящему слабыми. В один момент все они, несокрушимые и вечные, как казалось мне, просто исчезли, при наступлении в моей жизни настоящего страха. Помню это страшное время, да, как будто это было ещё вчера… – Даже с легкой ностальгией вспомнил отец.
– То есть пересмотреть свои взгляды вас в жизни заставил страх?
– Не то чтобы заставил. Скорее поставил на перепутье двух дорог, в одной из которых поджидало …, -отец Михаил больше ничего не говорил.
Рома немного взбудоражился от его
