Не загоняйте в угол прокурора. Сборник - Сергей Высоцкий

— Оригинальный у вас склад ума,— только и сумел он промямлить.

— Что вы, что вы! — возразил следователь.— Мне просто интересно порассуждать вместе с писателем. С мастером детектива. И у меня вдруг мелькнула мысль… Как это говорится у вас? Сюжетный ход? Вы так к моим словам и отнеситесь. Преступник, пользуясь своим положением, получает возможность следить за тем, как его ищут. Как вы думаете, в истории мирового детектива это уже было?

— В истории детектива все было,— через силу улыбнулся Огородников. Загар постепенно возвращался на его лицо.— Но ваш ход любопытен. Даже очень.

— И вы, Герман Степанович, подумайте вот еще над чем: если следователь будет внимательным, он ведь тоже многое получит от общения с любознательным преступником. Не правда ли? — Фризе почувствовал, просто физически ощутил, как напрягся Огородников, стараясь не показать растерянности.— Хороший сюжет? — он снова улыбнулся чуть смущенной улыбкой.— А по истории с санитаром… Давайте договоримся так — не нарушая процессуальных законов, не разглашая секретов следствия, я буду рассказывать вам о движении дела в общих чертах. Принимается? — Он встал, протянул Огородникову руку.

— Принимается,— выдавил писатель.— И учтите, Владимир Петрович, я тоже могу оказаться вам полезным. Совсем как в вашем сюжете.— Рукопожатие его было вялым, рука влажной.— Между прочим — месяца два назад Маврин получил из архива Госбезопасности копию доноса, по которому его посадили после войны на восемь лет. Вы знаете, что он сидел?

Фризе не ответил.

— Донос писал старый друг Маврина, литературный критик Борисов.

— Но ведь Борисов был в числе приглашенных на юбилей!

Огородников отметил в глазах следователя огонек любопытства. «Вот тебе! — подумал он с удовлетворением.— Получай, всезнайка!»

— Вот именно! Был в числе приглашенных, сделал оригинальный подарок и произнес великолепный тост за юбиляра.

— Почему же Маврин не захотел предать факт доноса гласности?

— Вы думаете, найдется добрый самаритянин, отсидевший восемь лет и решивший смолчать? — вопросом на вопрос ответил Огородников.— Старик просто ждал удобного случая. Хотел устроить похороны старого друга с большой помпой. И не дождался!

В школе Фризе развлекал друзей тем, что лепил их фигурки из пластилина. Когда он был в ударе, ему хватало одного урока, чтобы вылепить целую сценку: «Рыба» на геометрии», например. Всего три фигурки — Коля Рыбин с лицом окуня, выброшенного на сковородку, учитель математики Максимыч, с тоской глядящий на тонущего ученика, и подсказывающая Рыбину Ольга Стерлядкина. Сходство было изумительным. Однако было одно «но»… И это «но» привело Фризе на заседание педсовета, когда фигурка Максимыча попалась случайно на глаза Варваре Гавриловне, завучу. Она решила, что Фризе вылепил «издевательский» портрет. Напрасно сам Максимыч протестовал на педсовете, убеждая коллег, что он получился «такой, как в жизни». Его, «как лицо оскорбленное» (выражение Варвары Гавриловны), лишили слова.

Фризе отчаянно изворачивался:

— Я же хотел высмеять Рыбина! — взывал он к педсовету.— И тех, кто ему подсказывает!

— Действительно! — поддержал его добрый Максимыч.— Талантливо высмеял.— И директор, единственный, кто, кроме Максимыча, сочувствовал Фризе, согласно кивал головой. Но учителя осерчали. Особенно педагоги из младших классов. Каждый содрогался от мысли, что этот верзила начнет лепить их портреты и выставит на всеобщее посмешище. Почему-то учителям и в голову не приходило, что их скульптурные портреты могут получиться симпатичными.

Почувствовав, что жаркие прения грозят закончиться плачевно, Фризе схватил фигурку Максимыча с директорского стола, вызвав негодующий вопль педсовета. От общей накаленности атмосферы в учительской пластилин смягчился и стал податливым. Владимир любовно провел рукой по голове своего детища, пригладил пиджак и обратился к негодующим учителям:

— Ну, посмотрите же,— волосы — как у Анатолия Максимовича, нос и уши — один к одному! А подбородок? И глядит строго. А как же иначе? — Он снова поставил фигурку на стол.— Я же лепил его с большим уважением.

И правда — Максимыч строго смотрел на присутствующих. Нормальный нос и волосы не стоят дыбом.

— А бутылка? — крикнула учительница географии.— Он вытащил у коллеги из заднего кармана бутылку!

— О чем вы говорите, Галина Георгиевна? Это же пластилин.

— Не знаю,— буркнула географичка.— Бутылка была!

— И, по-моему, Анатолий Максимович спал,— сказал преподаватель физкультуры.— А сейчас не спит.

Директор осторожно повернул фигурку к себе лицом, пригляделся. Перед ним был вполне приличный скучный преподаватель математики. Уже без изюминки. Директор был разочарован и сказал будничным тоном:

— Может быть, займемся теперь делом и рассмотрим расписание экзаменов?

— Пусть нас дурачат и дальше? — спросил кто-то из любителей расставлять точки над Но вопрос повис в воздухе.

Фигурка Максимыча затерялась где-то в школьной канцелярии, а фигурки Рыбина и Стерлядкиной Фризе подарил их оригиналам. После школы, кстати, Стерлядкина вышла за Рыбина замуж.

Закончив юрфак, Фризе не избавился от своего увлечения. Когда он оставался в одиночестве, пальцы его требовали работы. И если был пластилин, он лепил из него, если не было — лепил из хлебного мякиша.

Сегодня вечером пластилина у него было в достатке.

Фризе сел в кресло, раскрыл большую коробку и стал машинально разминать податливый материал длинными сильными пальцами. Его мысли были заняты Огородниковым. Неожиданное требование писателя информировать его о ходе расследования выглядело смехотворным. Нынче и безусый юнец знает, что у следствия могут быть свои секреты. Или лауреат милицейских премий избалован вниманием генералов и уверовал в то, что инженеру человеческих душ разрешено больше, тем самим этим душам? Обойдется. Закончится следствие — милости просим. Но откуда такая настойчивость? Только ли стремление раздобыть горячий материал? Может, любопытство? Или писательская интуиция, знание каких-то глубоких подспудных течений в литературном мире?

Владимир усмехнулся и тут же отверг интуицию. Любой намек на нее у Огородникова показался следователю несерьезным. После встречи с писателем Фризе не давала покоя мысль: как сумел Огородников написать два десятка популярных романов и повестей? Фризе не мог вынести о них собственного суждения — никогда не читал. Но романы пользовались успехом, переиздавались, их хвалили и ругали. А сам автор производил впечатление человека недалекого. Низкий лоб с тремя глубокими морщинами. Большой палец следователя легко коснулся ставшего податливым пластилина. Большие брыли. Глаза — щелочки, оттопыренные уши. Огородников собственной персоной вдруг глянул из-под нависших век на Фризе. «Почему он получается у меня хитрованом, а не самодовольным тупицей?» — подумал Фризе. Но до законченного портрета было далеко. Вот здесь — усы, чуть оттопыренная нижняя губа, крутой подбородок, редкие волосики на голове и пошлые бачки, дополнили портрет. Фризе с раздражением подумал, что на этот раз его постигла неудача: портрет писателя не передавал его сути. Того впечатления, которое он произвел на Владимира. На скульптурном портрете хитрость преобладала над самодовольством. Фризе поставил маленький бюстик на полку, где пребывали в покое уже многие герои его расследований.

Утром, перед уходом на службу, Владимир мельком взглянул на вчерашнюю пластилиновую поделку. Герман Огородников, прикинувшись туповатым нахалом, щурился на него, стараясь прикрыть сквозящую в умных глазах хитрецу под нависшими веками. Фризе улыбнулся и погрозил Огородникову пальцем.

На службе Владимир достал из сейфа записки, полученные от Покрижичинского. И почувствовал укор совести, что не выполнил просьбу майора, не убрал записи подальше от служебного кабинета. «Не до такой же степени все дошло!» — подумал он в оправдание. Но недовольство не проходило, и это было недовольство самим собой. Он внимательно просмотрел все листочки, исписанные мелким четким почерком, хотя, казалось, уже знал все наизусть. Нет, никаких упоминаний о смертях, несчастных случаях, отравлениях грибами здесь не было. Списки сотрудников, пометки о том, кто из санитаров забирал покойников из квартир, подвергшихся ограблению, крестики рядом с именами боевиков! Фризе обратил внимание, что нигде не были упомянуты люди, уволившиеся из кооператива. О новичках можно было судить по датам, проставленным карандашом в скобках. Неужели за два года никто не ушел? Никакой «текучссти кадров», как говорили чиновники в прошлом. Не таком уж далеком прошлом.

Владимир снял трубку, набрал служебный номер Покрижичинского. Длинные, тягучие гудки. Домашний его номер тоже не отвечал. Справляться у сослуживцев майора Фризе не стал. Зачем вызывать ненужные вопросы? Наверное, он еще в отпуске.