Звенья одной цепи - Иванова Вероника Евгеньевна

— Тебе было бы безопаснее забыть всё, что ты видел. Но ты не имеешь на это права.

С прибытием сонного тюремного начальства пришла и моя свобода: стражники вернули изъятые при аресте вещи, к которым, судя по всему, разумно предпочли не прикасаться больше необходимого, и препроводили навстречу начинающемуся дню, морозному и празднично ясному, словно вознаграждающему взгляд яркими красками за мутную тревогу минувшей ночи. Времени до утренней поверки оставалось совсем немного, но не успел я ускорить шаг, намереваясь как можно скорее добраться до Наблюдательного дома, меня догнал оклик:

— Сопроводитель Мори!

Таким тоном ко мне всегда обращался лишь один-единственный человек моего мира, ограниченного городскими стенами. Вот только этому человеку полагалось поутру находиться вовсе не на узкой улочке, а в просторном кабинете.

— Эрте?

Ротан Лаолли со-Мерея не растерял умения прятаться от любопытных взоров: я бы прошёл мимо него, не заметив или в лучшем случае рассеянно подумав, что один из выступов каменной кладки имеет чуть большие размеры, нежели его соседи.

— Направляетесь на службу?

— Да. Как и должно.

— Не торопитесь. — Он ещё глубже спрятал лицо в капюшон плаща, однако это странным образом никак не отразилось на чёткости долетающих до меня слов. — Мои ноги уже не те, что в юности, да и бежать вам… некуда.

Забавное совпадение. Когда «багряные» ушли из тюремного коридора, я подумал о том же самом. Правда, так и не смог понять, откуда взялось навязчивое желание оказаться как можно дальше от всего случившегося, самое лучшее — в другой жизни.

— Что вы хотите сказать, эрте?

Лаолли вздохнул:

— Я полагал вас, Мори, одним из наиболее разумных и надёжных сопроводителей. Да-да, знаю: среди нас нет ни лучших, не худших, как гласит «Уложение о нерукотворных стенах», но все мы люди, а значит, временами бываем слабы… Так вот, мне казалось, что на ваше усердие можно рассчитывать. И поначалу мои надежды оправдывались.

М-да, начало запутанное и многообещающее. Причём обещающее много дурного, а не приятного.

— Вы не задумывались, почему я направил в патруль городской стражи именно вас? Ведь многие, в том числе и я сам, видели, что зачинщиком драки был сопроводитель Тенн.

Всё любопытнее и любопытнее. Только почему-то не хочется разматывать этот клубок.

— По правилам следовало бы наказывать его, а не вас, верно? И если бы вы стали возражать… Но вы не стали, как я и предполагал. Вы исполнили приказ, что мне и требовалось. Хотите узнать истинную причину, по которой оказались в патруле?

Честно говоря, нет. Но моё молчание, равно как и любое моё слово, не остановило бы назидательную речь Лаолли:

— Вы были нужны там в своём обычном качестве. Для защиты.

Кажется, теперь все части головоломки заняли предписанные места. И получившийся рисунок мне отчаянно не понравился.

— Хотите спросить, почему вам не было сказано всё это заранее? Потому, что вам и не нужно было знать ничего лишнего. Чем больше сведений, тем больше сомнений, а значит, и больше уязвимости. Вы должны были просто действовать, но…

Тут управитель вздохнул ещё печальнее, а мне подумалось: лучше бы он визжал, как давеча в кабинете, топал ногами или творил прочий беспредел.

— Вы привлекли к себе внимание. Один из самых неприметных даже в наших рядах, и вдруг такое! Нет, меня не беспокоит участь того нищего. Пусть вы бы даже убили его и ещё десяток, ни одного слова упрёка вы бы не услышали. Но можно было дать волю своим желаниям иначе? А ведь Надзорные вообще не должны были знать, что той ночью вы входили в состав патруля.

— Эрте?

— Да-да, сопроводитель Мори! Это была личная просьба дамы, с которой я имею честь быть знакомым.

Мамочка настолько опасалась за безопасность своего чада, что вытребовала для него дополнительное охранение? Влиятельная женщина, ничего не скажешь.

— Возможно, вы отправились бы в патрулирование и на следующую ночь, и ещё… некоторое количество раз. И если бы были исполнительны и неприметны, как все предыдущие десять лет службы, вам была бы выказана благодарность. Думаю, вы понимаете какая.

Разбежаться, что ли, и воткнуться лбом в стену? У меня, оказывается, был ещё один шанс устроить будущее, причём шанс надёжный, как крепостная стена. И я опять же собственными руками… Неужели Бож меня проклял? И когда только успел?

— Но вы вдруг повели себя иначе, чем я ожидал. Совсем иначе!

Захотелось оправдаться, пусть и с запозданием:

— Донос настрочил тот, кого я должен был охранять.

Лаолли махнул рукой:

— Разве это имеет какое-либо значение? Он, кто-то другой… Доноса вообще не должно было появиться, понимаете?

— Никто другой не стал бы доносить.

— Нужно было действовать иначе, — повторил управитель, делая вид, что не расслышал мои слова. — Но даже пусть бы с ним, с доносом… Что вы устроили потом? Зачем вам понадобилось возвращаться? Вы искали справедливость?

— Я просто хотел знать, эрте.

— Что знать?

— Почему он так поступил.

— Видимо, узнали. Но расстроили даму настолько, что мне стоило большого труда замять эту историю.

Если бы подробности были известны мне заранее, никакой истории не было бы. А с другой стороны… Полагалось всего лишь исполнить приказ, действуя в рамках строгих правил, и участники событий остались бы довольны. Особенно я сам.

— Я получил рапорт об изменениях, начинающихся в вашей плоти, сопроводитель Мори.

Ещё одна нерадостная весть. Может быть, хватит на сегодня?

— Это должно было произойти, рано или поздно. Конечно, я мог бы оставить вас на службе до крайнего срока, но, думаю, вы понимаете… Я этого не сделаю. В течение ближайших дней вас пригласят в Наблюдательный дом в последний раз, а пока можете отдыхать.

Вот так. На одной ноте, рассеянно-печальным тоном. Зачем только было ради разговора покидать кабинет и с утра пораньше ждать на морозе? Я мог бы всё то же самое выслушать в Сопроводительном крыле. Хотя у тамошних стен ушей явно больше, чем у здешних, а Лаолли всё же требовалось выговориться.

— Как прикажете, эрте.

Он не стал прощаться, повернулся и неторопливо пошёл вверх по улице. А я отправился вниз, причём во всех смыслах сразу.

Терпение было качеством, вложенным в меня стараниями родителей ещё в самом раннем детстве, а потом развитое и мной самим, не по доброй воле, но усердно. Так почему же оно вдруг покинуло меня? Всего-то и требовалось: подождать. Не предпринимать ничего, а плыть по течению, которое вот-вот должно было прибить мою утлую лодку к блистательному берегу. Утешает лишь то, что изначальные намерения оказались верными, и прилежное исполнение службы принесло свои плоды, увы, теперь недозрелыми валяющиеся у меня под ногами.

Несколько дней ожидания, и пинок под зад. Остаётся надеяться, что моё имя не попадёт в списки тех, кто вовсе неугоден на дарственной службе, тогда проще будет повеситься, чем продолжать жить. И надо придумать, что делать дальше, а для начала… обрадовать жену, тем более ноги уже принесли меня к порогу.

Порогу, который я переступил, как чужой.

Дома пахло степью. Вернее, тем, что я знал о степи со слов Лодии. Пахло травой, сожжённой солнечными лучами, пахло пылью, медленно оседающей на дорогу, оставшуюся за спиной, пахло свободой бескрайних просторов. А над облаком горьковатого, но не освежающего, а останавливающего дыхание аромата плыла музыка.

Я часто слышал, как жена терзает струны своей лютни, и ещё чаще просил её не играть при мне. О нет, она была вполне сносной музыкантшей, на улицах города приходится слушать куда большую мерзость, но звуки, вылетающие из-под пальцев Лодии, ничего не будили в моей душе. До сегодняшнего дня.

Это непременно должно было стать песней, протяжной, нарастающей по силе с каждым перебором струн, но пока это ещё оставалось мелодией. В ней слышался топот копыт, бряцание стали и клёкот стервятников, кружащих над полем будущей битвы. В ней звенела смертная тоска юного воина, ни разу ещё не лишавшего жизни своего противника, вдохновлённая буйным воображением и рассказами ветеранов, надрывная, наигранная и в то же время предельно искренняя. Скоро начнётся бой, и первыми погибнут фантазии, но их смерть заметят намного позже, чем на орошённую кровью землю упадут тела, и бездыханные, и ещё дышащие…